Нестихи. Книга первая - Роман Владимирович Торощин Страница 2

слушаешь неровное дыхание мира, прижавшись к его груди. Голубка замерла на полу-взмахе, продлевая навечно своё курлыканье. Звезды расселись на ветвях соленых сосен, переглядываясь и мигая, как небесный семафор, разрешая кому-то набрать высоту. Прибежав по стеклянным волнам, ветерок, словно игривый котёнок, запутался в шторе, пытаясь поймать свой хвост, устал и, проскользнув в щель, пошёл искать ночлег. Море опустилось на глубину, оставив сверху лишь парное молоко, шепотом напоминающее о Рае. И вот Покой, как мягкая лавина, течёт по миру, лишь изредка и ненадолго водоворотом задерживаясь в излюбленных заводях. И вот прозрачная волна этого Великой Полночи неминуемо и неотвратимо возвышается, возвышается и топит в себе, и накрывает тишиной. Но эта сладость была недолгой, законы Мироздания исключают статику. Покой двинулся дальше вдоль береговой линии, и было слышно, как на его пути лопаются мыльные пузыри пустых человеческих переживаний. И звездная пыль, покачиваясь, поднималась в небо, как утренняя роса. И где-то прозвенела чистая пронзительная нота, быть может, во мне…

«НЕЖНОСТЬ»

…и лишь мысль о том, что когда я проснусь, ты превратишься

в зыбкое существо по имени “Завтра”, помогает мне уснуть…

Как высказать нежность?

Словами ли с пушистым окончанием? Сложив ли губы дудочкой? От этого само чувство превращается в пустой розовый зефир – остаётся лишь безвкусная пересладость во рту…

Как выразить нежность? Касанием? Но почему каждый раз, прижимая к себе теплое облако, стараешься силой решить этот вопрос? Как научиться разрывать связи между атомами и попытаться проникнуть глубже, чем кожа? Иначе это лишь как стекло между ладонями…

Где-то ниже линии сердца есть кроличья нора, уходящая под запрещенным углом в бездны какого-то щемящего измерения, оттуда на крыльях бабочек поднимается нежность. Там живут наши слезы, и сладкие, и солёные.

Слёзы – это непроизнесенные слова, это непроизносимые слова. Все писатели мира творят лишь с одной целью – перебирая буквосочетания, кто, полагаясь на удачу, кто математически дотошно, все они пытаются собрать хотя бы одно слово, слово, которое влагой сочится из души и вытекает из глаз. Но нет победителя в этой лотерее, и джек-пот растёт, как гигантская надувная игрушка, смущенно и неловко поглядывая на участников…

И поцелуй не решает задачи, хотя порой касание губ позволяет на миг прорвавшись сквозь облака, увидеть Солнце и зажмуриться… Правда, это похоже скорее на подглядывание, на что-то случайное и неповторяемое…

Но главный враг нежности – это Время. Это тиканье, которое к ложке крылатой невозможности добавляет бочку гранитной невозвратности. И каждый раз, когда в попытке взять эту до болезненности милую высоту, в то мгновение, когда в зрачках уже отражается сверкающая вершина, Время стальной секундной стрелкой обрубает страховочный трос. И вот ты хватаешь руками пустоту, но центр тяжести уже начал свою работу… А где-то в вышине затухающей свечей трепещется фраза – "Любая жизнь коротка, и ты не успеешь"…

Время, к сожалению, право…

Но душа не может иначе, она продолжает источать нежность, даже для тех, кому её уже не отдать, как не обнять воздух, как не погладить ветер по щеке. И тогда любовь превращается в камень, который бесконечно падает в бесконечную бездну…

Но есть Свет, и Свет должен стать дорогой. И тогда всё Светло. И прошлогодняя нежность становится грустью, но не печалью. А грусть тоже требует слов, и слова эти растут на васильковой поляне…

«ОСЕНЬ»

…подари мне желтоманию природы. Подари мне ностальгию, прозрачную,

как аллея моей памяти, залитая жидким туманом солнца…

Осень, золото повсюду, в траве, в листве, и даже в небе золотой абрис твоих волос…

Меняются люди, меняются эпохи, осень неизменна. Осень никогда не проходит мимо. Лето, зима, весна – всё это напоено ожиданием… Летом ждешь яблочных дней, по весне ждешь тепла, зимой просто ждешь – зимой больше нечего делать. А вот осенью…

Осень – это расплата. Это нестрашный суд. Он выдает заслуженное – дарит красоту за пережитые невзгоды, дарует дождь, как прощение за бесшабашность, подает ветер и слякоть за окном тем, кто заслужил домашнего уюта.

Осень – это время благодарности, время вне времени, это придорожный блюз на обочине. Осенью можно подглядывать за своей жизнью, можно улыбаться прошлому и жмуриться на будущее… и вот иногда, из искристой дымки, как из пены морской, выходит тот юноша, с ветром в волосах и с гитарой, вместо крыльев за плечами… В его глазах двери к любой стене. Он плывет в аромате антоновки и падающих листьев, кроны кленов и дубов разноцветным салютом встречают своего короля. Но ему в эту секунду уже некого побеждать…

Он способен отразиться ветром в голубой стали неба…

а ветер любит джаз, шелестя нотами, как желтыми листьями в неявном ритме дождя…

Позади два с половиной сезона… И уже удовольствия приходиться не получать, а вспоминать, осмысливать… как белый чай, не имеющий цвета и запаха, который лишь неведомо звучит на выдохе…

А в карманах скопились пригоршни раскрошившегося времени, можно пойти покормить серебряных птиц…

«ДЕТСКИЕ СНЫ»

…но всё это лишь блики на шаре, что вертится на праздничной хвое,

средь прочих игрушек, сверкая в провалах меж тиканьем стрелок…

Ночь завела свою тихую шарманку, подстраивая мелодию под тёплое детское дыхание на плече…

Глядя на спящего ребёнка, чувствуешь себя недостойным той божественной доверчивости, с которой он прикорнул на тебе, но отвести взгляд невозможно, ибо в этот момент ангел сидит на детских ресницах.

Не в силах сдержать себя, нежно, но крепко прижимаешь ухом к слегка влажному и бесконечно милому лбу… И происходит чудо! Случайно прорвав мутный полиэтилен условностей, ты попадаешь в прихожую детского сна, и невольно начинаешь неведомым органом подслушивать чужие, но такие узнаваемые грезы…

и вот уже сквозь площадь полную воздушных шаров, следуя за прыгающим мячиком звонкого смеха, ты бессовестно проскальзываешь в страну, казалось бы, безвозвратно потерянную, и кем-то бессердечно запрещённую для тебя. В страну разноцветных снов. Туда, где под тем самым первым одеялом, полностью изученным на просвет, ты ощущал себя гномом, маленьким гномом, распростёртым на семь миль в длину. Там, где ты бежал сквозь прозрачный березовый пролесок к сверкающей опушке, но в какой-то момент непоседливой душе оказывалось мало бега, и ты взлетал, и встречный ветер натирал щеки, а ты летел, набирая высоту…

и вот уже излучина реки серебрилась перекатами где-то на округлом горизонте, и изумруды в траве заливали всю землю своим густым блеском. Но по-детски испугавшись свой бесшабашности, ты пикировал обратно в кровать. А потом, не признав поддельности пробуждения, гулял по лунной комнате, и злая колдунья, залетевшая на седьмой этаж, сквозь стекло грозила костлявой рукой, поселяясь навечно в детской памяти.

Но спасало волшебно зажмуривание. И открыв глаза в новом сне, уже успев позабыть минувшие страхи и мудро