Антонина Пермикина - Пётр I. Пророчество Страница 3

Нет ни согласья, ни единства. Погромом вызваны бесчинства. Кого на копья и в тиски да изрубили на куски. Печати красной домогались… Ишь, как над властью надругались.

Втянувши с быстротою сильной Москву в воронку бури пыльной Небесной кары обрамленье. Вихрь. Вечер. Светопреставленье. Резни инициаторы-глашатаи, ораторы столп. Площадь. Суматоха как пляска скомороха.

Чем неотступнее запросы Стрелецких требований гул, Тем обличительней доносы на тех, кто Софье присягнул. Сестрицы-регентши активность перерастает в агрессивность. Разнообразя смену масок, она не пожалела красок. Кто призван публику смущать, не может краски не сгущать. Искусно Софьюшка-царевна толпу до бунта возбуждала. Ей чтобы подлость провернуть, придется здорово рискнуть. Обозлены и полупьяны из некой вольницы буяны им не заткнуть подачкой рот – Переворот. Переворот никто не против, только за! Разбой. Шумиха и буза.

За драпировкой трона весь диктаторский апломб и спесь. Там эгоизм ее бездушный. С оттенка лика золотушным, забеленным до синевы. Непривлекательным. Увы! И, видимо, сознательно. Дефект замазан тщательно. Суфлершин профиль и анфас за ширмой прятался не раз. Манипуляции нередки. Иван и Петр марионетки Хованский допускал промашки – стрельцам разнузданным поблажки. Счел верной службой государям весь учиненный беспредел. Дабы никто потом не смел их, обзывать бунтовщиками, хоть после драки кулаками махать абсурдно в темноте. Злодеи биты да не те.

Впустую сестринское злобство и своеволие напрасно. С тем, кто умен и скор в решеньях, шутить становится опасно. Не приведет уже на царство ее природное коварство. Брюзжит юродивый напевно: «Не быть тебе в чести, царевна!» Брюзжит, аж заикается. Спешит, аж спотыкается. Хихикнув, съежится в комок. И рот закроет на замок. Не взаперти. На паперти. Вериги. Обносился. Осклабился, прищурился, исчез, запропастился. За ради онемения юродивым видения. Еще чего за ради? И спереди и сзади юродивым виднее, кто из людей умнее, кто нищ, кто обеспечен. Кто гением отмечен.

Не будет пусто, Чье место свято, С кандидатурой другого брата Кого на царство? Принять мытарства. Посовещались. Потарахтели. И присягнули, кому хотели. Растет достойнейшая смена. В лице Петруши- феномена. Ему в подмётки не годны все Милославские страны!

Отмечен гением брат Петр. Опасен в будущем для Софьи. Сестрицею отправлен он подальше от Москвы – Авось, Преображенское село погубит царское чело в разгуле низменных страстей. Падут тела его гостей. Не знала Софьюшка заранее, Что обернется расстояние восьмидесяти верст длиной к ней наихудшей стороной. На произвол оставлен чадо без опекунского догляда. Груб, крайне дерзок и несдержан, Когда спокоен и рассержен. От дельных отстранён занятий. Нет рядом с ним учителей. Ватагой бойких сорванцов укомплектован штат бойцов. Режим потешных битв щадящий Есть для Петра неподходящий. Его любимые игрушки: Знамена, карабины, пушки. Он амуницию свою И пуговки надраивал, Немецкий кунштовый костюм. Небрежность не устраивал. С собою трудно совладать. Не паинька, a живчик. Во всем участье принимал первейшее счастливчик. Увечья, ссадины, нытье – взашей. Из слабонервных да в крепышей. Иные выдавят слезу. У этих ни в одном глазу! Выносливее станут рослых и образованнее взрослых.

Забыто в правилах игры угодничество, похвалы. Простецкое общение. Смахнет за упущение. Придерживаться нация должна субординации. Иначе, право статься, все могут побрататься. Шустры, подвижны братики потешные солдатики. Штурмуют мини-городки. Окопы, крепосцы возводят. В том удовольствие находят. Расчет на первый и второй, дисциплинируя муштрой.

Сплотил вокруг себя друзей простолюдинов и князей. И приобщаются они с усердьем к шутовской войне, морским маневрам, сухопутным, застольям бурным, многолюдным. И вскоре Софья догадалась, она жестоко ошибалась. Еще бы! С самых ранних лет Уже готов хозяин жданный военных и мирских побед.

Шлифуя голос командира и глаз прицельный бомбордира, Крепчая духом час за часом, так управлять умел баркасом как поморяне-рыбаки веслом мозоля кулаки. Наглядный виден результат – Разносторонне развит брат. Его задорит не хвальба. Смешит ружейная пальба. Першит в гортани. Нос щекочет и резвость голову морочит. Да так заводится юнец, что начинает, наконец, пугать недюжинное рвенье. Все ж лопнет Софьино терпенье. Ей родственные узы – постылее обузы. Становится несносной хандра улыбки постной.

До одного правители все в Троицкой обители засели, как нарочно. В Москве народу тошно. Стрельцы в Кремле. Нападки. Тревога. Беспорядки. Под монастырь. Сбор. Силища. Ответное судилище. Отряды по дорогам. Расставлены пикеты. На стенах часовые. Посты сторожевые. Всех под себя подмяла. Но ей все было мало. Ополченческую рать. Станет в Лавре поджидать. Крикнули бирючи. И дворяней тучи. Посадились на коней. Да отправилися к ней. Чтоб пополнить недобор. Дать Хованскому отпор. У царевичей и Софьи появился конкурент. И царевна для расправы тут же выбрала момент.

Молодят ли, воскрешают. Да капелью орошают. По шатру изгибы струй. Дремлет батька Тараруй. На шею скользкою улиткой вползал рубец багровой ниткой. Зловеще, князюшко, знаменье: Сон. Голова. Усекновенье. И под матерчатым навесом С прижатым к поясу эфесом Лежал, ворочался, стонал, когда о Софье вспоминал. Ее отъявленный ревнитель. Стрелецкий батюшка ценитель Рябой бесформенной колоды. Был предан ей все эти годы. Он назначенец. Статус – пешка. Вчера – орел. Сегодня – решка. Порядком надоел властям, ведь подстрекал стрельцов к страстям. Заманен царской грамоткой в Воздвиженское ласкою. Стараньем злопыхателей и кознью Милославского. Найдут на каждого управу. Ведут на старика облаву. Застать врасплох и под конвой. Хованский князь теперь изгой. С экипированным отрядом боярин Лыков рыщет рядом. Заданье Софьи маскируя, Повсюду ищет Тараруя. В лощине переждать верней. Вояки спешились с коней. Заслали хлопца пробивного порасспросить кого-нибудь куда держать им дальше путь. На это встречный-поперечный не каждый выложит нутро. А ты спроси его хитро. Кто балагурить дюж, не заблудится уж. Расположение даря, разговорит и немтыря… С обсмыканных колёс комки. Телеги громыхает тылье. Зазор подогнанной доски Ей не внушает изобилье. Оглобля гладкою дугой трясётся в упряжи тугой. Летает комарьё с мошкой над не прочесанной башкой. Репей на чёлке у каурой, бредущей с мордою понурой. Прядёт ушами. Хруст коряги кобыла чувствует в овраге.

«Пр-р-р, стой!» – ей встал наперерез С чудной усмешкой встречный путник. Через сушняк кустов пролез с котомкою наперевес. Подкашлянув, шмыгнул харчком вчерашней закуси с лучком. Кобылка выгнулась. Под хвост шлея. Ей так понравилось. Она, не я! Не заподозрила такой подвох. Ей так понравилось, А я бы сдох. Лишь скосоротилась. Вдыхай чужак. Навозец свеженький. Совсем свежак. И не разнуздано. Не показушное. Моё почтение. – Её, радушное. – Ты не разбойничек? – Да вроде нет. Со всем печеньицем: «Здорово, дед». Прыг с перекладины. Спустил вожжу. Гнус. Небо серилось. Видать, к дожжу. Расчирикался, раскалякался. То ли хвастался. То ли плакался. Мужик-лапотник. Лыко дранное. Одежоночка домотканая. Не подвела ещё порука крестная. Щепоть наложена под слово честное. Лошадка выгнулась, мужик под стать. Все тропки знаемы. Ему ль не знать! Разведчику крестьянин местный Путь указал к шатру известный: «Густая рощица, гумна, за ними – леса зелена дубрава. Троицкой иди дорогой, вон до той избушки, Увидишь гору, да гляди, в болото ты не забреди, хоть не великонько оно, увязнуть можешь всё равно по самые, касатик, ушки. Трясина там под ряскою. Иди в обход, с опаскою».

Затарабанило. Не туча, сито. Листва зелёная дождём умыта. Дорогой Троицкой. Прибита пыль. Намок иссушенный жарой ковыль. Ещё не сумерки и не закат. Равнина плоская, а холм покат. Когда разветрилось, когда пригрело, взялись наезднички тотчас за дело. Разведчик вынюхал, к своим в лощину. Чего ж не вынюхать на дармовщину? За лесом-ельничком дорога крюком. Всё отрыгается вчерашним луком. А там-то скоренько. Там недалече. И все подробности уже при встрече. Немедленно со всей толпой из рощицы погонятся. Служивые с Хованскими не станут церемониться. Нет, князю вовсе не приснилось, что впал он в Софьину немилость. Мстиславским в кляузе-письмишке раскольник главный руган слишком. Изобличитель расстарался, Чтоб суд над вором состоялся. Бумага стерпит все наветы и рассекретит все секреты. Остался в Софьином фаворе другой, Хованскому на горе, тот вовсе не дурак набитый Ярыжка Федька Шакловитый.

Конец ознакомительного фрагмента.