Николай Гумилев - Поэтические сборники Страница 3

Посылка

Тебе, подруга, эту песнь отдам,Я веровал всегда твоим стопам,Когда вела ты, нежа и карая,Ты знала все, ты знала, что и намБлеснет сиянье розового рая.

... Как мой китайский зонтик красен, Натерты мелом башмачки.

Анна Ахматова.

Снова заученно-смелой походкойЯ приближаюсь к заветным дверям,Звери меня дожидаются там,Пестрые звери за крепкой решеткой.

Будут рычать и пугаться бича,Будут сегодня еще вероломнейИли покорней . . . не все ли равно мне,Если я молод и кровь горяча?

Только... я вижу все чаще и чаще(Вижу и знаю, что это лишь бред)Странного зверя, которого нет,Он — золотой, шестикрылый, молчащий.

Долго и зорко следит он за мнойИ за движеньями всеми моими,Он никогда не играет с другимиИ никогда не придет за едой.

Если мне смерть суждена на арене,Смерть укротителя, знаю теперь,Этот, незримый для публики, зверьПервым мои перекусит колени.

Фанни, завял вами данный цветок,Вы ж, как всегда, веселы на канату,Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,Смотрит в глаза вам, как преданный дог.

"Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?"

Отвернулась печальной и гибкой...Что я знаю, то знаю давно,Но я выпью и выпью с улыбкойВсе налитое ею вино.

А потом, когда свечи потушат,И кошмары придут на постель,Те кошмары, что медленно душат,Я смертельный почувствую хмель...

И приду к ней, скажу: "дорогая,Видел я удивительный сон,Ах, мне снилась равнина без краяИ совсем золотой небосклон.

"Знай, я больше не буду жестоким,Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,Я уеду, далеким, далеким,Я не буду печальным и злым.

"Мне из рая, прохладного рая,Видны белые отсветы дня...И мне сладко — не плачь, дорогая, — Знать, что ты отравила меня".

Наплывала тень... Догорал камин,Руки на груди, он стоял один,

Неподвижный взор устремляя вдаль,Горько говоря про свою печаль:

"Я пробрался вглубь неизвестных стран,Восемьдесят дней шел мой караван;

"Цепи грозных гор, лес, а иногдаСтранные вдали чьи-то города,

"И не раз из них в тишине ночнойВ лагерь долетал непонятный вой.

"Мы рубили лес, мы копали рвы,Вечерами к нам подходили львы.

"Но трусливых душ не было меж нас,Мы стреляли в них, целясь между глаз.

"Древний я отрыл храм из под песка,Именем моим названа река,

"И в стране озер пять больших племенСлушались меня, чтили мой закон.

"Но теперь я слаб, как во власти сна,И больна душа, тягостно больна;

"Я узнал, узнал, что такое страх,Погребенный здесь в четырех стенах;

"Даже блеск ружья, даже плеск волныЭту цепь порвать ныне не вольны... "

И, таяв глазах злое торжество,Женщина в углу слушала его.

Валентин говорит о сестре в кабаке,Выхваляет ее ум и лицо,А у Маргариты на левой рукеПоявилось дорогое кольцо.

А у Маргариты спрятан ларецПод окном в зеленом плюще,Ей приносит так много серег и колецЗлой насмешник в красном плаще.

Хоть высоко окно в Маргаритин приют,У насмешника лестница есть;Пусть звонко на улицах студенты поют,Прославляя Маргаритину честь,

Слишком ярки рубины и томен апрель,Чтоб забыть обо всем, не знать ничего...Марта гладит любовно полный кошель,Только... серой несет от него.

Валентин, Валентин, позабудь свой позор,Ах, чего не бывает в летнюю ночь!Уж на что Риголетто был горбат и хитер,И над тем насмеялась родная дочь.

Грозно Фауста в бой ты зовешь, но вотще!Его нет... Его выдумал девичий стыд;Лишь насмешника в красном и дырявом плащеТы найдешь... и ты будешь убит.

Я пойду по гулким шпалам,Думать и следитьВ небе желтом, в небе аломРельс бегущих нить.

В залы пасмурные станцийЗабреду, дрожа,Коль не сгонят оборванцаС криком сторожа.

А потом мечтой упрямойВспомню в сотый разБыстрый взгляд красивой дамы,Севшей в первый класс.

Что ей, гордой и далекой,Вся моя любовь?Но такой голубоокойМне не видеть вновь!Расскажу я тайну другу,Подтруню над ним,В теплый час, когда по лугуВечер стелет дым.

И с улыбкой безобразнойОн ответит: "Ишь!Начитался дряни разной,Вот и говоришь".

Под смутный говор, стройный гам,Сквозь мерное сверканье балов,Так странно видеть по стенамВысоких старых генералов.

Приветный голос, ясный взгляд,Бровей седеющих изгибыНам ничего не говорятО том, о чем сказать могли бы.

И кажется, что в вихре дней,Среди сановников и денди,Они забыли о своейБлагоухающей легенде.

Они забыли дни тоски,Ночные возгласы: "к оружью",Унылые солончакиИ поступь мерную верблюжью;

Поля неведомой земли,И гибель роты несчастливой,И Уч-Кудук, и Киндерли,И русский флаг над белой Хивой.

Забыли? — Нет! Ведь каждый часКаким-то случаем прилежнымТуманит блеск спокойных глаз,Напоминает им о прежнем.

— "Что с вами?" — "Так, нога болит". — "Подагра?" — "Нет, сквозная рана". — И сразу сердце защемитТоска по солнцу Туркестана.

И мне сказали, что никтоИз этих старых ветеранов,Средь копий Греза и Ватто,Средь мягких кресел и диванов,

Не скроет ветхую кровать,Ему служившую в походах,Чтоб вечно сердце волноватьВоспоминаньем о невзгодах.

Носороги топчут наше дурро,Обезьяны обрывают смоквы,Хуже обезьян и носороговБелые бродяги итальянцы.

Первый флаг забился над Харраром,Это город раса Маконена,

Вслед за ним проснулся древний АксумИ в Тигрэ заухали гиены.

По лесам, горам и плоскогорьямБегают свирепые убийцы,Вы, перерывающие горло,Свежей крови вы напьетесь нынче.

От куста к кусту переползайте,Как ползут к своей добыче змеи,Прыгайте стремительно с утесов — Вас прыжкам учили леопарды.

Кто добудет в битве больше ружей,Кто зарежет больше итальянцев,Люди назовут того ашкеромСамой белой лошади негуса.

Я служил пять лет у богача,Я стерег в полях его коней,И за то мне подарил богачПять быков, приученных к ярму.

Одного из них зарезал лев,Я нашел в траве его следы,Надо лучше охранять крааль,Надо на ночь зажигать костер.

А второй взбесился и бежал,Звонкою ужаленный осой,Я блуждал по зарослям пять дней,Но нигде не мог его найти.

Двум другим подсыпал мой сосудВ пойло ядовитой белены,И они валялись на землеС высунутым синим языком.

Заколол последнего я сам,Чтобы было, чем попироватьВ час, когда пылал соседский домИ вопил в нем связанный сосед.

По утрам просыпаются птицы,Выбегают в поле газели,И выходит из шатра европеец,Размахивая длинным бичом.

Он садится под тенью пальмы,Обвернув лицо зеленой вуалью,Ставит рядом с собой бутылку вискиИ хлещет ленящихся рабов.

Мы должны чистить его вещи,Мы должны стеречь его мулов,А вечером есть солонину,Которая испортилась днем.

Слава нашему хозяину европейцу,У него такие дальнобойные ружья,У него такая острая сабляИ так больно хлещущий бич!

Слава нашему хозяину европейцу,Он храбр, но он не догадлив,У него такое нежное тело,Его сладко будет пронзить ножом!

Раз услышал бедный абиссинец,Что далеко, на севере, в КаиреЗанзибарские девушки пляшутИ любовь продают за деньги.

А ему давно надоелиЖирные женщины Габеша,Хитрые и злые сомалийкиИ грязные поденщицы Каффы.

И отправился бедный абиссинецНа своем единственном мулеЧерез горы, леса и степиДалеко, далеко на север.

На него нападали воры,Он убил четверых и скрылся,А в густых лесах СенаараСлон-отшельник растоптал его мула.

Двадцать раз обновлялся месяц,Пока он дошел до КаираИ вспомнил, что у него нет денег,И пошел назад той же дорогой.

III. ИЗ ТЕОФИЛЯ ГОТЬЕ