Иосиф Бродский - Собрание сочинений Страница 21

Глава вторая

В Сочельник я был зван на пироги.

За окнами описывал кругисырой ежевечерний снегопад,рекламы загорались невпопад,трамваи дребезжали вдалеке,сворачивали мальчики к реке,подкатывали вороны к сыскной,карнизы поражали белизной,витрины будоражили умы,волнение по правилам зимыохватывало город в полутьме,царило возбуждение в уме,и лампочки ныряли у воротв закрытый снегопадом небосвод.

Фургоны отъезжали в темноту,трамваи дребезжали на мосту,царило возбужденье и тоска,шуршала незамерзшая река,раскачивался лист календаря,качалось отраженье фонаря,метались в полумраке на стенеокно и снегопад наедине.Качался над сугробами забор,раскачивался в сумраке собор,внутри его подрагивал придел,раскачивался колокол, гудел,подрагивали стрелки на часах,раскачивался Бог на небесах.

Раскачивалась штора у плеча,за окнами двуглавая свечараскачивалась с чувством торжества,раскачивался сумрак Рождества,кто знает, как раскачивать тоску,чтоб от прикосновения к вискураскачивалась штора на окне,раскачивались тени на стене,чтоб выхваченный лампочками кустраскачивался маятником чувств(смятенье – унижение – и месть)с той разницей, чтоб времени не счесть,с той разницей, чтоб времени не ждать,с той разницей, чтоб чувств не передать.

Чтоб чувства передать через него,не следовало в ночь под Рождествовторгаться в наступающую мглудвуглавыми свечами на углу,бояться поножовщины и драк,искусственно расталкивая мрак,не следовало требовать огня.Вчерашние – для завтрешнего дня.Все чувства будут до смерти нужны,все чувства будут вдруг обнаженыв предчувствии убийственных вестей,как будто в поножовщине страстейза вами кто-то гонится вослед.Напрасно вы не выключили свет!

Сомнамбулою уличных огней,пристанищем, ристалищем теней,обителью, где царствует сквозняк,качался офицерский особняк,так, если кто-то гонится вослед,неузнанными в блеске эполет,затерянными в бездне анфилад,зажавшими в ладонях шоколад,обнявшими барочные сосцы,окажутся пехотные юнцы,останется непролитой их кровь,останутся их дамы и любовь,их яблоки, упавшие из ваз, -предел недосягаемости ваш.

Кто вздрагивал под вывескою «вход»?Кто вздрагивал в предчувствии невзгод,предчувствуя безмерную беду,кто вздрагивал единожды в году,кто на душу не принял бы греха,чья светлая душа была глуха,кто вовремя уменьшил кругозор,кто вздрагивал, предчувствуя позор?Насмешка, издевательство и срам:предел недосягаемости – храм,пример несокрушимости – орех,пример недосягаемости – грех,предел невозмутимости – бокалсреди несокрушимости зеркал.

Кто выживет в прогулках у Невы,беспечнее, прекраснее, чем вы,прелестнее, прекраснее одет,кто вам не оборотится во следс прекрасною улыбкой, никогдав чьем сердце не оставите следа,в чьем взоре промелькнет голубизна,в чьем взоре распластается Нева,чье черное пальто и синеваостанутся когда-нибудь без нас,в потемках и в присутствии огней,не чувствуя присутствия теней?Не чувствуя ни времени, ни дат,всеобщим Solitude и Soledad,прекрасною рукой и головойнащупывая корень мировой,нащупывать в снегу и на часах,прекрасной головою в небесах,устами и коленями – везденащупывать безмерные О, Д -в безмерной ОДинокости Души,в ДОму своем и далее – в глушинащупывать на рОДине весь гОД?В неверии – о госпОДи, mein Gott,выискивать не АД уже, но ДА -нащупывать свой выхОД в никогДА.

Безмолвно наслаждаясь из угла,все детство наблюдая зеркала,предел невозмутимости их – пруд,безмерно обожая изумруд,ухмылки изумрудные гостей -достигнувшими возраста страстей,почувствуем ли спрятанный в них клАД,присущий только подлинности хлАД,вокруг него и около кружа,доподлинным обличьем дорожа,доподлинно почувствуешь ли в них,себя уже стократ переменив,портьеру или штору теребя,почувствуешь ли в зеркале себя?

Укрыться за торшерами в углу,укрыться офицером на балу,смотреть в апоплексический портрет,какое наслаждение и бред,на дюреровской лошади верхомво тьму на искушение грехом,сжимая поредевшие виски,въезжая в Апокалипсис тоски,оглядываться сызнова назад -внезапно нарастающий азартпри виде настигающих теней,и грохот огнедышащих коней,и алый меч в разверстых небесахкачается, как маятник в часах.

Я вижу свою душу в зеркала,душа моя неслыханно мала,не более бумажного листа, -душа моя неслыханно чиста,прекрасная душа моя, Господь,прелестная не менее, чем плоть,чем далее, тем более для грездо девочки ты душу превознес, -прекрасная, как девочка, душа,ты так же велика, как хороша, -как девочке присущий оптимизм,души моей глухой инфантилизмвсегда со мной в полуночной тиши.За окнами ни плоти, ни души.

За окнами мерцают фонари.Душа моя безмолвствует внутри,безмолвствует смятение в умах,душа моя безмолвствует впотьмах,безмолвствует за окнами январь,безмолвствует на стенке календарь,безмолвствует во мраке снегопад,неслыханно безмолвствует распад,в затылке нарастает перезвон,безмолвствует окно и телефон,безмолвствует душа моя, и ротнемотствует, безмолвствует народ,неслыханно безмолвствует зима,от жизни и от смерти без ума.

В молчании я слышу голоса.Безмолвствуют святые небеса,над родиной свисая свысока.Юродствует земля без языка.Лишь свету от небес благодарямой век от зарожденья фонарядо апокалиптических конейодна жестикуляция теней,белесые запястия и венсиреневый узор, благословенсоздавший эту музыку без нот,безногого оракула немот,дающего на все один ответ:молчание и непрерывный свет.

В безмолвии я слышу голоса.Безмолвствуют земля и небеса.В безмолвии я слышу легкий гуд,и тени чувств по воздуху бегут.Вопросы устремленные, как лес,в прекрасное молчание небес,как греза о заколотых тельцах,теснятся в неприкаянных сердцах.Едва ли взбудоражишь пустотумолитвой, приуроченной к посту,прекрасным возвращеньем в отчий доми маркой на конвертике пустом,чтоб чувства, промелькнувшие сквозь ночь,оделись в серебро авиапочт.

Как будто это ложь, а это труд,как будто это жизнь, а это блуд,как будто это грязь, а это кровь,не грех – но это странная любовь.Не чудо, но мечта о чудесах,не праведник, а все ж поторописьмелькнуть и потеряться в небесахоткрыткой в посполитый парадиз,как будто это ниточка и связь,как будто, над собою не смеясь,твердишь себе: вот Бог, а вот порог,как будто это ты, а это Бог,как будто век жужжит в его руке,а жизнь твоя, как Ио, вдалеке.

Чтоб чувства, промелькнувшие сквозь ночь,укрыли блудных сыновей и дочьпрекрасную и, адрес изменив,чтоб чувства не усиливали миф,не следовало в ночь под Рождествовыскакивать из дома своего,бояться поножовщины и драк,выскакивать от ужаса во мрак,не следовало в панике большойспасаться от погони за душой,не следовало верить в чудеса,вопросам устремляться в небеса,не следовало письма вам писать,не следовало плоть свою спасать.

Но в ночь под Рождество не повторятьо том, что можно много потерять,что этого нельзя предотвратить,чтоб жизнь свою в корову обратить.Как будто ты ужален и ослеп,за белою коровой вьется вследжужжащая небесная оса,безмолвствуют святые небеса,напрасно ты, безмолвствуя, бежалужасного, но лучшего из жал,напрасно ты не чувствуешь одно:стрАДаний ОДинаково ДАно,стрАДанье и забвение – труха,стрАДание не стоило греха.Почувствуешь ли в панике большойбессмертную погоню за душой,погоню, чтобы времени не ждать,с той выгодой, чтоб чувства передатьв мгновение, схватившее виски,в твой век по мановению тоски,чтоб чувства, промелькнувшие сквозь ночь,оделись в серебро авиапочт.Предчувствуешь все это в снегопадв подъезде, петроградский телепат,и чувства распростертые смешны,шпагатом от войны и до войны,он шепчет, огибая Летний сад:немыслимый мой польский адресат.

Любовь твоя – воспитанница фей,возлюбленный твой – нынешний Орфей,и образ твой – фотографа момент,твой голос – отдаленный диксиленд.Прогулки в ботаническом саду,возлюбленного пение в аду,возлюбленного пение сквозь сон, -два голоса, звучащих в унисон,органный замирающий свинец,венчальные цветы, всему венец,душа твоя прекрасна и тиха,душа твоя не ведает греха,душа твоя по-прежнему в пути,по-прежнему с любовью во плоти.

Ничто твоей души не сокрушит.Запомни, что душа твоя грешит!Душа твоя неслыханно больна.Запомни, что душа твоя одна.От свадебного поезда конецдуши твоей неслыханный венец,души твоей венчальные цветы,блестящие терновые кусты.Душа твоя грехи тебе простит,душа тебя до девочки взрастит,душа твоя смоковницу сожжет,душа твоя обнимет и солжет,душа твоя тебя превознесет,от Страшного Суда душа спасет!

Чье пение за окнами звучит?Возлюбленный за окнами кричит.Душа его вослед за ним парит.Душа его обратно водворит.Как странно ты впоследствии глядишь.Действительно, ты странствуешь весь день,душа твоя вослед тебе, как тень,по комнате витает, если спишь,душа твоя впоследствии как мышь.Впоследствии ты сызнова пловец,впоследствии «таинственный певец» -душа твоя не верит в чепуху, -впоследствии ты странник наверху.

Так, девочкой пожертвовать решась,любовь твоя, души твоей страшась,под черными деревьями дрожит,совсем тебя впоследствии бежит.На улице за окнами рябя,там что-то убегает от тебя,ты смотришь на заржавленный карниз,ты смотришь не на улицу, а вниз,ты смотришь из окна любви вослед,ты видишь сам себя – автопортрет,ты видишь небеса и тени чувств,ты видишь диабаз и черный куст,ты видишь это дерево и ад,в сей графике никто не виноват.

Кто плотью защищен, как решетом,за собственной душой как за щитом,прекрасной задушевностью дышиза выпуклым щитом своей души.Вся жизнь твоя, минувшая как сон:два голоса, звучавших в унисон,деревьев развевающихся шум,прекрасными страданьями твой умнаполненный, как зернами гранат,впоследствии прекрасный аргонавт,впоследствии ты царствуешь в умах,запомни, что ты царствуешь впотьмах,однако же все время на виду,запомни, что жена твоя в аду.

Уж лучше без глупца, чем без вруна,уж лучше без певца, чем без руна,уж лучше грешным быть, чем грешным слыть,уж легче утонуть, чем дальше плыть.Но участи пловца или певцауж лучше – положиться на гребца.Твой взор блуждает, сумрачен и дик,доносится до слуха Эвридиквозлюбленного пение сквозь ад,вокруг него безмолвие и смрад,вокруг него одни его уста,вокруг него во мраке пустота,во мраке с черным деревом в глазувозлюбленного пение внизу.

Какая наступает тишинав прекрасном обрамлении окна,когда впотьмах, недвижимый весь век,как маятник, качнется человек,и в тот же час, снаружи и внутри,возникнет свет, внезапный для зари,и ровный звон над копьями оград,как будто это новый циферблатвторгается, как будто не спешанад плотью воцаряется душа,и алый свет, явившийся извне,внезапно воцаряется в окне,внезапно растворяется окно,как будто оживает полотно.

Так шествовал Орфей и пел Христос.Так странно вам кощунствовать пришлось,впоследствии нимало не стыдясь.Прекрасная раскачивалась связь,раскачивалась, истово гремя,цепочка между этими двумя.Так шествовал Христос и пел Орфей,любовь твоя, воспитанница фей,от ужаса крича, бежала в степь,впотьмах над ней раскачивалась цепь,как будто циферблат и телефон,впотьмах над ней раскачивался звон,раскачивался бронзовый овал,раскачивался смертный идеал.Раскачивался маятник в холмах,раскачивался в полдень и впотьмах,раскачивался девочкой в окне,раскачивался мальчиком во сне,раскачивался чувством и кустом,раскачивался в городе пустом,раскачивался деревом в глазу,раскачивался здесь и там, внизу,раскачивался с девочкой в руках,раскачивался крик в обиняках,раскачивался тенью на стене,раскачивался в чреве и вовне,раскачивался, вечером бледнел,при этом оглушительно звенел.

Ты, маятник, душа твоя чиста,ты маятник от яслей до креста,как маятник, как маятник другой,как маятник рука твоя с деньгой,ты маятник, отсчитывая пядьот Лазаря к смоковнице и вспять,как маятник от злости и любви,ты движешься как маятник в крови.Ты маятник, страданья нипочем,ты маятник во мраке ни при чем,ты маятник и маятнику брат,твоя душа прекрасный циферблат,как маятник, чтоб ты не забывал,лицо твое, как маятник, овал.

Как маятник, то умник, то дурак,ты маятник от света и во мракза окнами, как маятник, рябя, -зачатие, как маятник, тебя.Ты маятник, как маятник я сам,ты маятник по дням и по часам,как маятник, прости меня, Господь,как маятник душа твоя и плоть,ты маятник по каждой голове,ты маятник – от девочки в траве,ты маятник внизу и наверху,ты маятник страданью и греху,ты маятник от уличных тенейдо апокалиптических коней.

Крик: