Чумовые истории. Пёстрый сборник - Одран Нюктэ Страница 28

джинсах! Эдик подскочил сзади, привлек к себе, накинул свой пурпурный объемный шарф и попросил Юру сфотографировать их всех вместе. "ита шэдерф! – Лайк и перепост! – Интересно, кто первый пошлет эту фоточку Серому? – Не прижимайтесь так тесно." Юрий выпалил, поздоровавшись за ручку со всеми по очереди:

– Саша, ты чего сегодня как на похороны?

– С каких пор строгий черный костюм не подходит для торжества или визита в оперу?

– А лицо кислое у тебя тоже к наряду?

– Нец. Голова чито-то побаливает весь вечер.

– Я думала, это вы раздобудете нам билеты через какого-нибудь "-мана" или "-сона" или как еще по-родственному.

– Ну чито вы, Наденька, кто все эти люди и кто я? Не знаю, о чем вы. Моя тетушка, покойница, работала при Александринке, но так уж сколько-таки воды утекло?

– Тетя Соня была мудрая женщина, только косила под дурочку.

– Так, тут изменения в программе, так что мы не на оперу попали, а на балет.

– Кель кошмаг'!

– Что, ты имеешь что-то против танцев? Ты же обожаешь танцы? Тем более, это же Чайковский.

– Да хоть сам Морис Петипа. Знаю я эти премьеры… Всё сырое и недоделанное, скверное зрелище, достойное жалости. Прима далеко не (называет имя известной танцовщицы прошлого столетия), и вся постановка – сонное царство.

– Саша, не унывай!

– Нормально так! Бесплатно в театр идет и не видел еще спектакля, а уже всё ему не так! – обозлился Юра. – Тебе только барокко на аутентичных инструментах той эпохи мило?

– Ну чито вы, чито вы, Юг'А, если так г'ассуждац, получается, человечество не должно было покидать пещег'.

– Меня посадите где-нибудь с краюшка, вдруг мне резко приспичит. Ничего не могу поделать, войдите в моё положение.

– При всем уважении, Надя, куда разместимся, я не контролирую. Так, поживее, ворон не считаем. Сюда.

В очереди в гардероб:

– Пропустите! Я работник театра!

Народ: Нахал! Ненормальный!

– Юра… – Ксафа наградил его долгим выразительным взглядом, потупился. – А вы всё такой же… – ищет слово, – дерзкий. Какая прелесть!! о, я очень давно не был в театре. Не помню, когда последний раз. Честно. Вот странность. Юра, солнце, ты рождаешь во мне щекотливое настроение перед премьерой.

Номерок триста. Зоо. Юра приказал всем стоять в сторонке, он пока утрясет вопрос с местами посадки. Вернулся уже после второго звонка, попросил не отставать и не теряться. В полной темноте пошли какими-то коридорами с декорациями и проводами. Первый акт они просидели в оркестровой яме.

"Есть билет на балет? Нет! – Ой, а кто эти посторонние люди?.. – Это-таки тетя сестры мужа моей тещи провела через черный ход."

Эдик шепчет Наде, упираясь коленками в какую-то дубовую доску:

– Я отлично понимаю, почему Николай не пошел с нами. Здесь ужасно неудобные стулья, совсем не для высоких мужчин.

– Нет, просто наша компания его бы компрометировала.

На Надежде было синее кружевное платье и черное белье. В синих волосах, скрученных в дреды, – деревянные шпильки. В ушах – тоннели. Эдвардо в красном спортивном костюме и розовой тельняшке. Эдик приложил в картинном ужасе ладони к щекам, сделав губками очаровательное «О», как на известном полотне Мунка, и отрепетированным голосом сценической дивы проблеял:

– Боже мой, как страшно! Его девочка сбежала в театр с тремя жителями Северной Венеции на букву пэ! Это смерть! Хмф, от трех часов с нами и балетом он бы не умер.

В антракте пошли в буфет. Надя спрашивает у Заможского:

– Послушайте, Саша, я вас не сильно подвела, что рассчитала? Я ведь думала, так лучше и вам, и мне. Вы спокойно займетесь своим бизнесом, кстати, что у вас там?..

Заможский достает из нагрудного кармана ядовито-красную визитку с греческим узором по краю "бухгалтерия, налоги, нотариус".

– Чем вы сейчас заняты с Муртазиным?

– Только не смейтесь. Мы сейчас выпускаем дозаторы для жидкого мыла и салфетницы в виде морских ракушек.

– Ну, и? Хорошее начинание. Полезные в хозяйстве вещи. И должны радовать глаз. Ты на них, надеюсь, наклеил какие-нибудь дешевенькие репродукции Бакста? Как, нет? Продам идею. Хочешь, даже эскиз сделаю?

– Кризис стимулирует рынок. Это инструмент. Кстати, Надинн, вам не пригодится ли пять бочек селедки?

– Соленой? А мне куда? Жарить?

– Пустите на винегг'ет. Как это? Г'усский чизбургер. Надинн, у вас когда рыбное меню в кафе, я это аж через два квартала чую.

– Пану Заможскому всё подвластно: он торгует и ломом цветного металла, и фейерверками, и зубными щетками, и автопокрышками, и тентами.

– Надинн, у меня к вам предложение!

– Не руки и сердца?

– Нец, чито вы. Почему бы вам не открыть минипекарню? Я поговорил с несколькими студентами, и они согласны вам помочь.

– Кхм, это вероятно означает, что Юра уже её привез, а Шура уже во всю её монтирует?..

– Юрась, водочки? А что милой даме?

– Сок из шпината и моркови.

Эдвардо поворачивается к официанту:

– Зайчонок, милый, ты слышал? Выдави немножко овощного сока и улыбку поискреннее – получишь на чай! – оборачивается к Наде, протягивает стаканчик, – Надюша, а ты по-прежнему, серьезно, никого не ешь? Даже теперь? А это не опасно? Есть же незаменимые аминокислоты, липиды, хотя, кто их знает, я в этом слабо разбираюсь.

Минут десять и стопок пять спустя:

– Надя! Я буду писать с вас Мадонну!

– А если родится девочка?

Эдвардо осушил еще рюмашку: Девочка? Вот и прекрасно! Девочка – это всегда надежда, простите за каламбур. О, я вас оставлю! Я вас бросаю, я увидел фактурного дядю и не могу его упустить!

И он унесся вслед высокого лысоватого мужчины с профилем Мефистофеля и солидным пивным брюшком. Мужчина был явно одинок. Шансы Эда возрастали.

Снова прозвенел один звонок, другой. Они всё ждали в опустевшем буфете. Наконец, Фомичёв откуда-то явился и вновь повел лабиринтами служебных коридоров. Надя, озираясь со смесью любопытства, восторга и ужаса:

– Мы, что, полезем к осветителям?!

– Да. Вот по этой лестнице. Осторожно, ради бога.

– О, Юг'а, манифик, шарман! Я чувствую себя как будто на "Русских Сезонах"! Дягилев не видел своих спектаклей: он работал со светом, был рабочим сцены, а не сидел в ложе в зале. И покуда весь этот коллектив Художников и Актеров работал над производством спектаклей, они как-то уживались, но когда к ним пришли успех, деньги, слава, то они разлетелись…

– Саша, подзаткнись и действуй. Ты всех задерживаешь. Лезь уже давай-на, наверх-на!

– Я… Обескуражен. Актеры вдохновенно несут отсебятину. Постановка шикарная, блестящая, чудесная. Декораторам и всему цеху театральной мастерской – виват! Мило, трэ жоли! дерзания юношества следует поддержать.

– Пшш, пшш, замолчите оба, с'иль ву пле, алёр. Или нас