Александр Твардовский - Страна Муравия (поэма и стихотворения) Страница 25

1939

День пригреет — возле домаПахнет позднею травой,Яровой, сухой соломойИ картофельной ботвой.

И хотя земля устала,Все еще добра, тепла:Лен разостланный отаваУ краев приподняла.

Но уже темнеют реки,Тянет кверху дым костра.Отошли грибы, орехи.Смотришь, утром со двора

Скот не вышел. В поле пусто.Белый утренник зернист.И свежо, морозно, вкусноЗаскрипел капустный лист.

И за криком журавлиным,Завершая хлебный год,На ремонт идут машины,В колеях ломая лед.

1939

Ленин и печник

В Горках знал его любой,Старики на сходку звали,Дети — попросту, гурьбой,Чуть завидят, обступали.

Был он болен.ВыходилНа прогулку ежедневно.С кем ни встретится, любилПоздороваться душевно.

За версту — как шел пешкомМог его узнать бы каждый.Только случай с печникомВышел вот какой однажды.

Видит издали печник,Видит: кто-то незнакомыйПо лугу по заливномуБез дороги — напрямик.

А печник и рад отчасти,По-хозяйски руку в бок,Ведь при царской прежней властиПофорсить он разве мог?

Грядка луку в огороде,Сажень улицы в селе,Никаких иных угодийНе имел он на земле...

— Эй ты,кто там ходит лугом!Кто велел топтать покос?!Да сплеча на всю округуИ поехал, и понес.

Разошелся.А прохожийУлыбнулся, кепку снял.— Хорошо ругаться можешь,Только это и сказал.

Постоял еще немного,Дескать, что ж, прости, отец,Мол, пойду другой дорогой...Тут бы делу в конец.

Но печник — душа живая,Знай меня, не лыком шит!Припугнуть еще желая:— Как фамилия? — кричит.

Тот вздохнул, пожал плечами,Лысый, ростом невелик.— Ленин, — просто отвечает.— Ленин? — Тут и сел старик.

День за днем проходит лето,Осень с хлебом на порог,И никак про случай этотПозабыть печник не мог.

А по свежей по порошеВдруг к избушке печникаНа коне в возке хорошемДва военных седока.

Заметалась беспокойноУ окошка вся семья.Входят гости: — Вы такой-то?Свесил руки:— Вот он я...

— Собирайтесь!Взял он шубу,Не найдет, где рукава.А жена ему: — За грубость,За свои идешь слова...

Сразу в слезы непременно,К мужней шубе — головой.— Попрошу, — сказал военный,Ваш инструмент взять с собой.

Скрылась хата за пригорком.Мчатся санки прямиком.Поворот, усадьба Горки,Сад, подворье, белый дом.

В доме пусто, нелюдимо,Ни котенка не видать.Тянет стужей, пахнет дымом,Ну овин — ни дать ни взять.

Только сел печник в гостиной,Только на пол свой мешокВдруг шаги, и дом пустынныйОжил весь, и на порог

Сам, такой же, тот прохожий.Печника тотчас узнал:— Хорошо ругаться можешь,Поздоровавшись, сказал.

И вдобавок ни словечка,Словно все, что было, — прочь.— Вот совсем не греет печка.И дымит. Нельзя ль помочь?

Крякнул мастер осторожно,Краской густо залился.— То есть как же так нельзя?То есть вот как даже можно!..

Сразу шубу с плеч — рывком,Достает инструмент. — Ну-ка...Печь голландскую кругом,Точно доктор, всю обстукал.

В чем причина, в чем бедаДогадался — и за дело.Закипела тут вода,Глина свежая поспела.

Все нашлось — песок, кирпич,И спорится труд, как надо.Тут печник, а там ИльичЗа стеною пишет рядом.

И привычная легкаПечнику работа.Отличиться великаУ него охота.

Только будь, Ильич, здоров,Сладим любо-мило,Чтоб, каких ни сунуть дров,Грела, не дымила.

Чтоб в тепле писать тебеВсе твои бумаги,Чтобы ветер пел в трубеОт веселой тяги.

Тяга слабая сейчасДело поправимо,Дело это — плюнуть раз.Друг ты наш любимый...

Так он думает, кладетКирпичи по струнке ровно.Мастерит легко, любовно,Словно песенку поет...

Печь исправлена.Под вечерВ ней защелкали дрова.Тут и вышел Ленин к печиИ сказал свои слова.

Он сказал, — тех слов дорожеНе слыхал еще печник:— Хорошо работать можешь,Очень хорошо, старик.

И у мастера от пылиЗачесались вдруг глаза.Ну а руки в глине былиЗначит, вытереть нельзя.

В горле где-то все запнулось,Что хотел сказать в ответ,А когда слеза смигнулась,Посмотрел — его уж нет...

За столом сидели вместе,Пили чай, велася речьПо порядку, честь по чести,Про дела, про ту же печь.

Успокоившись немного,Разогревшись за столом,Приступил старик с тревогойК разговору об ином.

Мол, за добрым угощеньемУмолчать я не могу,Мол, прошу, Ильич, прощеньяЗа ошибку на лугу.

Сознаю свою ошибку...Только Ленин перебил:— Вон ты что, — сказал с улыбкой,Я про то давно забыл...

По морозцу мастер вышел,Оглянулся не спеша:Дым столбом стоит над крышей,То-то тяга хороша.

Счастлив, доверху доволен,Как идет — не чует сам.Старым садом, белым полемНа деревню зачесал...

Не спала жена, встречает:— Где ты, как? — душа горит...— Да у Ленина за чаемЗасиделся, — говорит...

1938—1940

Приложение

ИЗ "Муравской тетради" А. Твардовского

В архиве А. Твардовского сохранилась рабочая тетрадь 1934 — 1935 годов, периода создания поэмы "Страна Муравия"[22].

Предлагаемые читателям наброски из этой тетради не вошли в текст поэмы. Одни из них были задуманы автором как эпизоды путешествия героя к стране Муравии, другие представляют собою его воспоминания и размышления.

Часть написанного вообще представляет заготовки, не потребовавшиеся автору в его работе. Другая часть, входившая в первые неопубликованные варианты глав поэмы, в дальнейшем была опущена, видимо, чтобы более сосредоточить внимание читателя на цели путешествия героя и на узловых происшествиях, составлявших, в то же время, сюжет поэмы.

Публикуемые наброски, несомненно, имеют и свою собственную художественную ценность и существенно дополняют и расширяют уже сложившееся представление о поэме Твардовского. Читатель вновь ощутит взволнованную атмосферу годов "великого перелома", когда переустройство деревенской жизни коснулось многих миллионов судеб.

(От составителя)

Как говорится, не с добраНа неизвестный срокМолчком уехал со двораНикита Моргунок.

Когда бы ехал на базарПовел бы разговор.Когда бы в гости — бабу взял,Когда бы в лес — топор.

Собрал кошелку да армяк,Дегтярку подвязал.Гадай как хочешь, так ли, сяк, Хозяин не сказал.

Занес вожжу, бочком приселИ тронул Моргунок.И след зеленый по росеДо поворота лег.

Пошли привычные местаНа много верст кругом.Кусты, поля. И стук моста,Как скрип дверей, знаком.

Глазам тепло, теснит в грудиСебя не перемог.А на дороге впередиСидит и ждет Волчок.

"Домой, — кнутом ему грозя!, — Кричит, и —  нипочем.Вернется, будто бы, назад И —  снова за конем.

Тогда Никита поманил:"Волчок, Волчок, Волчок!"И, не слезая, что есть силКнутом его ожег.

Волчок залился у колесИ брюхо поволок.И подогнал, дуги от слезНе видя, Моргунок.

Собачий лай стоял окрест,Крик, гомон в поздний час.Не едут воры ночью в лес,Не нужен стал запас.

Про все дела, про двор, про скотХозяин позабыл.То на ночь уходил на сход,То смертным поем пил.

И места не было в дому:Досталось одномуЗа прадедов и правнуковРешать вопрос ему.

Отец большой лошадник был,Сбивался на коня.Лет пять копил,Коня купил...Век не забуду дня.

Сидим вот так, глядим — ведет,В чем дело — не поймем.А конь то задом упадет,То рухнет передком.

Отец нагнется, обоймет,Поставит передок.А конь тогда, наоборот,Сидит без задних ног.

Выходит, помню, дед во двор,На лошадь ту глядит в упор.Взглянул, вздохнул. "Едрит-кудрит...Ты дай ей в морду!" — Говорит.

А конь стоит, не ест, не пьет,Подует ветер — упадет.

Отец на чурке у крыльцаПрисел. Кругом народ.Трясутся плечи у отца,Как маленький ревет...

Посыпанные иголочкамиНа холмике у рекиПод елочками-сосеночкамиПесчаные бугорки.

Лежат там старые жители,Махнув на весь свет рукой.Жизни они не виделиИ знать не знают другой.

Тихо в бороду свищет Никита,По усадьбе один бредет.На отлете в срубе покрытомБабьим голосом кто-то поет.

Заглянул он в створки пустые,Видит, печку кладет печник.Со слезинкой глаза голубые,И большое радушие в них.

Он поет, обрызганный глиной,И Никиту манит рукой,И, закончив припевок длинный,"Здравствуй, здравствуй, — сказал, — дорогой."

"Что ж, в колхозе?" — спросил Никита.— Нет, пока еще нет, сынок.Вот уж скоро семьдесят летНе в колхозе, и горя нет.

— А богатство, гляди-ка, у них!..— Ну ты, что! — замахал печник. — Не в богачестве счастье, сынок.Был бы хлеба кусок,Да водицы глоток,Да изба с потолком,Да старуха под боком.

Я, сынок, тебе вот что скажу,Лет полсотни по свету хожу.Не дал бог мне здоровой семьи:Незадачные детки мои.

Первый разумом слаб, а другойНе владеет правой рукой.А старуха глазами убога — По стене идет до порога.

Три калеки, сынок, у меня...И хожу до последнего дня.До последнего в жизни дыханияДобываю на всех пропитание.

А под праздник расчет получу,В лапти — скок! — и домой полечу.Прилетаю к ночи домой,Тут и, Господи боже ты мой,

Тут и праздник у нас, и престол,Тут сажу я старуху за стол.А обапол садятся сыныСын — с одной стороны,Сын — с другой стороны.

Вместе детки сидят и родители.И большие мы песен любители.И сидим мы вот так за столом,И любимую нашу поем.

Как сижу за решеткой я в темнице сырой,Подлетает к решетке орел молодой.Он зовет меня взглядом, зовет криком своим,Он мне вымолвить хочет: давай улетим.Полетим мы, товарищ, в далекие края,Где счастливая доля, удача твоя.

В хороший золотой денекЛугами, лознякомШагал Никита МоргуновНа церковь прямиком.

Зубчатый лес темнел вдали,Кучнели облака.И нитки белые плыли.Плыли издалека.

И все, что думал, что смотрел,Смешалось, точно сон.А хлеб, он вырос и созрелИ хлебом пахнет он.

Село. Ограда. Все как встарь.Молись, кому не лень.Но в сторожа небось звонарьПошел за трудодень.

Поповский домик.Сельсовет. Обшарпанный порог.И запах памятный тех летМахорки, паленых газетИ грязи от сапог.

И в комнате, один душой,Парнишка за столом,Сидит и пишет, как большой,И ноги босиком.

— Тебе Петрова? Нет его.Должно быть, на гумне...А что касается чего,То обратись ко мне.

Любой вопрос и всякий фактЧерез меня идет:Рожденья акт, и смерти акт.И от жены развод.

Могу с одною развести,С другою записать.И номер в книгу занести,И припаять печать...

На взгорье селенье встало,У самой реки погост.Коротко стукнул старый,Сдвинутый набок мост.

Деревня. Плетень поломан,Изба с отбитым углом.Мох, дерева да соломаСоломенная кругом.

И всё — дворы, огороды,Куриная пыль у воротКак было многие годы,Так было еще в тот год.

А дальше белели стены,Сосновой несло смолой,Кипели опилки пенойПод [шаркающей] пилой {1}.

Меж белых ложилось черноеПод крышей, что звон оно,Сухое и закопченноеСо старых дворов бревно.

И видимо, что не на год,На добрые сорок летПо бревнышку бревна лягут.И помину больше нет.

Растет с четырех угловДвор новый на сто голов.Отделанный сруб золотойНалей по окна водой,И если где потечетРабота не в счет.

Курчавой стружкой забитый,Старик по лесам идет.— Колхозник? — кричит Никита.— Ого, — отвечает тот.

На широкий солнечный скатВыбегал малолетний сад.А выгоном вдоль оградыПо улице по прямойБредет, колыхаясь, стадо.На полдень идет домой.

Шагает за стадом сытымПастух, как Наполеон.— Колхозник? — кричит Никита.— А что ж, — отвечает он.

По пояс скрытые лугом,От кустиков у рекиВедут прокос полукругомБабы и мужики.

В рубахе, прилипшей к лопаткам,Тяжело, с перерывом дыша,От соленого да с устаткуПил косарь из ковша.

— Что ж, колхозник? — спросил Никита.Тот все пил, и тряслась борода.Серебром осыпалась вода,И когда напился, тогдаВытер лоб молодой непокрытый,Улыбнулся и крякнул: " Да-а!.."

1934 — 1936