Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929 Страница 29

Клятва Зайнет*

Вошла и сказала ему: «Саламат!»Мирза потянулся и хмыкнул в халат.Жена у Мирзы – хоть картину пиши.   – Якши!

Жена у Мирзы – его третья жена –Юна и, как тополь высокий, стройна.Средь женщин узбекских прекраснее нет   Зайнет.

Узбекам, двум братьям ее удалым,Большой за нее уплатил он калым,И третий замок он навесил на дверь   В ичкерь.

Под присмотром свирепой свекрови,Злобно хмурившей брови,Проходила Зайнет, прикрываясь чадрой,Мимо – страшно сказать! – «Комсомола»,Где, гудя, как пчелиный встревоженный рой,Жизнью новой бурлила советская школа,Где на все голоса и ладыНараспев повторяли, твердили складыИз украшенной ленинским обликом книжкиЧерноглазые бой-ребятишки:«Ну-дыр-бай бай-ляр-дан ер-ал-дыЕк-са-ляра бер-ды…»

Дома, сонный, обрюзглый, помятый,Ждал Зайнет ее муж и владыка, Мирза.И вздохнула Зайнет, опуская глаза:«Пр-ро-клятый!1»

«Велик Алла!Велик Алла!» –На минарете пел муллаСвятой напев молитвы краткой.Презрев домашний произвол,Зайнет вбежала в «Комсомол»,Скользнувши в дверь, как тень, украдкой«Зайнет! Откуда ты, скажи,Пришла домой без паранджи?Ты осквернила дом изменой!Где ты была, шакалья кровь?» –Шипела яростно свекровь,Кривя злой рот, покрытый пеной.

И отвечала ей Зайнет:«Была я там, где светит свет,Где учат ленинским законам,Где объясняют, как найтиК свободе верные путиУзбекским девушкам и женам!»

А через день тупой Мирза,Покорных жен своих гроза.Рычал от злости и от боли:Он потерял Зайнет-жену,Зайнет бежала в Фергану,Зайнет спаслася от неволи!

Год тяжкого труда – по дням и по ночам –Прошел, как светлый сон, для боевой беглянки.С какою верою живой ее речам   Внимали бедные дехканки!

На фронте – шла она в разведку и в секрет.И басмачи не раз бранились бранью злобной:«Поймаем – пуля в лоб! У красных больше нет   Другой разведчицы подобной!»

Рвалася к подвигам – и тем была жива,Всегда – на скакуне иль полковой двуколке.И легендарная уже росла молва   О черноглазой комсомолке.

Хмурый Мирза в ФерганеВ грязной сидит чайхане,   Полон замыслом темным.Дал, не скупясь, он монет,Кун за убийство Зайнет,   Двум убийцам наемным.

Был их ответ: «Потерпи,Мы уж разыщем в степи   След твоей комсомолки!»Ночью, напавши на след,Смяли узбеки Зайнет,   Словно дикие волки,

Рвали, оскалив клыки,Жилы из левой руки,   – Будешь вечно калека!В шею, дробя позвонок,Острый вонзили клинок   Два преступных узбека.

Прошло пять месяцев. Ферганская больница.Зайнет – в повязках вся, лицо – кровавый струп.   Нет, не кошмарный сон ей снится,   Она – калека, полутруп.

Блуждает взор, и речь Зайнет звучит невнятно,Слух острый притуплён, трясется голова.   Врачи дивятся: «Непонятно,Как ты осталася жива!»Зайнет свезли в Москву. Москва сильна наукой.Зайнет возвращены и речь, и взор, и слух.   И в комсомолке однорукой   Зажегся вновь бунтарский дух.

«Коммуниверситет трудящихся Востока»Зайнет мерещится во сне и наяву.У гроба нового пророка   Она сказала: «Я живу!

И ты – живешь во мне заветами твоими.На родине моей – в кишлак из кишлака –Дехканкам темным я их понесу, покаСумеет начертить твое родное имя   Моя последняя рука!»

Пояснение некоторых слов:

Саламат – приветствие. Якши – хорошо. Калым – выкуп за невесту. Ичкерь

#- внутренний двор. Дехканки – крестьянки. Чайхана – вроде чайной. Кишлак –#деревня. Паранджа – лицевое покрывало. Кун – награда за месть.

Дрессированный*

Известный белогвардейский и бывший кавалерийский генерал добровольческой армии Шкуро выступает теперь в цирке в Париже с труппой из казаков, под видом наездников.

Средь разоренных сел и брошенных полейОт тифа и от пуль уж не валятся трупы.Шкуро, готовивший России мавзолейПо воле биржевых царей и королей,Донской стотысячной уж не составит «труппы».

   Но… он готов на все за выгодный куртаж.Парижский цирк, так цирк! Какого, дескать, хрена!Ведь должность у него по существу все та ж,    И только сузилась арена.

Белонаездников, увы, не то число,И не Москва – приманка в виде приза.Ах, время множество мечтаний унесло!Но… то ж, продажное, осталось ремесло!И та ж, «парижская», осталась антреприза[14].

– Ха-ха! «Наездничек» Шкуро, на сцену – в строй!Признаться, даже мне, врагу, звучит обидой,Что этакий, ха-ха, бандитский «волк», «герой»     Стал дрессированною гнидой!

Обратный намек*

Английская эскадра в июне с. г. посетит Ревель (Эстония) и Ригу (Латвия), где останется до половины июля.

В просторах Балтики, средь северных широт,У «вольных» городов, у Ревеля и Риги,Английский бронтозавр раскроет хищный ротНа две приманчиво лежащие ковриги.   «Х-хам! Х-хам! Глотнуть? Аль не глотнуть,      А только… тонко намекнуть?»И… в нашу сторону скосит свои гляделки:      «Что, Эсесерия? Поймешь?»

Почтенный бронтозавр, нас этим не проймешь!Твои – такие ли? – видали мы проделки.Намеки все твои поймет дурак любой.Слов нет, что жалко нам «пригретого» тобой«Демократичного» латвийца иль эстонца.Но мы, спокойные, у нашего оконца –С серпом и молотом в руке(Не забывая о штыке),Мы склонны речь с тобой вести на языкеТож преизрядного героя-оборонца,   Советского бронечервонца.В нем, как его ни поверни,Упрешься ты в закал «хозяйственной брони»,От укрепления которой – прямо скажем! –Нас пробуют отвлечь, кто – страхом, кто – шантажем,   Забыв о мощи той страны,   Где неразрывно сплетены   Стаж трудовой с военным стажем:   За каждым плугом и станком   Стоит советский военком!

Нанялся – продался*

Получил я намедни письмо от приятеля,Постоянного моего читателя.Пишет он мне: «Дружище!Умеешь ты браниться – не надо чище, –Раздраженный попами да иконами,Эвон в газете сколькими фельетонами.Да каждый фельетон в пол-листа.Крыл почем зря… Иисуса Христа,Подстилал ему колючки, вместо вайи,Изобразил его отпетым лжецом,А насчет австрийского лжеца МатайиНе обмолвился ни одним словцом.Неужто, язви его короста,Не покроешь ты этого прохвоста?Оставь на время евангельский хламИ вернись к очередным делам.Распиши нам этого Матайю-идиота.Очень нам посмеяться охота!»

    Привел я письмо приятеля без искажения,Несмотря на его неделикатные выражения.Что с него взять? Разумная голова,Но дипломатией не занимался от века.Пусть господин Матайя не обидится на словаПростого русского человека.И опять же тому сам Матайя виной,Что взамен громового политического эха– Уж такой мы народ озорной! –От нас ответ получился иной:Веселый гул презрительного смеха!

   Матайя, уповая на англо-французскую подачку,Изобразил из себя комнатную собачку,Лающую на советского рабочего и мужикаИздалека:«Тяв! Тяв! Тяв! Вот я какая злая!Тяв! Тяв! Тяв! Свою барыню спасла я!Тяв! Тяв! Тяв! Большевики заполонили Вену!Тяв! Тяв! Тяв! Клевещу за любую цену!Тяв! Тяв! Тяв!» И на барыню – глазок:Не тявкнуть ли еще разок?И вдруг что есть мочи завизжала.Чья-то нога ей хвост прижала.«Не тявкай, черт тебя побери!Нет на тебя проказы!Большевики от австрийских заводов, смотри,Из-за тебя отнимают назад свои заказы.Какие ты, Матайя, сочиняешь страсти,Размотай тебя всего на части?»

   Сжалась болонка, от страху чуть дыша.Англо-французская барыня не дала ей ни шиша.Не то чтоб у австрийской болонки был голос не звонок,И не виляла б она хвостом, если скажут: «виляй!»Но у матайиной барыни этих самых болонок –Хоть отбавляй!Держит она их в черном теле.Чего с ними цацкаться в самом деле?

   Бедная болонка! Положенье – огорчительное,Но – попробуй снова. Эйн! Цвей! Дрей!Тявкни что-либо умопомрачительное.Авось барыня окажется щедрей!

«Инцидент исчерпан»*