Владимир Маяковский - Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 Страница 23

[1927]

Чудеса!*

Как днище бочки,        правильным дискомстояла   луна     над дворцом Ливадийским.Взошла над землей        и пошла заливать ее,и льется на море,        на мир,           на Ливадию.В царевых дворцах —         мужики-санаторники.Луна, как дура,      почти в исступлении,глядят   глаза     блинорожия плоскогов афишу на стенах дворца:              «Во вторниквыступлениетоварища Маяковского*».Сам самодержец,        здесь же,              рядом,гонял по залам      и по биллиардам.И вот,   где Романов        дулся с маркёрами,шары     ложа́     под свитское ржание,читаю я    крестьянам            о форместихов —     и о содержании.Звонок.   Луна     отодвинулась тусклая,и я,  в электричестве,         стою на эстраде.Сидят предо мною        рязанские,            тульские,почесывают бороды русские,ерошат пальцами        русые пряди,Их лица ясны,      яснее, чем блюдце,где надо — хмуреют,         где надо —              смеются.Пусть тот,       кто Советам            не знает це́ну,со мною станет       от радости пьяным:где можно     еще      читать во дворце —что?  Стихи!     Кому?        Крестьянам!Такую страну      и сравнивать не с чем, —где еще   мыслимы        подобные вещи?!И думаю я     обо всем,         как о чуде.Такое настало,      а что еще будет!Вижу:      выходят      после лекциидва мужика     слоновьей комплекции.Уселись    вдвоем       под стеклянный шар,и первый    второму        заметил:              — Мишка,оченно хороша —эта  последняя      была рифмишка. —И долго еще     гудят ливадийцына желтых дорожках,         у синей водицы.  

[1927]

Маруся отравилась*

Вечером после работы этот комсомолец уже не ваш товарищ. Вы не называйте его Борей, а, подделываясь под гнусавый французский акцент, должны называть его «Боб»…

В Ленинграде девушка-работница отравилась, потому что у нее не было лакированных туфель, точно таких же, какие носила ее подруга Таня…

Из тучки месяц вылез,молоденький такой…Маруська отравилась,везут в прием-покой.Понравился Маруськеодин  с недавних пор:нафабренные усики,расчесанный пробор.Он был   монтером Ваней,но…  в духе парижан,себе  присвоил званье:«электротехник Жан».Он говорил ей частоодну и ту же речь:— Ужасное мещанство —невинность     зря       беречь. —Сошлись и погуляли,и хмурит    Жан      лицо, —нашел он,     что      у Ляликрасивше бельецо.Марусе разнесчастнойсказал, как джентльмен:— Ужасное мещанство —семейный     этот      плен. —Он с ней    расстался        ровночерез пятнадцать дней,за то,     что лакированныхнет туфелек у ней.На туфли    денег надо,а денег   нет и так…Себе  Маруся     ядукупила   на пятак.Короткой     жизни        точка.— Смер-тель-ный        я-яд         испит…В малиновом платочкев гробу   Маруся      спит.Развылся ветер гадкий.На вечер,     ветру в лад,в ячейке    об упадкепоставили     доклад.

В сердце    без лесенкилезут     эти песенки.Где родина     этих        бездарных романсов?Там,  где белые      лаются моською?Нет!  Эту песню      родила масса —наша     комсомольская.Легко     врага     продырявить наганом.Или —   голову с плеч,         и саблю вытри.А как     сейчас     нащупать врага нам?Таится.   Хитрый!Во что б ни обулись,         что б ни надели —обноски   буржуев       у нас на теле.И нет      тебе     пути-прямика.Нашей   культуришке         без году неделя,а ихней —     века!И растут    черныедурни      и дуры,ничем не защищенныеот барахла культуры.На улицу вышел —           глаза разопри!В каждой витрине        буржуевы обноски:какая-нибудь        шляпа         с пером «распри»,и туфли   показывают        лакированные носики.Простенькую      блузу нами надеть конфузно.На улицах,     под руководством            Гарри Пилей*,расставило     сети       Совкино, —от нашей    сегодняшней         трудной былиуносит   к жизни к иной.Там  ни единого       ни Ваньки,              ни Пети,одни  Жанны,     одни        Кэти.Толча комплименты,         как воду в ступке,люди     совершают       благородные поступки.Всё  бароны,     графы — всё,живут      по разным       роскошным городам,ограбят   и скажут:        — Мерси, мусье, —изнасилуют     и скажут:         — Пардон, мадам. —На ленте    каждая —           графиня минимум.Перо в шляпу      да серьги в уши.Куда же    сравниться         с такими графинямизаводской     Феклуше да Марфуше?И мальчики     пачкамистреляют за нэпачками.Нравятся     мальчикамв маникюре пальчики.Играют   этим пальчикомнэпачки    на рояльчике.А сунешься в клуб —         речь рвотная.Чешут  языками      чиновноустые.Раз международное,         два международное,но нельзя же до бесчувствия!Напротив клуба       дверь пивнушки.Веселье,    грохот,       как будто пушки!Старается     разная        музыкальная челядьпианинить     и виолончелить.Входите, товарищи,            зайдите, подружечки,выпейте,    пожалуйста,         по пенной кружечке!

Крою     пиво пенное, —только что вам      с этого?!Что даю взамен я?Что вам посоветовать?Хорошо   и целоваться,         и вино.Но…вино и поэзия,      и если         еехоть раз   по-настоящему           испили рты,ее не заменит     никакое питье,никакие пива,      никакие спирты.Помни   ежедневно,        что ты           зодчийи новых отношений            и новых любовей, —и станет    ерундовым         любовный эпизодчиккакой-нибудь Любы         к любому Вове.Можно и кепки,       можно и шляпы,можно   и перчатки надеть на лапы.Но нет   на свете       прекрасней одежи,чем бронза мускулов         и свежесть кожи.И если   подыметесь        чисты́ и стройны́,любую   одежу      заказывайте Москвошвею,и…  лучшие     девушки           нашей странысами  бросятся      вам на шею.  

[1927]