Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора Страница 22

Цветок далеких земель

Перевод М. Ваксмахера

О чужеземный цветок, над лепестками склоняясь твоими,Я спросил твое имя.Ты вместо ответа качнул головой.Я понял тогда: вопрос неуместен мой.Но ты улыбнулся, цветок, и улыбка твояМне сказала, что мы друзья.

О чужеземный цветок, тебя к груди прижимая,Я спросил: «Из какого ты края?Какая земля твою красоту взрастила?»«Не знаю»,  — ответил ты тихо с улыбкою милой.Я понял тогда, что важно другое:Важно, чье сердце живет и владеет тобою,Важно, чья грудь согревает тебя.В любящем сердце, цветок, отчизна твоя.

О чужеземный цветок, я шепнул, наклонясь над тобой:«На каком языке говоришь ты? Скорее открой,На наречье каком мы можем с тобой объясниться?»В ответ лепестки твои дрогнули, словно ресницы,Ты улыбнулся, качнулась опять голова,Зашепталась вокруг листва.Я понял тогда, что понятней и внятней стократНаречий любых твой безмолвный язык — аромат.

О чужеземный цветок, склонясь над твоим стебельком,Я спросил на рассвете: «Тебе я знаком?»Ты тряхнул головой и улыбнулся в ответ.Я понял тогда, что неважно, знаком я тебе или нет.И сказал я: «Цветок, тобою душа полна.Прикосновеньям твоим власть надо мною дана,Ты в мое сердце радости льешь поток,О чужеземный цветок!»

О чужеземный цветок,Когда я тебе говорю: «Будешь ли помнить меня?» —Ты улыбаешься, голову молча клоня,И я понимаю, что значит твой молчаливый ответ:Мысли твои за мною помчатся вслед.Я скоро уеду, но буду из дальних краевТвои посещать мечты.Я знаю, цветок, меня не забудешь ты.

Из книги «Письмена»

(«Лекхон»)

1927

Перевод С. Липкина

Мои письмена отцветают мгновенно,На куст придорожный похожи:Прохожий увидит его непременно —И тут же забудет прохожий.

Не нужно мотыльку считать года,Мгновения считает он всегда,  —Вот почему у мотылька так много времени!

Сон — дерево. На дне его дуплаСвила гнездо моих мечтаний птицаИ в то гнездо обрывки принеслаВсего того, чем шумный день томится.

Тяжелыми делами груженная ладья,Того гляди, утонет в пучине бытия,Но песни нагрузил я легчайшими словами,  —Быть может, не утонут и долго будут с вами!

Весна свои цветы, свои листыВручает ветру, что шумит в садах…Беспечная, иль позабыла тыО будущих плодах!

Слова мои в крыльях своих обрелиДвиженья исток и тепло.Взлетели — и быстро исчезли вдали,И сразу им стало светло.

Дерево залюбовалось строгойТенью собственной своей.Собственная,  — а поди потрогай,Приласкай или развей!

Избавясь от оков земного сна,Свободу радость обретает,И, чтобы ярче расцвести, онаПо листьям трепетно взлетает.

Бездонный, темный океан ночной.По глади легких водПритихший день, как пузырек цветной,В безбрежности плывет.

Подарок робкий мой надеяться не может,Что он отыщет путь к душе какой-нибудь,Но доброта твоя, быть может, мне поможетИ душу перед ним захочет распахнуть.

На пыльной земле, как ребенок, рисуеткартины весна;Потом их стирает, уходит,  — их большене помнит она.

Дети возле храма, в день весенний,Что на миг становятся шумней.Бог не внемлет голосам молений,Смотрит на игру детей.

Небо охватило землю светлыми руками,Но само вдали тоскует,  — там, за облаками.

Далекое приблизилось. Гляди же:Пройдут года — и дальше станет даль, а нам покажется, что ближе!

Гора, за облакаВоздев чело,Не знает, что рекаЧиста, смиренна.Любовь реки робка,Ей тяжело,Но смотрит свысокаГора надменно.

Пуская лодки облаков, природаИграет светотенью небосвода.Не так ли, веселясь, играют детиСреди смеющегося утра года?

Хочет бог, чтобы воздвигли храмИз любви и состраданья,Что же люди, кланяясь богам,Строят каменные зданья?

Когда, цветок напоминая, поблекнет ранняя заря,Как зрелый плод, зардеет солнце, великолепие даря.

Эта ночь, как невеста в разлуке,Краем сари закрыла свой лик,Будто ждет в нетерпенье и муке,Чтоб жених — светоч утра — возник.

Подул попутный ветерок,а якорь в тине без движенья,И места не найдет челнок,куда деваться от смущенья.

Тень сберегла воспоминанья света,  —И мы картиной называем это.

Я сижу один. Закат погас.В дверь души стучатся в поздний часПутники, окутанные тьмой:Неосуществленные надеждыС болью возвращаются домой.

Перо летуньи выпало, бесславноЛежит, зарывшись в прах.Ну, кто поверит, что оно недавноПарило в небесах!

Опасностями, яростью стихииТы манишь, океан, сердца людские,Твои рассказы, полные тревоги,Им обещают дерзкие дороги.

Все новые пути у солнца неустанного,Оно, рождая свет, само родится заново.

Я господом ценим, когдаРаботу делаю свою,Я господом любим, когдаВсем сердцем песню я пою.

Тебе я в дар принесОдну из свежих роз,Тебе же нужен весь цветник живой.Ну что ж, возьми, он твой.

Как видно, сбилась ты, весна, с пути прямого,Ко мне пришла не в срок.Но раз уж ты пришла,  — на старой ветке сноваПусть расцветет цветок.

Когда для розы вспыхнул солнца свет,Она возликовала.«Тебе верна я до скончанья лет»,  —Сказала — и увяла.

Следов полета моегоТеперь никто на небе не найдет.Но я летал, я помню свой полет!

Листок цветку поведал в роще сонной,Что страстно в свет влюбилась тень.Цветок узнал о скромнице влюбленнойИ улыбается весь день.

Горящую средь звездного чертога,Из ярких звезд ее извлекИ с неба нам принес улыбку богаНедолговечный светлячок.

Хотя густой туман вершину зажал в смертельное кольцо,Полно величья, как и прежде, ее суровое лицо.

Безмолвно горы смотрят на просторыНебес, что на вершины их легли.Недвижные, как бы являют горыЗастывшее волнение земли.

Ты подарила мне цветок, и в рукуМне шип вонзился, тонок и жесток,Но с благодарностью, скрывая муку,Я принял в дар цветок.

Сияет правда ярче всех красот,Когда свой голос в песне узнает.

Ограничен пузырь водяной сам собой,Исчезает, не зная о пене морской.

В светильнике нашей разлуки и ночью и днемПусть память о встрече горит негасимым огнем.

Сойдет на землю тьма ночная —И облака заплачут,Наверное, не понимая,Что сами солнце прячут.

Прося подаянья, стоит у дверейВ одежде отшельника бог:То весть, что сильнее ты стал и мудрей,Явилась к тебе на порог!

Флейта смотрит на дорогу, музыканта ожидая,Музыкант блуждает, ищет: где  же  флейта золотая?

Цветку жасмина чужда кручина, что невелик,Но сам не знает, что украшает собой цветник,И не страдает от заточенья сама весна,Хоть в оболочку его цветенья заключена.

Цветы похожи на слова,И окружает, как безмолвье мира,Их безглагольная листва.

Вечер покой обретает, себя не виня,Если проступки прощает прошедшего дня.

Свободою любовь единство утвердила.Оковами соединяет сила.

Большому дереву даноЖить на земле давно,Но все, что видело оно,Мгновению равно.

Ничто так много зла не создает,Как добронравных бескорыстный гнет.

О любовь, если злые обидыпрощаешь ты снова и снова,  —То караешь сурово.О прекрасная, если покорно,безмолвно встречаешь удары,  —Я страшусь твоей кары!

Даже в смерти божий мир обретает обновленье,Даже продолжая жить, гибнет дьявола творенье!

Ты видишь, как мечется в мире пустом бессильная новая страсть?В гнездо опустевшее старой любви уже ей вовек не попасть.

Когда все чампы{49} мира шумят всей мощью лиственной,Я слышу голос чампы извечной и единственной.

Для росинки солнце наших дней —Только точка, что пылает в ней.

Я плату за свои труды беру день изо дня,Но требует любовь: «Плати всей жизнью за меня!»

Всегда понятны свету извечной тьмы глаголы,Но чужд ему туман тяжелый.

Поэту-страннику сказал цветок чужого края:«Ужель страна, где я живу, тебе, поэт, чужая?»

Чтобы лотос приласкать в пруду,Время бабочка нашла.Все двенадцать месяцев в годуНад цветком жужжит пчела.Это утро ослепила майя{50}:Колдовскою нитью обвила,В плен чудесный увела.

Чем выше ложное и бренное мы ценим,Тем больше смерть для нас становится мученьем.

Недаром истине мила ее граница:С прекрасным только там она способна слиться.

В пленительной пляске прекрасного краскидарует нам Шива,  —В блистанье весны, где травы нежны,где зыблется нива.Звенит его пляска, живет его ласка,земля, в твоей плоти,В твоих семенах, в твоих письменах,в мечтах и работе.

Хотя все двери ты запрешь,  — уйдетТо, что уйти должно,Но только бедствиями свой уходСопроводит оно.

Как поэт, собою недовольный,Пишет море допоздна,Пишет пеной, что сказали волны,  —И смывает письмена.

Кораблик мой бумажный, по прихоти игры,Везет мои игрушки — мечты былой поры.Когда он к вам причалит в предутренней тиши,Его себе возьмите по прихоти души.

Чем безутешней жизни внешней утраты, боль обид,Тем ярче внутренний светильник пускай в душе горит.

Столепестковый лотос —Сокрылся день во мраке небосвода.Но с новым словом, с упованьем новым,С дерзаньем новым и сияньем новымОн выйдет на берег восхода.

Жасмин, взглянув на солнце в день погожий,Сказал душистым языком:«Когда же наконец я стану тожеТаким большим цветком!»

Цветок увял и так решил: «Беда,Весна ушла из мира навсегда!»

Шипы — моя вина, прощенья нет вине,Но виноваты ли цветы перед людьми?Пускай мои шипы останутся при мне,А ты цветок возьми.

Для богача дворец — как жадный демон Раху{51},И, связан по рукам, богач подвержен страху,А в доме бедняка не думают о злате,И руки бедняка свободны для объятий.

Мечта горы — летать; несбыточен полет,Но в виде облака мечта ее плывет.

«Послушай,  — утренней звездеПромолвила луна.  —Когда редеет мрак везде,Но даль еще темна,Зачем с улыбкой озорнойТы светишь средь небес?Иль день взошел? Иль мрак ночнойУже совсем исчез?Родившись между светом дняИ сумраком ночным,Сбиваешь с толку ты меняСиянием своим».

Непутевое облако самонадеянноТратит золото утра, и вечером поздним,Разорись, обнищав, уплывает рассеянно.

Все звезды я считал, не уставая,  —Пока считал, прошла пора ночная;Все, что искал я,  — потерял сполна.Пойми: тогда желанное добудешь,Когда пустым и жадным ты не будешь…Кто в силах море вычерпать до дна?

Ты прав, когда плохое отвергаешь,  —Все без остатка, незнакомый с жалостью,Но почему же ты пренебрегаешьХорошим,  — даже самой малой малостью?

Обычай неба не таков,Чтобы в силки поймать луну:Она сама, и без силков,Ликует у него в плену.

Не тем себя сиянье возвеличило,Что светит в беспредельной высоте,А тем, что добровольно ограничилоСебя росинкой на листе.

Одно — всегда одно, и больше ничего,А двое создают начало одного.

Различья будешь признавать,  —найдешь единство на земле,Различья будешь истреблять,  —в огромном возрастут числе.

Только тот, чьи глаза могут розы увидеть весной,  —Пусть заметит шипы только тот, не другой, не иной!

Шел от чужих дверей, познав потери,Тот, кто хорошее творил,А тот, кто пламенно любил, все двериСвоей любовью отворил.

Подвластно дело человеку,  — известно мудрецам.Но человек, подвластный делу,  — да это стыд и срам!

Мы поняли, что жизни цену лишь смерти придает печать,Вот почему ценою жизни бессмертье мы хотим познать.

Если самого себя станешь выше головой,Голову склони к себе, чтобы стать самим собой.

Любовь он превратил в игру, в торговлю, в шутовство,Но издали она глядит на выверты его.

Бессмертье — истина, исполненная света,И постоянно смерть доказывает это.

Из книги «Мохуа»