Аркадий Застырец - Белый китель Страница 3

Обречён

Ты с вечера охотился за мною…Дорога мне едва была видна,Когда, овит родильной пеленою,Я вышел на закате, дотемна.

Я шёл и шёл – сугробами по пояс,Звериной окровавленной тропой,Лишь изредка, от боли беспокоясь,Испрашивал тропу на водопой.

Не ведая лица грядущей ночи,С короткого разбега я взлетал.Ища путей полегче и короче,Длинней и тяжелей себе стяжал —

По хоть куда чудовищным развилкам —Направо бунт, налево ведовство —Не чувствуя младенческим затылкомДыхания живого Твоего.

Ты следуешь за мною неотступно,И вижу я: наутро – даль светла —Меня пронзит однажды целокупноТвоей любви калёная стрела.

Пионерские сны

Когда пионеры во хвойном и вольномЛожатся в отрядных на сон корпусах,Они перед сном не заводам и войнамВручают себя через праведный страх,

А – кто с кулачком, в средостение вжатым,Кто с шёпотом, стоном и звоном стекла —Они отдаются красивым вожатым,Опасным и взрослым, как в улье пчела.

Они отдаются их длинным ресницам,Пилоткам и бантам, гофре и плиссе,И после им снится, не вправе явиться,Вожатая Саша на мокром шоссе,

Вожатая Таня в сиреневой майкеИ чёрных трусах на зарядке-заре,Чьи груди то в небо глядят без утайки,То тонут в тени, как котята в ведре;

Командой в строю к поворотам неволя,Вожатая Лена, чьи гольфы – как снег,Вожатая Уля, вожатая Оля…А девочкам – только вожатый Олег.

В лодке, не считая

Вменённые равнине и низинеДушой в обмен на ветра вещество,В с утра холодной лодочной резинеМы были живы все до одного.

До над костром консервов и печенья,До краденой капусты на путиГребли мы против вечного теченья,Чтоб на закате вовсе не грести.

И до и после скорое скольженьеМеж двух опор бетонного моста,Ломая в тёмной глади отраженье,Мне снилось раз, наверно, больше ста.

Склонялись ивы в воду берегами,Курилась в поле солнечная гарь…И расширялся медленно, кругамиМой сухопутный жалобный словарь.

Я забывал в извивах лабиринтаО примитивном правиле руки,Не отличая лук от гиацинтаИ лишь по вкусу – море от реки.

73-й

В семьдесят третьем годумежду песком и травоюЯ ли по небу идув драповом сером пальто?Я ли рискую упастьв города тьму с головою,Точно в толпу акробатиз парусов шапито?

Точно ли это меняв семьдесят третьем коленеЛюди явили на свет,мама с трудом родила,Корь, и объяв, не взялав жарко-чудовищном кренеИ скарлатина, сдавив,дух испустить не дала?

Может ли быть, что со мной,под руку, гибкая, рядомДвижешься, как тишина,и не боясь высоты,Мне уступаешь во всём —шёпотом или же взглядом,Или понурым кивком —невероятная ты?

Мне ли открыты цветовдикорастущих пещеры,Где укрывается шмельили пирует пчела?И неужели меня,полного меди и серы,Не упустил ни на мигангел мой из-под крыла?

Как тяга…

Как тяга медленной реки,В своей громаде незаметна,Вода к воде стремится тщетноИ тащит стрежнем топляки;

Как сила тонного песка,Ползя по мертвенной Сахаре,Сгоняет тень рассветной хмари,Будь та хоть с бездну велика;

Как под стрехой тиха огняГряда, невидимая глазу,Становится пожаром сразу,Вдруг лопнувшим стеклом звеня —

Так вера в сердце день за днёмРастёт по скрупулу и грану,Безверия латая рануГрядущей радости дождём.

Уведомление

Теперь мой ход. До этой полосыВ песке, траве, асфальте и бетонеНе я. Теперь наручные часыКуплю себе наверно на «Озоне»,

Кроссовки «Найк» январской чистоты,Велосипед с ручными тормозами,И всё, и всё на свете, что не тыДобыла кровью, потом и слезами.

Я всё куплю во сне и наяву,Чем в юности мучительно увлёкся,По правилам с абсурдом парадокса,И всё, о чём от бедности реву.

Не оттого, что этого хочу —Бессмысленны мои приобретенья, —А потому, что так себя учуАзам и мастерству пренебреженья.

Теперь мой ход. И я почти готовОставить мир предметов и желаний,Как лев, содрав питательный покров,Гиенам оставляет остов ланий.

Место

Зачем-то я в июне вспоминаюО ноябре, безмолвном и глухомКогда меня – зачем, опять не знаю —На целый день свезли в казённый дом.

Троллейбусом в предутреннюю темень,В какой-то стародавний детский сад,И я не вижу смысла в этой теме,Не вписанной в покойный жизни ряд.

Не вижу, но мучительно пытаюсьХоть что-нибудь, хоть искру разглядеть…Вот я в фанерный шкафчик раздеваюсь,Вот снег идёт, стараясь не шуметь,

Вот рисовая каша, тошнотворнойГромадой на тарелке разлеглась —И я хворобой приторно-притворнойЕё с моих долой желаю глаз…

Вот лестница, зеркальные перила.Куда она? В какую высь ведёт,Закутанная в сурик и белила?С трудом преодолев один пролёт,

Гляжу – в тени лепнины потолочнойИ штор, бордовых, точно винегрет,Нет никого – лишь в золото-барочнойФальшивой раме – Ленина портрет.

Мне кажется, что времени потокиЗастыли там в кошмаре и тепле,Как все мои грядущие уроки —На холодом расписанном стекле.

Полвека

Полвека – и в дальние страныКак будто меня занесло…Бывало, подъемные краны,Как цапли, стучали в стекло,

И, строя великое в маломОт вечности на волосок,В средину двора самосваломРечной завозили песок.

За играми – ссоры и дракиТам были, любовь и вражда,Из внешнего мира собаки,Ища, залетали туда.

На сливочно-круглой верёвкеТам простыни сохли в жару,Из форточек запах готовкиЗаботливо шёл поутру;

В межствольном июня с июлемНатянут был тощий гамак,И серым прожорливым гулямКрошили мы хлеб натощак.

Водою священного Ганга,Горбатый, как сказочный гном,Там дворник из чёрного шлангаОкатывал клумбу и дом.

Твердили мне свыше: – ГотовьсяПрилежно к тому и сему!Но времени не было вовсеВзросленью дано моему.

Поскольку отправлено былоВсё время в полуденный пруд,Где лилий зелёная жилаИ стаями рыбы снуют,

Где дрожью застыли стрекозыВ подсолнечной ряби сквознойИ мыслей тревожных занозыНе лезут под воду за мной.

Математика

Математика, математика,Моему уму мать и мачеха.То резиночка, то кристалл она,Светлой памяти Марья Паална.

В седине глава – точно в облакеДырка в бублике, абрис в облике,Окончательно бесконечная,Мука мучная, рвань заплечная!

Всё б ей циферки, буквы, чёрточки,То на цыпочки, то на корточки,Пальцы холодно замелованы,В классе мальчики не целованы.

Вычисления конокрадские,Звуки точные, суки адские,Графы-графики, игры-игорки,В душном трафике – иксы, игреки.

Треугольники деревянные,Все мы – школьники окаянные,Математикой перевязаны,Мать и мачехой впрок наказаны.

Так и видится, так и плачется,Всё одно и то ж, не иначится.Всё зима-метель заоконная,В животе – любовь незаконная,

Не мычит умок и не телится…Ох, не сжалится та, что целится!Но, приваренный райским деревом,Марья Паална, я не верю вам!

Клеть

В Калужской филармонииВ подвале стынет клеть.Ни тени в ней агонии:Чему там умереть?

Но видятся мне издалиСквозь толщу миль и стенВещей отцовских призраки,Захваченные в плен.

Они живьём томились там,Закинуты в тюрьму,И в сумраке извилистомЯвлялись моему

Желанью завидущемуИз фибровых глубин,Подростку неимущему,Как бедный бедуин.

От шёпота, от эха лиВзлетает холодок —Ведь сорок лет, как съехалиНа юг-юго-восток

И, вскоре вознесённые,На горнем этажеЦарили многозвонные,Как яйца Фаберже.

Цвели святые образыНа солнце и в тени,Куски древесной обрези,Наросты, корни, пни,

Родные фотографииИ книжек тесный ряд…Ничтожны эпитафии,Когда слова горят

И, в памяти бесплотные,Беззвучные во рту,Летают беспилотные,Как листья на мосту.

Как лилии в Японии —Не выговорить впредь.В Калужской филармонииВ подвале стынет клеть…

Аэроклуб