Евгений Долматовский - Добровольцы Страница 20

Глава тридцатая

В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ

Приволжских степей голубое раздолье,До самого Дона равнины в полыни.Вот, кажется, ты уже справился с болью,Но вдруг она снова под горло нахлынет.

Здесь люди ни разу не слышали громаИ окна еще затемненья не знали.Все в тихой задонской станице знакомо,Хотя необычным казалось вначале.Камыш этих крыш, как свирели, изящный,Дымок горьковатый и запах кизячный.

Подходят к садам и колхозной овчарнеПросторы учебного аэродрома.Учлеты — безусые крепкие парни —Стучат в домино возле каждого дома.

Полеты окончены по расписанью.Обед. Перерыв. А с шестнадцати в классы,На лекции. Завтра предутренней раньюПо небу чертить пулеметные трассы.

И снова обед, перерыв и занятья,И сон на хозяйской дощатой кровати.А где-то с врагами сражаются братья,И ворог советскую землю кровавит.

Опять командиру отряда не спитсяНа хуторе, под одеялом лоскутным.Возьми себя в руки, товарищ Уфимцев,Товарищи тоже по битве тоскуют.

Легко возвращать рапорта подчиненным:«Вы здесь на посту! Вы готовите кадры».Но как запретить своим мыслям бессоннымСтрадать после каждого взгляда на карту,Где линия фронта змеится суровоК востоку от Харькова и от Ростова!

Раз десять Уфимцев ходил к генералу.Тот злился: «У вас не в порядочке нервы.От вас еще рапорта недоставало!Лечитесь. Нет дела важней, чем резервы!»

И снова он аэроклубовцев учитФигурам и тактике встречного боя.Курсант Кожедуб поднимается в тучи,И эхо в степях отвечает пальбою.

Уфимцев курсантам завидовать начал:«Они, окрылившись, умчатся отсюда,А я перед новыми ставить задачиОпять по программе ускоренной буду».

Он зависть хранил, как военную тайну,Как нежность к неузнанной девушке Тане,Как память о той расцветающей ночи,Что так коротка — не бывает короче.

И снова и снова он думал о Тане:Что с нею сегодня? А может, забыла?Он писем писать ей, конечно, не станет:Противно писать из глубокого тыла!

И в степи один отправляется Слава,В осенних просторах спокойствия ищет.Печально шуршит под ногами отава,Зеленою пылью покрыв голенища…

Из штаба бежит вестовой: «Я за вами,Товарищ майор, генерал вызывает!»Стоит генерал под крылом самолета.И тут же, как память о давнем несчастье,Под белой холстиной виднеется что-тоНа жестких походных носилках санчасти.

«Тут к нам обратились… Тяжелые роды…В больницу доставить колхозницу надо.Придется, помощником став у природы,Везти эту женщину до Сталинграда.Вам ясно?» — «Я слушаюсь». — «Взлет разрешаю.Ответственность, видите сами, большая».

И вот уже снизу мелькают овраги,Для боя — высотки, для мира — пригорки.«Нашлось наконец примененье отваге», —Уфимцеву в небе подумалось горько.

«А может, не прав я?» В кабине учебной,Ремнями спелената, скручена болью,Ждет помощи женщина с грузом волшебным,С неначатой жизнью, зажженной любовью.

Все будет! Земля станет юной, веселой,Мы в этой войне защитим Человека.Рождаются дети, которые в школыПойдут в середине двадцатого века.

Все будет! Все ясно и правильно будет!Твое поколенье — у мира в разведке.Нам смертью грозят, но рождаются люди —Герои шестой и седьмой пятилетки.

Они по реликвиям и экспонатам,По книгам, рассказам и кинокартинамПредставят ли, как было тяжко солдатам,Как их сквозь огонь было трудно нести нам?

В руках твоих завтрашней жизни спасенье,Мечта о бессмертье, о нашем народе.Приволжье клубится туманом осенним,И солнце за линию фронта уходит.

Ладонь как приварена к сектору газа.Задание срочное — жми до отказа.Плотнеет туман, и сгущается сумрак.И дождь бесконечный висит, как преграда.Ну, где этот самый Гумра́к или Гу́мрак,Окраинный аэродром Сталинграда?

И вдруг под машиною мокрые крыши.Бензин на исходе. Потеряна скорость.И ветер отчаянный сделался тише,И стелется поле, травой хорохорясь.

Порядок! Рывком открывая кабину,Кричит он бегущим под крылья солдатам:«Скорее носилки, врача и машину!»А ливень струится по крыльям покатым.

Носилки тяжелые с грузом нежданнымСолдаты в машину кладут осторожно…Согласно прогнозу и метеоданным,Сегодня обратно лететь невозможно.

Что делать с собою? Иль в город податься?Как раз отправляется к центру автобус.И едет майор по земле сталинградской,Что осенью дышит, под ливнем коробясь.

Он вышел на площади. Все здесь уныло,И мокрые зданья блестят, как в полуде.«Герой — представитель глубокого тыла», —Наверное, думают встречные люди!

Тоска! Не избыть этой вечной обузы.Навстречу майору плывут из туманаВокзал и танцующие карапузыИз гипса вокруг неживого фонтана.

На площади в сквере пустом постоял онУ братской могилы бойцов за Царицын.И к Волге спустился, шагая устало, —Напиться воды иль отваги напиться.

Подумалось летчику: «Где заночую?» —И тут же в какую-то долю моментаОн запах земли и железа почуялИ тронутый сыростью запах цемента.

Пахнуло весной, Метростроем, Москвою,И сделалось сладко, и сделалось больно.И верно — под кручею береговоюЗаметил он вход в невысокую штольню.

Тонюсенький луч выбивался оттуда.Рывком распахнул он дощатую дверцу,И взору открылось подземное чудо,Знакомое с юности глазу и сердцу:

Чумазые лампочки вглубь уходили,В край гномов, а может быть, в мир великанов.Навстречу, как в нимбе из света и пыли,Шел — кто бы вы думали? — Колька Кайтанов!

Глава тридцать первая

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Комната с железной койкоюНеуютна и тесна.Ясно, что у Славы с КолькоюЭта ночь пройдет без сна.

«Ну, рассказывай, рассказывай,Как Москва?» — «Москва цела».«Что ты делаешь здесь?» — «РазныеЧрезвычайные дела

Мы должны укрытья выстроитьХоть покуда не бомбят.Темпы требуются быстрые,Но не знает Сталинград,

Что на всякий случай загодяМы копаем у рекиИ вывозят глину за городПо ночам грузовики».

«Но до фронта расстояние —Километров восемьсот.Не вмещается в сознание,Что сюда война придет».

«Ты пойми, в какой опасностиНаш большой советский дом».«Тяжело… Замнем для ясности…Лучше с горя разопьем

Жидкость пятисотрублевуюПод названием „первач“.Есть и колбаса пайковая,Не угрызть ее, хоть плачь.

За пилотов! За строителей!И за то, чтобы на фронт!»Выпили и снова выпили,С маху обжигая рот.

Начинает речь не пьянуюСлава, став еще мрачней:«Должен выпить за Татьяну я,Но не спрашивай о ней».

«Не желаешь — не рассказывай,Скажешь — будет под замком.Впрочем, если кареглазая,Я с ней, кажется, знаком».

«Шутишь!»«Не до шуток, где уж там.Разве я не рассказал?Вместе с Лелей эта девушкаПриходила на вокзал».

«Востроносенькая?»«Правильно!»«Это просто чудеса!Со стыда, что в тыл отправили,Я ей писем не писал».

«Ты, Уфимцев, после этогоСукин сын. Но от души,Как товарищу, советую —Ты ей тотчас напиши».

…Волга. Ночь. Пора военная.По стране бредет беда.Разговоры откровенныеУтешали нас тогда.

Невеселые признания —Память довоенных дней —И совместное молчание,Что порою слов сильней.

Где метро вагоны синие?Увезли детей куда?Недостроенные линии,Может, залила вода?

И сирены звуком режущимО тревоге говорят,И зовут бомбоубежищемСтанцию «Охотный ряд».

Вам, друзья мои угрюмые,Невдомек, что в этот часКто-то помнит, кто-то думает,Кто-то очень верит в нас.

Мрак в туннеле недостроенном,У насосов на постуДевушки стоят, как воины,Всматриваясь в темноту.

Но не слышно стрекотанияБоевого молоткаВ узкой штольне вижу Таню я —Робкий взгляд из-под платка.

Ты ли это? Что ты делаешьУ водоотливных труб,Неумелая, несмелая,С первой складкой возле губ?

Или близости к любимомуИщешь там, где вырос он?Шелестит вода глубинная,Проступая сквозь бетон.

По туннелю под Москва-рекой,Где замшел бетонный свод.С электрическим фонарикомКто-то ходит взад-вперед.

И лицо, родное издавна,Различить во тьме я рад:Инженер Теплова призванаОхранять подземный клад.

Обменялись Таня с ЛелеюВзглядами понятней слов.Жизнь с одной, похожей долеюИх свела под общий кров.

И друг друга любят спрашивать,Зная наперед ответ:«Как там наши?» — «Что там с нашими?»«Нет вестей?» — «Покуда нет».

Бригадир и летчик! Слышите?Разговор о вас идет.Почему же вы не пишетеТем, кто любит вас и ждет?

Вот где встречею недолгоюСогреваете сердца:Не на фронте, а над Волгою,Что сейчас темней свинца.

Вам на боевую вахту бы,Но пока приказа нет.Мирный, медленный над АхтубойПроявляется рассвет.

В хмуром небе не лучи еще —Световые веера.«Мне пора лететь в училище!»«Мне на свой объект пора!»Обнялись медвежьей хваткою,Разошлись походкой шаткою.

Глава тридцать вторая