Александр Габриэль - Небосвод несвободы. Стихи Страница 3

Нужно

А нужно-то всего? Пускай в телеокнепарадный генерал в глаза не смотрит мнеи мне не говорит, что делать должен я,чтоб в лапы не попасть вранья и воронья.

А нужно-то всего? Спокойный взгляд вперёд,где нерождённый внук глаза сонливо трёт,в края, где мы себя навек себе вернём,в края, где тихий пруд и лебеди на нём.

А нужно-то всего? Шумливый хор друзей,прохладный Пантеон, могучий Колизей,и чтоб не злили глаз различием кровейни Рамбла, ни Арбат, ни Гиндза, ни Бродвей.

Не веря «калашу», а лишь карандашу,чужого не хочу, о многом не прошу.Ведь нужно-то всего? – прохлада и прибойна странном берегу, где вместе мы с тобой.

Лицом к лицу

Пред тем, как разлететься на куски,на боль в висках, на неблагие вести,мы стали так отчаянно близки,как два металла, спаянные вместе.Окрестный мир ютился по углам,став пустотой, неразговорной темойнам – близнецам, прославившим Сиамединой кровеносною системой.Мы отрицали приближенье тьмыи восславляли гордое светило…Но как-то поутру проснулись мы —и в лёгких кислорода не хватило.Ни я к высокогорью не привык,ни ты. Нас ослепили солнца блики.О, да, «Ура!» – взобравшимся на пик.«Гип-гип-ура!» – оставшимся на пике.Мы – не смогли экзамен этот сдать,сползли с небес в земную полудрёму…«Лицом к лицу лица не увидать» —как говорил один слепец другому.

Шансы

Когда-то, когда засыпали все, в отместку любым предсказаньям Глоб в мой дом приходила Мишель Мерсье, ладошку мне клала на жаркий лоб… И всё было нежно и комильфо, и тихая ночь превращалась в миг. Я был для неё Франсуа Трюффо, была для меня она Книгой Книг. За окнами – ночи чернел плакат, скрывая на время окрестный смог… О, как же несметно я был богат – сам Баффет мне б чистить ботинки мог. И гнал я печали свои взашей – в края, где въездных не попросят виз. И что-то шептала в ночи Мишель, и сердце летело куда-то вниз. И был я бессмертен. И был я пьян. И был я превыше всех горных круч. Пока Анжелику, Маркизу Ан… не крал беспощадный рассветный луч.

А ты в это время другую роль играла. И страсти крепчал накал. К тебе, говорят, приходил Жан-Поль – заслуженно неотразимый галл. Курился дремотный сигарный дым, и к праздничным звёздам вела стезя… И помню я слухи, что пред таким, по сути, совсем устоять нельзя. Тартинки. Сашими. Бокал бордо. Горячечный воздух. Уютный кров… Да даже фамилия – Бельмондо! Не то что Васильев или Петров. И разум бедовый сходил во тьму и тлел у бокала на самом дне… А впрочем, подробности – ни к чему, и коль откровенно – то не по мне.

Копаешь землицу, ища свой клад, надежды свои возводя в кубы… Не знаешь ты, смертный, каков расклад у карт на картёжном столе судьбы. На дереве жизни всё гуще мох, песок высыпается из горсти… А счастье растёт, как чертополох – да там, где, казалось, нельзя расти. Расклады и шансы горят в огне – их все побивает лихой авось. Мы вместе. Хоть явно могли б и не. Мы рядом. И это честней, чем врозь. Виденья стряхнув, как лапшу с ушей, продолжим вдвоём этот странный путь…

И курят в сторонке Жан-Поль с Мишель.Они постарели. А мы – ничуть.

Не сезон

Слёзы от ветра шалого вытрив сумрачной мороси дней…Как ни смешай ты краски в палитре —серое снова сильней.Серые зданья, сжатые губы,мокрого снега напев…День безнадёжно катит на убыль,еле родиться успев.Туч невысоких мёрзлые гривы —словно бактерии тьмы.Осень на грани нервного срыва.Осень на грани зимы.И чёрно-белым кажется фото,лужи вдыхают озон…Эх, полюбил бы кто-то кого-то…Но – не сезон.Не сезон.

Зимний разлад

Мы словно бузотёры в старших классах:кривились рты в презрительных гримасах,хоть что делить – никто не ведал сам.Два мнения, два вопиющих гласачадили, словно жжёная пластмасса,взлетая к равнодушным небесам.

Была зима. Казался воздух ломким,а каждый шёпот – безобразно громким,как грубый скрип несмазанной арбы.Не видимый банальной фотосъёмке,нам в спины бил змеиный хвост позёмки,вздымаясь, словно кобра, на дыбы.

Блуждая между трёх дремучих сосен,мы спорили. И каждый был несносен,стреляя всякий раз до счёта «три»…Был хор фальшив, хоть не многоголосен,и было в целом свете минус восемь,не больше. И снаружи, и внутри.

Всё было так нескладно и нелепо…Любовь крошилась, как кусочки хлеба,а ветер острой крошкой лица сёк…И, раненые влёт шрапнелью снега,мы мяли в омертвевших пальцах небо,как школьник – пластилиновый брусок.

В границах заколдованного круга,где не было ни севера, ни юга,звенело: «Я так больше не могу…»И наши тени, вскормленные вьюгой,всё дальше расходились друг от другана жёстком хирургическом снегу.

Он, она и Паоло

Он любил её (не пытаясь составить паруи стесняясь своей неловкости, комплексов и очков)в тот утренний час, когда цокали по тротуарумушкетёрские острые шпажки её каблучков.Он думал о ней (по ночам, по утрам, в сиесту;сам себе говорил: «Пропадаю. Ведь так нельзя ж!»).Хоть и жил совершенно рядышком, по соседству,но, встречая её, исчезал и врастал в пейзаж.Ей впору б спешить на пробы к Феллини и Копполе —омут гибельных глаз и татарская резкость скул,лёгкость быстрого шага, балетная стройность тополя…Только он – умирал и не мог подойти. Олд скул.А она, а она тускло в офисной стыла рутине,каждый день был расписан. На всё был размеренный план;а в квартирке на стеночке – фото Паоло Мальдини,гениальнейшего защитника клуба «Милан».За зимою зима, время мчалось, взрослели школьники,Михаэль Шумахер царил на этапах «Гран-При»…Как странно бывает: в любовном простом треугольникестороны треугольника невидимы изнутри.Мегаполис печально богат разобщённостью жителейи трагически скучной похожестью каждого дня…Своему я герою кричу и кричу:«Будь решительней!» —только он ведь не слышит. Давно как не слышит меня.

Кроссворд

Я с ней не был знаком, даже имени я не знал.Чуть припухшие губы, лёгкие босоножки…Был в руках у неё на кроссворде раскрыт журналс молодою ещё Андрейченко на обложке.

Конец ознакомительного фрагмента.