Игорь Губерман - Дар легкомыслия печальный… Страница 21

Третий иерусалимский дневник

Я лодырь, лентяй и растяпа,

но в миг, если нужен я вдруг,

на мне треугольная шляпа

и серый походный сюртук.

Все, конечно, мы братья по разуму, только очень какому-то разному

Мы проживали не напрасносвои российские года,так бескорыстно и опасноуже не жить нам никогда.

Идеи равенства и братствахотя и скисли,но очень стыдно за злорадствопри этой мысли.

Наш век имел нас так прекрасно,что мы весь мир судьбой пленяли,а мы стонали сладострастнои позу изредка меняли.

По счастью, все, что омерзительнои душу гневом бередит,не существует в мире длительно,а мерзость новую родит.

Не мне играть российскую игру,вертясь в калейдоскопе черных пятен,я вжился в землю предков, тут умру,но дым оттуда горек и понятен.

Напрасно горячимся мы сегодня,желая все понять без промедлений,для истины нет почвы плодородней,чем несколько истлевших поколений.

Вовек я власти не являлни дружбы, ни вражды,а если я хвостом вилял —то заметал следы.

Сейчас полны гордыни те,кто, ловко выбрав час и место,в российской затхлой духотеоднажды пукнул в знак протеста.

Родом я не с рынка, не с вокзала,я с тончайшей нежностью знаком,просто нас эпоха облизалалагерным колючим языком.

Покуда мы живем, на мир ворчаи вглядываясь в будущие годы,текут меж нас, неслышимо журча,истории подпочвенные воды.

Я жизнь без пудры и прикраси в тех местах, где жить опасно,вплотную видел много раз,—она и там была прекрасна.

Как тающая льдина, уплываетэпоха, поглотившая наш век,а новая и знать уже не знаетрастерянных оставшихся калек.

Вор хает вора возмущенно,глухого учит жить немой,галдят слепые восхищенно,как ловко бегает хромой.

Кто ярой ненавистью пышет,о людях судя зло и резко,—пусть аккуратно очень дышит,поскольку злоба пахнет мерзко.

Нас много лет употребляли,а мы, по слабости и мелкости,послушно гнулись, но страдалиот комплекса неполноцелкости.

В нас никакой избыток знаний,покров очков-носков-перчатокне скроет легкий обезьянийв лице и мыслях отпечаток.

Все доступные семечки лузгая,равнодушна, глуха и слепа,в парках жизни под легкую музыкуодинокая бродит толпа.

Мне не свойственно стремлениезнать и слышать сводку дня,ибо времени давление —кровяное у меня.

Когда кипят разбой и блядствои бьются грязные с нечистыми,я грустно думаю про братство,воспетое идеалистами.

Владеть говном – не сложный труди не высокая отрада:говно лишь давят или мнут,а сталь – и жечь и резать надо.

Питомцам русского гнезда,нам от любых душевных смутвсего целебнее уздаи жесткой выделки хомут.

Еще вчера сей мелкий клопбыл насекомым, кровь сосущим,а ныне – видный филантропи помогает неимущим.

Бес маячит рядом тенью тощей,если видит умного мужчину:умного мужчину много прощедаром соблазнить на бесовщину.

Загадочно в России бродят дрожжи,все связи стали хрупки или ржавы,а те, кто жаждет взять бразды и вожжи,страдают недержанием державы.

По дряхлости скончался своевременнорежим, из жизни сделавший надгробие;российская толпа теперь беременнамечтой родить себе его подобие.

Текут по всей Руси речей ручьи,и всюду на ораторе печатьумения проигрывать ничьии проигрыш банкетом отмечать.

В раскаленной скрытой давкеувлекаясь жизни пиром,лестно маленькой пиявкеслыть и выглядеть вампиром.

Мы пережили, как умели,эпоху гнусной черноты,но в нас навек закаменелиее проклятые черты.

Российская империя нам памятна,поэтому и гнусно оттого,что бывшие блюстители фундаментаторгуют кирпичами из него.

Видимо, в силу породы,ибо всегда не со злакурица русской свободытухлые яйца несла.

От ветра хлынувшей свободы,хотя колюч он и неласков,томит соблазн пасти народывсех пастухов и всех подпасков.

По воле здравого рассудкакто дал себя употреблять —гораздо чаще проститутка,чем нерасчетливая блядь.

Россия ко всему, что в ней содеется,и в будущем беспечно отнесется;так дева, забеременев, надеется,что все само собою рассосется.

Вокруг березовых осинчертя узор хором воздушных,всегда сколотит сукин сынсоюз слепых и простодушных.

Уже вдевает ногу в стремятот некто в сером, кто опятьповоротить в России времяпопробует во тьму и вспять.

И понял я за много лет,чем доля рабская чревата:когда сгибается хребет —душа становится горбата.

Живу я, свободы ревнитель,весь век искушая свой фарт;боюсь я, мой ангел-хранительоднажды получит инфаркт.

Легко на примере Россиипонять по прошествии лет,что в мире темней от усилийзатеплить искусственный свет.

Темны российские задворки,покрыты грязью всех столетий,но там родятся поговорки,которых нет нигде на свете.

Выплескивая песни, звуки, вздохи,затворники, певцы и трубачи —такие же участники эпохи,как судьи, прокуроры, палачи.

Российской власти цвет и знатьтак на свободе воскипели,что стали с пылом продаватьвсе, что евреи не успели.

Мы потому в России жили,высокий чувствуя кураж,что безоглядно положилисвой век и силы на мираж.

Охвостье, отребье, отбросы,сплоченные общей кутузкой,курили мои папиросы,о доле беседуя русской.

Этот трактор в обличье мужчинытоже носит в себе благодать;человек совершенней машины,ибо сам себя может продать.

Кто сладко делает кулич,принадлежит к особой касте,и все умельцы брить и стричьлегко стригут при всякой власти.

Конечно, это горько и обидно,однако долгой жизни под конецмне стало совершенно очевидно,что люди происходят от овец.

Кто в годы рабства драться лез,тому на воле стало хуже:пройдя насквозь горящий лес,ужасно больно гибнуть в луже.

Смотреть на мир наш объективно,как бы из дальней горной рощи —хотя не менее противно,но безболезненней и проще.

По Божьему соизволениюи сути свойства, нам присущего,дано любому поколениюнасрать на мысли предыдущего.

Российская жива идея фикс,явились только новые в ней ноты,поскольку дух России, темный сфинкс,с загадок перешел на анекдоты.

Надеюсь, я коллег не раню,сказав о нашей безнадежности,поскольку Пушкин слушал няню,а мы – подонков разной сложности.

Российский жребий был жестокооднажды брошен волей Бога:немного западней Востока,восточной Запада – намного.

Наш век настолько прихотливосвернул обычный ход истории,что, очевидно, музу Клиопотрахал бес фантасмагории.

Возложить о России заботувсей России на Бога охота,чтоб оставить на Бога работуиз болота тащить бегемота.

Что говорит нам вождь из кучи,оплошно вляпавшись туда?Что всей душой хотел как лучше,а вышло снова как всегда.

Все споры вспыхнули опятьи вновь текут, кипя напрасно;умом Россию не понять,а чем понять – опять не ясно.

Наших будней мелкие мытарства,прихоти и крахи своеволия —горше, чем печали государства,а цивилизации – тем более.

На свете ни единому уму,имевшему учительскую прыть,глаза не удалось открыть тому,кто сам не собирался их открыть.

Святую проявляя простоту,не думая в тот миг, на что идет,всю правду говорит начистотуюродивый, пророк и идиот.

История бросками и рывкамиэпохи вытрясает с потрохами,и то, что затевало жить веками,внезапно порастает лопухами.

Хоть очень разны наши страсти,но сильно схожи ожидания,и вождь того же ждет от власти,что ждет любовник от свидания.

Опасностей, пожаров и бурановзабыть уже не может ветеран;любимая услада ветеранов —чесание давно заживших ран.

А жалко порою мне время то гнусное,другого уже не случится такого,то подлое время, крутое и тусклое,где стойкость полна была смысла тугого.

В те года, когда решенья простыи все беды – от поступков лихих,очень часто мы сжигаем мосты,сами только что ступивши на них.

Справедливость в людской кутерьмесоблюдает природа сама:у живущих себе на уме —сплошь и рядом нехватка ума.

Есть в речах политиков унылыхмного и воды и аргументов,только я никак понять не в силах,чем кастраты лучше импотентов.

Всюду запах алчности неистов,мечемся, на гонку век ухлопав;о, как я люблю идеалистов,олухов, растяп и остолопов!

Поет восторженно и внятнодуша у беглого рабаот мысли, как безрезультатноза ним охотилась судьба.

Забавно туда приезжать, как домой,и жить за незримой межой;Россия осталась до боли роднойи стала заметно чужой.

За раздор со временем лихими за годы в лагере на нарахдолго сохраняется сухимпорох в наших перечницах старых.

А то, что мы подонками не сталии как мы безоглядно рисковали —ничтожные житейские детали,для внуков интересные едва ли.

То ли мы чрезмерно много пили,то ли не хватило нам тепла,только на потеху энтропиимимо нас эпоха потекла.

За проволокой всех систем,за цепью всех огнейнужна свобода только тем,в ком есть способность к ней.

Уже настолько дух наш косныйс Россией связан неразлучно,что жить нам тягостно и постноповсюду, где благополучно.

Эпоха нас то злит, то восхищает,кипучи наши ярость и экстаз,и все это бесстрастно поглощаетистории холодный унитаз.

Мы сделали изрядно много,пока по жизни колбасились,чтобы и в будущем до Богамольбы и стоны доносились.

Я бы многое стер в тех давнишних следах,только свежее чувство горчит;мне плевать на того, кто галдит о жидах,но загадочны те, кто молчит.

России вновь дают кредит,поскольку все течет,а кто немножко был убит —они уже не в счет.

Густы в России перемены,но чуда нет еще покуда;растут у многих партий члены,а с головами очень худо.

В гиблой глине нас долго месили,загоняя в грунтовую твердь,мы последние сваи России,пережившие верную смерть.

Поскольку истина – в вине, то часть ее уже во мне