Сергей Филатов - Свет отражённый. Стихотворения (сборник) Страница 3

Холодное утро

Туман залез под ватник в рукава,Ладонями дыханье разминаю…

Наверное, ты всё-таки права:Мы часто всуе душу поминаем,Когда скребём куском карандашаСвои слова, похожие на рифмы.И кажется, что вот она душа,А на поверку – как-то сиротливо:Одни слова, конструкции из слов,Пустые и надуманные звуки…

Здесь всё не так: в костёр подброшу дровИ буду греть озябнувшие руки.

«Друг мой, нынче опять не поётся…»

Друг мой, нынче опять не поётся…На руинах былого огняОдинокое слово прольётся,Но уже не коснётся меня.

За грехи всё взыскалось стихами.Всё прошло сквозь гульбу и пальбу –Только Родины лик бездыханенИ красив, как покойник в гробу.

Шелестят, облетая, страницы –Летаргия великой страны.Время кончилось?..Или всё длитсяНеизбывное чувство вины?..

«Друзья уходят понемногу…»

Друзья уходят понемногуКуда-нибудь, где подадут…И хорошо.И слава Богу,Что мысли с чувствами в ладу.

Что я покуда верю в завтраИ что-то пробую сказать.Что мрак обиды мне не заститСплошною пеленой глаза.

Что так покорно ниоткудаИ в никуда летит листва.Что с точки зрения Иуды –Он никого не предавал.

Что август-месяц на ущербеНаивен, словно первый снег…Что зреет осень всепрощеньяНе то в миру, не то во мне.

«Гроздь рябины кроваво-чёрная…»

Гроздь рябины кроваво-чёрная,Куст разорванный на ветру…От любви такой можно чокнуться,Если раньше вдруг не умру.

Ты не думай, я не отчаялся,Просто времени полыньяПоглотила всё изначальное,Даже память, и та – ничья.

И брести переулком осениМимо окон чужих домов…Всё равно не напиться досытаДымом родины, как тюрьмой.

И глядеть отрешённо издали,Разучившись страдать в миру.Кто-то хлеб мне протянет искренне…Только я не возьму из рук.

«Как мало от всего осталось!..»

Как мало от всего осталось!..Слетает лист. Чернеет куст.Я полюбил твою усталость.И осень чувств.

И скорую печаль разлуки,И близкий холод от земли.Слова ушли. Уходят звуки.И журавли…

Молчи! Всё сказано. Так многоНапрасных слов, минувших лет…Так начинают верить в Бога.И видеть Свет.

«Ещё безлюдно. Нет добра и зла…»

Ещё безлюдно. Нет добра и зла –Всё слишком зыбко или слишком рано.И тропка незаметно увелаЗа молчаливый белый остров храма.

Чиста ограда. Прибрано кругом.Речным песком посыпана дорожка.И нет ещё ни сроков, ни долгов, –Как нет в своём Отечестве пророка.

Совсем не обязательно дышать,Когда душа и мир живут в покое.И, словно не решаясь сделать шаг,Склонилась над тобою колокольня.

«И утро чудесное, словно…»

И утро чудесное, словно –Чуть-чуть… невзначай… в полусне…И мир, не встревоженный словом,Непуганый, точно птенец…

И вся – от начала – дорога,Возникшая вдруг, невзначай…Умение слушать – от Бога –И вместе, – уменье молчать…

Что? – вслух изречённые мыслиКого-то спасли от беды?..И в спорах – рождение истин:Извечных. Избитых. Седых…

«Я соберусь. Но хлеба не возьму…»

Я соберусь. Но хлеба не возьму.Мой пробил час. Но твой приход возможен.Теперь, окрест, к приходу твоему, –Мир угловат, пуглив и осторожен.

Ночные травы помнят и хранят,Они молчат. И ты прими на веру:Узнав меня, ты сам есть часть меня.Меня простив, развей мой прах по ветру.

Забыв меня, ты больше и сильней,Твой час пробьёт. Ночные травы помнят.Они вернут всю память обо мнеВ твою, для сборов выбранную, полночь.

Но, собираясь, хлеба не бери…

«Над захолустной нищей грустью…»

Над захолустной нищей грустьюТакая боль, такая высьОт этой беспросветно-русской,От этой жуткой синевы!

Желать бы славы или смерти,Вообще чего-нибудь желать…Но есть ли в этом мире мераДля уходящего тепла?

Искать во всём корыстной пользы –Увольте!.. Будто лик святойЧернеет Русь осенним полем,Избой, иконою, крестом…

«Спозаранку. С утра. Каждодённо…»

Юрию Слаженикину, инвалиду иткульского спиртового «фронта», посвящается…

Спозаранку. С утра. Каждодённо. –Вдоль по трассе сугробы стеной…– Как дела?А в ответ: – Не дождётесь!Только поле да ветер хмельной.

Вот и снова в кювет залетели!..Только всё нам с тобой нипочём,Знаем мы эти вьюги-метели…Взмах руки: – Да и хрен с ним, с плащом!

Да и хрен с ним! – С бураном. С морозом.С жизнью нашей, до смеха дурной…Коли уж невозможно тверёзым, –Так и быть, разливай по одной.

А без юмора, Юра, каюк нам,Как без водки нам, Юра, беда…Вот и «кинули» нас с тобой, Юра,Жаль, понять не успели – когда…

«Опять народ толпится в храме…»

Опять народ толпится в храмеИ ставит свечки, крестит лбы.Опять трёхцветным стало знамя.И в моде старые гербы.

И всё – как встарь. Кричат газеты,Что скинуты большевики.И люди эти так одеты,Как будто вправду казаки.

Всё как бы встарь. Всё как бы… КромеТого, что нам не хватит мест.И что-то слышится вороньеВ зловещей этой кутерьме.

Вглядись! Вокруг одни осины.И нет креста. И жжёт вина.И, может, не было России…Но как тоска по ней сильна!

«Усталые глаза моей соседки…»

Усталые глаза моей соседкиСухи, не избалованы слезой.К ней пьяный бог приходит в воскресеньеИ пахнет потом, водкой и кирзой.

В её глазах усталых отражаясь,Он рядом спит, вздыхая и сопя.И тем невольно вызывает жалостьИ выдаёт присутствие себя.

Наутро он уходит виноватоС похмельной и гудящей головой, –Рыть на народных стройках котлованыПри помощи лопаты штыковой.

И каждый раз, споткнувшись в общих сенках,Находит силы пару слов связать…Соседка верит только в воскресенье,И у неё усталые глаза.

«Глядеть на весёлые цены…»

А я как дурак на гребёнкеОбязан кому-то играть.

Глядеть на весёлые цены,В весенней теряться в толпе.И слушать, как нищий у церквыГрошовую ловит капель.

За все мои лучшие строкиНикто не подаст на винцо.И всякий холуй перестройкиМне сыто икает в лицо.

Кто платит, тот сам выбираетЗабавы по вкусу себе.Шуты на свистульках играют:«Вы жертвою пали в борьбе…»

Ручьям и воронам раздолье,И радость народу, когдаЕсть дамы с мужицкой ладоньюИ возле пивной господа!..

И только во взрослом ребёнкеНет трезвому места уму –Зачем как дурак на гребёнкеЯ не подыграл никому?..

«Метёт позёмка с поволокой…»

Сергею Гонцову

Метёт позёмка с поволокой.Темнеют лики на стене.Наверно, ты теперь далёкоИ, может, вспомнил обо мне.

В моих снегах уединённыхПокоя тоже нет душе –Метёт. Тревожные знамёнаВстают на дальнем рубеже.

Опять на белых и на красныхГотова расколоться быль.Сергей, мне страшно! Очень страшно –Куда нас гонит ветр судьбы?!

Пишу, поскольку нету болеИной надежды на исход…Пускай тебя в твоей юдолиХранит Господь!..

И коль случится, что навекиНам свидеться не суждено –Твой чудный свет высокой верыДа осенит моё окно!

«В чаду вороньем, в чёрной пене ли…»

В чаду вороньем, в чёрной пене лиШёл некий год. И гулы шли.И нарастал закат империиБагровой глыбою вдали.

И в некий час ударил колокол,Раскалывая небеса.И всё осыпалось осколками,В которых август угасал.

И в злато, было уж зачахшее,Тоской высокою вплелисьИ благородство, и отчаянье…И первый холод от земли.

И в грязи втоптанное чернию,Вкусив смирения удел,Звучало гордо отречениеСловами: «Верую в людей!»

Октябрь 89-го

Поэты пишут. Их читают.Грозит пришествие Христа.С деревьев листья облетают,Как до́лжно листьям облетать.

И это есть. И это было.И это явь. И это ложь.Вот спекулянт торгует мыломИ держит свёрток под полой.

Картина осени глубокой:Как сто, как двести лет назад.«Спаси меня, моя работа!»Кого спасать, зачем спасать?..

Вот человек идёт хромает.А дальше улица пуста.В стране закончится бумагаИ будет не на чем писать.

Ещё в стране разрухи нету,Ещё пока идёт грызня.В стране закончатся поэты,Но это будет без меня.

Листву срывает и уносит.Пустеет скверик за углом.Трамваи сетуют на осеньИ громыхают тяжело.Провинциал грустит по-бийски,Осенней моросью прошит.А в переулке, как грабитель,С прохожих ветер рвёт плащи.

Но всё напрасно: глухо, плотноЗащищены остатки душ.И всё на свете по талонам,Как хлеб в 17-м году.

Ночь города в окно посеянаС есенинской похмельной нежностью,Раскинуто бельё постельное,Как Русь безропотная, снежная.

Возможны ли другие ценники,Когда и дверь разбойно взломана!..И самые глухие циникиЛишь ухмыльнутся: – Нецелована!

Что мне до них! Я сам пожалованВ жестокий чин душеспасителя.Я, как Москва, горю пожарами –Не за Россию, за спасибо.

Пожалуйста – слюною сглатываю.Молчу убого и бескровно,Убитый беззащитной правдою…Молчу, как русский на допросе.Слова увязли в горле сваями,В них грубость, глупость пошлых реплик.Бессловие восходит к святостиИ напивается… как грешник.

Я не люблю повальной пьяности:Когда я пью, пока не падаю.Но как ещё достигнуть ясности?!Как грустно в мире пахнет падалью!..

Я не Христос: моё пришествиеВам не грозит моим распятием…Всё! Я готов просить прощенияЗа всю (и всю свою) распахнутость.

Я становлюсь ужасным циникомИ говорю слова высокие,Когда по комнате на цыпочкахСкользит бесовская бессонница.

О, как же я чертовски вымотанЕё повадками тягучими.Я, как стакан, – до дна. Я вымолчан…Я в кровь искусываю губы.

Не спасает работа.Листопад, листопад…Понедельник, суббота,И опять, и опять…Всё в пылу, как в опале –Отгорит. А потомОпустеет. ЗапахнетЧистым свежим бинтом.

Ветер северный, резкийСдёрнет стаи ворон.Всех нас вынесет времяНа промокший перрон.

Нам пора к переменам –От хлопот к холодам.А по нынешним меркамВ никуда, в никогда…

Снег придёт и настанет.Будет легче дышать.С губ безмолвных слетаетДымка… или душа?

«Мы – прихожане, мир – приход…»