Александр Алейник - Апология Страница 20

февр. 95

ОКНО

Забудь как сон,как шарф стянув,одно лицо,одну страну.

В краях тех нетдавно тебя,не падал снегглаза слепя.

Пустее всехземных пустыньпространство в техместах пустых.

В вечнотекущую воду забвеньязабредаешь по грудь, по кадык,только ртом над поверхностью дышишь,не проси у глухих одобренья —уплывут по теченью, не слыша.

Лишь уключины скрип, да глухой говорок,будто спишь, хочешь сон прекратить и проснуться.Подгоняет волну неживой ветероки не выйти, назад не вернуться.

Там где огнями израненонебо до белой кости —остров туманными гранямисжал небоскребы в горсти,стрелка секундная сдвинута,улиц стучат клапана,жаль, что еще одна вынутасиняя ночь из окна.

5 февр. 95

x x x

В заресничных лесахвидит зрячее место зряшное время всполошных прогулокв молочных прогулахмороза-наркоза,гребя все в себя,загружена жизнь, такой как была:переулок, гребни снежные крыш, голослимонного цвета (нам светила луна из темна),степь убитых сугробов,впечатавших обувь,повадки подошв, брошки подковоксапожек не по погоде,их удлинненую дрожь и качанье,цепкий кобальттеней синеватых,где печальный Пушкин бульварныйсмотрит на лунки, голубиные лапки, клевер кошачий, парный,снежные дюны, рельефы улиц — ожило там, где тепло, куда холодзаявляется под Рождество и то ненадолго,и гулит капель-карамель, а двадцать шестоговыбрасывается отслужившая елка.

18 окт. 95

x x x

Закатились на небо травяные колеса лугов.Слышишь наркотический шорох расступающейся зелени.Сколько клевера в мокрых гимнастерках полеглозвездами, пуговицами, розовыми затылками в землю.

Сам не больше куста. В резиновых сапогах.Товарищ божьих коровок, бабочек, щавеля.Тебя толкает, пружиня в заплетающихся шагах,прокладывающих траншеи, мелькающая земля.

Сверкают голенища, в приклеевшихся к нимтычинках, пестиках, трухе, пыльце.Облепляют коленки мокрые пузыри штанин.И взрослые люди воздвигаются на крыльце.

Машут руками, но тонут в высокой волнетравы, захлестывающей с крышей дом,с окошками, слепнущими на зеленом дне,за которыми мы живем, живем…

22 марта 95

* В НАДЛЕЖАЩЕЕ ВРЕМЯ *

В надлежащее время

РЕКВИЕМ на смерть Иосифа Бродского

На светотени мёрзнущих плечах,на зимнем дне в зажмуренных очахи сне его — не раскачать, не сдвинуть:любой рычаг погнётся — прислоник вступающему в наши дниотсутствию, к его непобедимой

чугунной хватке — крепче дланей нет —на всём теперь, как снегнетающий — его исчезновенье,касается ладонь вискаи затухает резкого свисткасверлящая команда к отправленью.

Он входит в переполненный вагон.Вокруг него таких же легионс остывшей кровью. Сомкнутые веждыи переполненность не делает помех,а места — ровно столько же для всех,как до него, до них и прежде.

Пространство в этом худшем из миров,в которое все наподобье дроввносимы — расширяется всё больше,и отсвистев к двенадцати часам,кондуктора, не склонные к слезам,флажками в божьей шевелят пороше.Не говорю ему «усни», и такон спал — и он не подал знакнам явственный, но выйдя вон из простынь —прошёл над крышами, неслышно, как звезда,на тот тупик, что мерно поездапо снегу в выдышанный отсылает воздух.

«Отравлен хлеб и воздух выпит»…

О. Мандельштам

«…холодным ветром берега другого»…

И. Бродский

Там весь двор замшел, волосом порос,мой табак сипел, серых папирос

я глотал дымок, комковатый яд,я понять не мог: да на кой я ляд

скучный воздух пью или тюрю ем,каблуками бью по каменьям тем?

Я свечу палил, ночью горбился,но меня спасли те два голоса:

говорил один тёмным табором,он меня водил к небу за руку,

а другой тащил от камней в волну —море разделил и повёл по дну.

Он открывает дверь, вешает свой куртец,веник берёт, заметает в совок песчинки.Это чужая квартира, он здесь на время жилец.Он не даёт телефон, но постоянно звонят кретинки.

Однажды приходит седой, красногубый поэт,с ним какой-то шустряк, щёлкающий «минольтой».Он понимает не сразу, что попадает в бред,что в этом бреду не больно.

В вазах сохнут цветы, уставшие от похорон,лёжа у гроба они шли параллельным ходомк острову на восток, куда отплывёт паромс вытянутым плашмя, припудренным пешеходом.

Если в профиль смотреть — покойный английский лорд:лоб в полглобуса, рот сжат чересчур уж твёрдо,но не вставайте рядом, холод вас проберёт,будто кто-то столкнул в ледяную воду.

Вот какая она… сплющившая лицо;из остывшей крови родовое еврействовышло, как партизан из волынских лесов,чтоб, подбородок задрав, плыть к волне веницейской.

Вся эта жизнь и смерть, весь их размах и вес,опустились к живому новым объёмом в рёбра,вот и томит его эта густая взвесь,но начисто выметен пол, прах кропотливо собран.

душа ещё присутствующаятянущая с уходомдвоящаяся сущаяв тумане над ледоходомпрощай говорит прощай прощайно дай надышатьсянапоследок снегом напоследок светоммне таять и превращатьсяв то что неведомо никому никомуникому из живущихзаворачиваться в бахромусвисающую с небосводаот изношенной жизни перепутались нити они рвутсярвутся под новым грузомменяя мою природумне ещё две неделидве недели с живыми встречатьсяа потом неизвестно что будетнеизвестно куда стучатьсякакой я буду какой я станунепонятно в пределене объяснить как страннобыть ещё две неделихочется всё потрогатьнапоследок на прощанье погладитьжизнь моя срезанный ноготьснятое с телом платьекак мне странно скитатьсяв воздухе без сосудамедлить и оставатьсяне хотяуходяотсюдавидеть что я бесплотнаперетекать в амальгамузеркала беззаботновходить не сгорая в ямупроникать сквозь полотнастены закрытые двериощущая предметыкак приметыпотеритого что мне было милочто меня волноваложизнь моя скользкое мылоплохо её держаласколько ни наклонятьсясколько ни шарить рядоммне отсюда смыватьсяпримиряться с распадом

Кого там хоронят в гуденьи органа и пении детского хора,под горное эхо, под куполом гулким,под каменным небом собора?

В гранитных стволах, в холодных углах, в дугах голых,ходил беспрепятственно, бился о свод потолка,ударился воздух в подсолнух гранёный — в подсолнух…

Разбухшая месса заполнила строгое мессиво сводов крестовых,и Моцарт, гниющий с бродягами в общей могиле,терялся, толпы не расстрогав.

Запаянный гроб, атрибуты скорбей,святых изукрашенных тихая свита,ногами вперёд — вперёд ногами отплывают по курсу из вида.

Хотелось, чтоб голубь влетел, чтоб забилиживые несчитанно серые крылья.Стояли минуты, в свечках бледные семечки засветили.

И никли слова перед этой громадой,хлестнувшей в закрытые двери прибоем,забравшей его во мглу без возврата…

…собор отзывается воем…

Он ушёл налегке по дороге слепых в воскресенье,у него на руке крестик с чётками — чьё-то раденье,

в пиджаке у него на листочке чужая молитва —всё хозяйство его… и лицо аккуратно побрито;

а очки он не взял, что покажут ему — то и будет,да не лезут в глаза посторонние вещи и люди,

даже лучше смотреть через сжатые крепко ресницы,безотывно на смерть из красивой заморской гробницы.

17 марта 96