Ирина Ратушинская - Стихотворения. Книга стихов Страница 25

«Наш свод достаточно прочен...»

Наш свод достаточно прочен —Как холод стеклянной колбы.Наш мир достаточно вечен —Мы раньше погибнем оба.Но всё же мы пишем письмаПустынными ноябрями.Ты разве не знал, Создатель —Гомункулюсы упрямы!И будут плодить упрямых,Стыдящихся горбить плечи,Умеющих с Божьим взглядомСкрестить глаза человечьи!Так разве странно, Создатель,Что в ходе экспериментаНе хватит на всех смиренья,Отпущенного для смертных?Мы будем друг к другу — рваться!(Ох, береги приборы!)На все Твои лабиринты —Выдумывая порох!На смертную нашу муку —Слагая слова победы,На боль — закусив улыбку,Без стона — в Кого бы это?Не Твой ли закон, что глинаЛишь крепче после обжига?Что если едины двое —Трубою нерасторжимы!В мерцающую колбуВглядись и махни рукою:Ну что Тебе — в целом стаде,Ведь снова отбились — двое!...Пора выключать рубильник.Так что же Ты медлишь, Отче?Что можно на нас обрушитьЕщё, кроме вечной ночи?Какой Ты ещё назначишьСвоим гордецам — завет?...Стоим, запрокинув лицаВ невыключенный свет.

«Что колышется в ритме прибоя...»

Что колышется в ритме прибоя —Только то и вечно на свете.В небе — чёрное и голубое,А в столетиях — пыль столетий.Что сменяется, то бессмертно...Погоди, февраль, дай додумать!Но летят воробьи со смехом,Но с мороза весной подуло!Сбросим шкуры и сменим душиНа весенние, клочья шерстиОставляя — ни снов недужных,Ни прошедшего, ни грядущего —Не возьмём в апрельское шествие!По ещё не просохшей тверди,По раскинутым складкам века,Уловляя нежданный ветер,А придётся — так против ветра!А когда протрубят к отбою —Полыхнёт по глазницам сноваНебо — чёрное и голубое —Бесконечно знакомым зовом.

«Прошедший день издох и не вернётся...»

Прошедший день издох и не вернётся.Устроим же поминки попышней!О да, я знаю: будет много днейТаких же чёрных. ЧемВосточней, тем труднейБрести сквозь них (удел первопроходца!)Но медленная радость вечеров —Живой водой по вымотанным жилам:День пережит. Стихает кровь. Мы живы.Пускай неласков край и век суров,Но сумерек целебное питьёНас возвращает на иную землю,Где с молодой отвагой мы приемлемСвободу — и расплату за неё.

ПРИЗВАНИЕ

Сегодня Господу облакаВылепил Микеланджело.Ты видишь — это его рукаНад брошенными пляжами.Над морем и городом их несётИ над шкурой дальнего леса,И — слышишь — уже грохочет с высотТоржественная месса!Сегодня строгую ткань наденьИ подставь библейскому ветру.Смотри, какой невиданный день —Первый от сотворенья света!Исполнится всё — лишь посмей желать,Тебе — и резец, и право!Ликуют тяжёлые колокола,И рвётся дыханье, и вечность мала:Безмерна твоя держава!Отныне ты — мастер своих небес:Назначишь ли путь планетам?Изо всех чудес — поверить себе —Труднейшее чудо света!Но какими ты вылепишь облака —Таким и взойти над твердью...Так встань перед миром!Прямей!Ну как?Отважишься ли — в бессмертье?

«Лукавый старец, здесь ты не солгал...»

Лукавый старец, здесь ты не солгал.Остановить высокое мгновеньеНам не позволит вечное сомненье:А может, выше будет перевал?Ведь наш зенит ещё не наступил,И дымный запах будущей победыТревожит нас, и мы стремимся следом,По-юному исполненные сил.Но истинная наша высотаНеузнаваема, пока мгновенье длится:Наполеон Аркольского мостаПрекраснее, чем под Аустерлицем!И кто посмеет, будто птицу влёт,Стоп-кадром сбить пернатую минуту?По счастью, мы и сами, в свой черёд,Безудержны в стремлениях и смутах.Всегда на шаг за завтрашней чертой,Во всех свершеньях наперёд повинны!И если время скажет нам «постой» —Пройдём насквозь, плечом его раздвинув.

«Сядь, закури. Мы вдвоём, но так ненадолго...»

Сядь, закури. Мы вдвоём, но так ненадолго.Мы ничего не успеем: этот сон не имеет конца.Нам уже не узнать,Что за книги лежат на полках,Что за крыша над головою,что за лошади у крыльца.Нас уже ждут, пора, и времени нету,Чтоб говорить о годах, проведённых врозь.Наше с тобой «вдвоём» — на одну сигарету,На молчаливый миг —Глаза в глаза и насквозь.Знаю: мы что-то везём туда, где нас ожидают,Что-то важнее нас и наших потерь.Что ж, мы готовы в путь,Но докурим, пока седлают,И намертво сцепим руки, пока отворяют дверь.

«Человек со свёрнутым в трубку ковром...»

Человек со свёрнутым в трубку ковромКуда-то шагает вечером.Вот сейчас он скроется за поворот —И уйдёт, никем не замеченный.И никто не узнает, что там на ковре —Птицы или олени.И откуда он взялся на нашем дворе,Где матери — в окнах, а дети — в игре,Где старушки в кивающем серебреДержат памятью три поколенья?Во дворе, где знают по именам —Кто убит, кто жив, кто уехал,И кого зовёт из чьего окнаНадтреснутая Пьеха!Мимо стука костяшек за стёртым столомИ доцентова автомобиля —Он проходит, неся на плече рулонС чуть заметным запахом пыли.Может, он на этом ковре живёт,И, найдя подходящее место,По-хозяйски велит: — Расстелись, ковёр! —Предварив заклятьем уместным.И ковёр развернётся со всем, что на нём:С этажеркой и клавесином,И с продавленным креслом,И лампой с огнём,И с играющим в кубики сыном.А быть может, ковёр обучен летать —И тогда, завершая прогулку,Он шарахнется вверх, не оставя следа,Из пустынного переулка.И блаженно расправит упругий квадрат,С южным ветром знакомый коротко!А хозяин будет курить до утра,Наблюдая мерцанье города.А потом потеряется в синеве,Обронив невнятное слово...Чудак-человек,Чужак-человек,Чего и ждать от такого!

«Ну не то чтобы страшно...»

Ну не то чтобы страшно,А всё же не по себе.И обидно: вдруг сына родить уже не успею.Потому что сердце сдаёт, и руки слабеют —Я держусь,Но они, проклятые, всё слабей!Я могла бы детские книжки писать,И я лошадей любила,И любила сидеть на загривке своей скалы,И умела, в море входя, рассчитывать силы,А когда рассчитывать не на что —Всё же как-то доплыть.Я ещё летала во сне, и мороз по кожеПроходил от мысли, что скоро и мне пора.Но уже прозвучало: «Если не я, то кто же?»Так давно прозвучало —Мне было не выбирать!Потому что стыдно весь век за чаями спорить,Потому что погибли лучшие всей земли!Помолитесь, отец Александр, за ушедших в море,И ещё за землю,С которой они ушли.

«Где-то маятник ходит, и плачет негромко кукушка...»

Где-то маятник ходит, и плачет негромко кукушка,Что считать ей часы, а не долгие годы для нас.И в оставленном доме всё с той же заботой старушкаЗакрывает по-прежнему ставни в положенный час.

Где-то в сумерках лампа горит, шевелится вязанье,И хранятся нечастые письма, и ждут новостей.А она, как обычно, печалясь одними глазами,Без нужды поправляет портреты подросших детей.

И за что нам такое,И кто перед нею не грешен?И кому, уходящему, вслед не чертила креста?Но кого она любит — да будет спасён и утешен.И кого она ждёт — пусть, вернувшись,успеет застать.

ИАКОВ