Александр Житинский - Плывун Страница 23

Он остановился и взглянул в зал. Сотни глаз смотрели на него из темноты. Минута была прекрасна. И прервал ее женский пронзительный крик:

— Вы не поэт! Вы самозванец! Убирайтесь!

Одновременно над толпою, где-то в ее середине, взметнулась рука с чем-то белым. И это белое полетело в Пирошникова.

Способность мгновенно реагировать на неожиданность есть величайшее человеческое достоинство. Она дает возможность выигрывать сражения, счастливо избегать опасности, становиться лидером, наконец.

Кандидат в демиурги должен обладать реакцией классного футбольного вратаря.

Если бы летящий предмет ударился в грудь Пирошникову или, того хуже, сбил его чалму Мономаха — ничего бы не помогло. Это был бы провал силлабо-тонических практик. Но Пирошников поймал этот предмет, оказавшийся женской кроссовкой, одной левой рукой, потому что правая у него была занята жезлом.

И не давая толпе прийти в замешательство, он повернулся к Деметре и вручил ей кроссовку со словами:

— Волшебная туфелька для нашей жрицы!

Деметра тоже не растерялась, а приняв туфельку, взмахнула ею и бросила в зал заклинание:

— Моооо!

— Моооо! — подхватил Пирошников упоенно.

Зал оторопел.

— Кузэй! — разом закончили они.

Охранники, мгновенно ввинтившиеся в толпу, уже волокли упиравшуюся террористку к двери. Это была молодая девушка в джинсах, обутая, естественно, всего в одну кроссовку.

Деметра наклонилась к девочке-фее и, передав ей прилетевшую кроссовку, что-то шепнула. Фея устремилась вслед за группой захвата, чтобы отдать кроссовку хозяйке.

Инцидент был мастерски исчерпан.

— Блажен незлобивый поэт, — медоточиво начал Пирошников, — в ком мало желчи, много чувства. Ему так искренен привет друзей спокойного искусства…

Он отложил жезл на барную стойку, чтобы удобнее было делать пассы.

Деметра воспользовалась паузой и снова затянула:

— Мооооо!..

— Кузэй! — попал с нею в унисон Пирошников и продолжал чтение Некрасова в усеченном виде.

Но нет пощады у судьбыТому, чей благородный генийСтал обличителем толпы,Ее страстей и заблуждений.

— Мооо! — успела промычать жрица.

Его преследуют хулы:Он ловит звуки одобреньяНе в сладком ропоте хвалы,А в диких криках озлобленья…

— Кузэй! — снова встряла Деметра.

Она была вдохновенно-серьезна. Никаких сомнений в том, что здесь происходит священнодействие, возникнуть просто не могло. И Пирошников, как умел, ей подыгрывал.

— И-ии — все вместе! — вскричал он, дирижируя.

И все домочадцы, и офисный планктон, и Гусарский, и охранники, и даже маленькая фея, чей голосок пронзительно отчетливо прорвался сквозь рев толпы, грянули:

— Моооооо!.. Кузэй!

И тут из недр земли возник знакомый гул, который быстро нарастал. Все находящиеся в кафе почувствовали, что пол уходит из под ног, проваливается под ними. На самом деле все помещение — пол, стены, потолок — неудержимо наклонялось в сторону задней стены кафе, будто было малой коробочкой, которую вертел в руках великан.

Пирошников почувствовал странное жжение на коже посреди груди, будто туда дотронулись раскаленным железом. Он инстинктивно рванул сорочку, так что отлетели верхние две пуговицы, и, сунув под ткань пальцы, наткнулся на крестик Браткевича, который был горяч, будто его раскалили пламенем. Он успел оторвать его от кожи и выпростать вперед, на рубашку, чтобы избавиться от боли, но тут же позабыл о нем, потому что в «Приюте домочадца» началось светопреставление.

Вся толпа в полтораста человек ссыпалась к задней стене, как горох в кастрюле, если ее наклонить. Раздался общий крик, слившийся с последним заклинанием. Поскольку зрители стояли вплотную, никто не упал, и толпа просто притиснулась к стене, сжав последние ряды. Послышались стоны, ругательства, все смешалось. Стулья первого ряда вместе с сидевшими на них поэтессами и Серафимой поехали по паркету назад. Но перед помостом было пустое пространство, куда повалились все, стоявшие там и у барной стойки, — оба демиурга, их свита и Геннадий, дежуривший у двери. Они подкатились к стульям первого ряда — и в это время коробочка начала обратное движение, как гигантский корабль при килевой качке.

Теперь передняя часть кафе опускалась, а поднималась задняя. И в полном соответствии с законами гравитации толпа посыпалась обратно, сокрушила барную стойку и остановилась. На этот раз упали многие, послышались крики о помощи, зрителей охватила паника.

На самом деле было не столь опасно, сколь неожиданно. Высота, на которую сместились края зала, была не больше метра, так что и угол наклона оказался небольшим. Происшествие походило скорее на аттракцион в парке развлечений, чем на катастрофу. Упавшие поспешно поднимались на ноги, отряхивались и устремлялись к двери, где возникла давка.

Качка прекратилась. Совершив одно колебание, зал остался в наклоненном положении величиною в несколько градусов.

Протиснувшиеся сквозь двери зрители могли убедиться, что такая же неприятность, по-видимому, произошла со всем домом, потому что длинный коридор минус третьего этажа представлял теперь наклонную плоскость, простирающуюся вниз от кафе под тем же самым углом, что и паркет зала.

Усилиями Геннадия и дружины паника была погашена и поток зрителей достаточно быстро просочился в коридор, а оттуда бегом ринулся вниз к лифтам и лестницам, чтобы быстрее вырваться на улицу, пока дом не рухнул от очередного толчка.

Попавшие на улицу граждане смогли убедиться, что дом теперь и вправду напоминает корабль с задранным носом, словно взбегающий на очередную волну и готовый провалиться затем в бездну.

…Пирошников помог подняться Серафиме и детям, которые восприняли все как игру и были веселы. Как ни странно, была весела и Дина. Она сняла наконец свою полумаску и улыбнулась Пирошникову.

— А ведь неплохо все получилось, черт побери. Вы талант… Только вот дом придется ставить на место.

— Как-нибудь после, — сказал Пирошников.

Он чувствовал, что подвижек больше сегодня не будет. То же, но уже научно, определил и аспирант Браткевич, который подошел к Пирошникову с сияющими глазами.

— Вы бы видели, как вел себя прибор! Сиял всеми огнями, как елка! Буду расшифровывать и синхронизировать с записью звука. Спасибо!

— Да, я почувствовал… — ответил Пирошников, нащупывая и пряча под рубашку крестик, еще сохранявший остатки тепла.

Они с Серафимой вернулись к себе и первым делом успокоили котенка, изрядно перепуганного подвижкой. Затем были переориентированы спальные места, чтобы ночью не скатиться на пол. Теперь лежа можно было представить себе, что отдыхаешь в наклонном шезлонге. Заодно кушетку придвинули вплотную к дивану.

Уже засыпая в этом странном сооружении, Пирошников наклонился к уху Серафимы и прошептал:

— Ну скажи, чего ты во мне нашла?

— Вы прикольный, — сонно пробормотала Серафима.

Глава 16. Суд Линча

Домочадцам понадобились сутки на то, чтобы осмыслить перемены, произошедшие с домом, и еще один день, чтобы принять какие-то меры.

Меры эти были разнообразны у разных организаций и граждан, но в одном домочадцы были единодушны: надо было срочно решать проблему легендарного демиурга, свалившегося на жильцов как снег на голову.

Уже в те вечерние часы, когда все домочадцы, за редкими исключениями, едва оправившись от потрясения, толпились рядом с домом и наблюдали за его поведением, стали звучать классические российские вопросы: «кто виноват?» и «что делать?»

Виновник был очевиден. Связь между подвижками и появлением на минус третьем этаже Салона поэзии, мифическое прошлое хозяина магазина и, наконец, сеанс силлабо-тонических практик однозначно указывали на Пирошникова. Деметру исключили сразу. Жила она здесь давно, и ее ворожба никак не отражалась на поведении дома.

Столь же очевиден был и вывод. Чтобы излечить недуг, надо было ликвидировать причину. Наиболее горячие домочадцы предлагали сделать это чисто физически и немедленно, но скорее это было сказано сгоряча, для красного словца. Стихийное обсуждение продолжалось всю ночь — сначала на улице, а потом, когда домочадцы вернулись домой, уже на коммунальных кухнях за чашкой чая и рюмкой водки, поскольку после такого потрясения выпить было не грех.

Надо отдать домочадцам должное: Пирошникова не удавили и не повесили тою же ночью. Человеколюбие одержало верх.

Однако гуманизм гуманизмом, но когда видишь на столе рюмку с противоестественно наклоненной поверхностью водки, хочется сразу же навести порядок.