Борис Слуцкий - Покуда над стихами плачут... Страница 22

«Разговор был начат и кончен Сталиным…»

Разговор был начат и кончен Сталиным,нависавшим, как небо, со всех сторон.И, как небо, мелкой звездой заставленными пролетом ангелов и ворон.

Потирая задницы и затылкипод нависшим черным Сталиным,мы из него приводили цитаты и ссылки,упасаясь от ссылки его и тюрьмы.

И надолго: Хрущевых еще на десять —это небо будет дождить дождем,и под ним мы будем мерить и весить,и угрюмо думать, чего мы ждем.

«Эпоха закончилась. Надо ее описать…»

Эпоха закончилась. Надо ее описать.Ну, пусть не эпоха — период, этап,но надо его описать, от забвенья спасать,не то он забудется.

Не то затеряют его, заровняют его,он прочерком, пропуском станет,и что-то — в ничто превратится.И ничегов истории из него не застрянет.

Этап — завершился. А я был в начале этапа.Я видел его замечательную серединуи ту окончательную рутину,в которой застряли от ездового до штабавсе.

Я прожил этап не единоличником, частником:свидетелем был и участником был.Возможно, что скажут теперь — соучастником.Действительно, я отвечаю не меньше других.

А что ж. Раз эпоха была и сплыла —и я вместе с ней сплыву неумело и смело.Пускай меня крошкой смахнут вместе с ней   со стола,с доски мокрой тряпкой смахнут, наподобие   мела.

Комиссары

Комиссары

Комиссар приезжает во   Франкфурт-ам-Майн —молодой парижанин, пустой человек.— Отпирай! Отворяй! Отмыкай! Вынимай!Собирай и вноси! Восемнадцатый век!

— Восемнадцатый век, — говорит комиссар, —это время свободы! Эпоха труда!То, что кончился срок прелатов и бар, —ваши лысые души поймут ли когда?

Нет, не кончился вовсе, не вышел тот срок,и с лихвою свое комиссар получил,и ползет из щели осторожный ростокпод забором,   где били его палачи.

Этот опыт печальный мы очень учлив январе сорок пятого года,когда Франкфурт-ам-Одер за душу тряслив честь труда и во имя свободы.

Комиссаром двадцатого века в расчетпринята эта правда простая.И трава,   что во Франкфурт-ам-Одер растет,не из наших костей прорастает.

«В революцию, типа русской…»

В революцию, типа русской,лейтенантам, типа Шмидта,совершенно незачем лезть:не выдерживают нагрузки,словно известняк — динамита,их порядочность, совесть, честь.

Не выдерживают разрыва,то ли честь, то ли лейтенанты,чаще лейтенанты, чем честь.Все у них то косо, то криво,и поэтому им не надо,совершенно не надо лезть.

Революциям русского типа,то есть типа гражданской войны,вовсе не такие типы,не такие типы нужны,совершенно другие типыреволюции русской нужны.

Не винтиками были мы

Я роздал земли графскиекрестьянам Южной Венгрии.Я казематы разбивал.   Голодных я кормил.Величье цели вызвало   великую энергию.Я был внутри энергии,   ее частицей был.Не винтиками были мы.   Мы были — электронами.Как танки — слушали приказ,   но сами    шли вперед.Замощены   наши пути    раздавленными     тронами.Но той щепы   никто из нас    на память     не берет.

Декабрь 41-го года

Та линия, которую мы гнули,дорога, по которой юность шла,была прямою от стиха до пули —кратчайшим расстоянием была.Недаром за полгода до началавойны   мы написали по стихуна смерть друг друга.   Это означало,что знали мы.   И вот — земля в пуху,морозы лужи накрепко стеклят,трещат, искрятся, как в печи поленья:настали дни проверки исполненья,проверки исполненья наших клятв.Не ждите льгот, в спасение не верьте:стучит судьба, как молотком бочар.И Ленин учит нас презренью к смерти,как прежде воле к жизни обучал.

Замполит

Замполит — заместитель по бодрости,если что-нибудь заболит.А еще: по славе и гордостизаместитель — замполит.

Ордена государство навесилои пришило погоны мне,чтобы было бодро-веселона большой, многолетней войне.

То советующий, то приказывающий —забирающий в оборот,я был стрелкой, всегда указывающей:«На Берлин! На запад! Вперед!»

Дотом веры, надежды дотомя по всей войне проходил.Был про Гитлера — анекдотом,если выделили «Крокодил».

Был приказом, песней, советом,принесенным к бойцу письмецом.Был начальником, но при этомбыл товарищем и отцом.

Ежедневно старался бриться,был опрятен, тверд и толков.А в плену до единого фрицыубивали политруков.

Политрук

Словно именно я был такая-то мать,всех всегда посылали ко мне.Я обязан был все до конца пониматьв этой сложной и длинной войне.То я письма писал,то я души спасал,то трофеи считал,то газеты читал.

Я военно-неграмотным был. Я не зналв октябре сорок первого года,что войну я, по правилам, проиграли стоит пораженье у входа.Я не знал,и я верил: победа придет.И хоть шел я назад,но кричал я: «Вперед!»

Не умел воевать, но умел я вставать,отрывать гимнастерку от глиныи солдат за собой подниматьради родины и дисциплины.Хоть ругали меня,но бросались за мной.Это быломоей персональной войной.

Так от Польши до Волги дорогой огняя прошел. И от Волги до Польши.И я верил, что Сталин похож на меня,только лучше, умнее и больше.

Комиссаром тогда меня звали,попомне тогда меня звали,а звали потом.

«Я говорил от имени России…»

Я говорил от имени России,ее уполномочен правотой,чтоб излагать с достойной прямотойее приказов формулы простые.Я был политработником. Три года:сорок второй и два еще потом.

Политработа — трудная работа.Работали ее таким путем:стою перед шеренгами неплотными,рассеянными час назад   в бою,перед голодными,   перед холодными,голодный и холодный.   Так!    Стою.

Им хлеб не выдан,   им патрон недодано,который день поспать им не дают.И я напоминаю им про Родину.Молчат. Поют. И в новый бой идут.

Все то, что в письмах им писали из дому,все то, что в песнях с их судьбой   сплелось,все это снова, заново и сызновакоротким словом — Родина — звалось.Я этот день,   воспоминанье это,как справку,собираюсь предъявитьзатем,   чтоб в новой должности — поэтаот имени России говорить.

Как делают стихи

Стих встает, как солдат.Нет. Он — как политрук,что обязан возглавить бросок,отрывая от двух обмороженных рукземлю (всю),глину (всю),весь песок.

Стих встает, а слова, как солдаты, лежат,как славяне и как елдаши[37].Вспоминают про избы, про жен, про   лошат.Он-то встал, а кругом ни души.И тогда политрук — впрочем, что же я   вамговорю, — стих — хватает наган,бьет слова рукояткою по головам,сапогом бьет слова по ногам.

И слова из словесных окопов встают,выползают из-под словаряи бегут за стихом, и при этом — поют,мироздание все матеря.

И, хватаясь (зачеркнутые) за живот,умирают, смирны и тихи.Вот как роту в атаку подъемлют, и воткак слагают стихи.

Как меня принимали в партию