Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II Страница 3

«Отверженным созданьем Бога…»

Отверженным созданьем БогаПо краю розы — гусеницей — мнеПолзти, пока мое немногоНе успокоится в просторном сне.

В тенетах шелковых волоконУмрет, как человек, и вновь, скорбя,Найдет мой безобразный коконСквозь смерть — преображенного себя.

И над уродом окрыленным,Тесня сиянье семиструнных лир,Восстанет облаком зеленымВсе тот же плоский гусеничный мир.

«И я болел очарованьем…»

И я болел очарованьем.Крылатый воздух мне мешалДышать и жить земным страданьемИ счастьем сердце оскорблял.

Но я, очистясь от свободыИ от лазурной высоты,Ярмом мучительной природыПоработил мои мечты.

Как чешуя листвы зимою,Шуршал перегоревший свет —Испепеленный темнотоюИного мирозданья след.

Да, в нашем муравьином миреЯ исцелен от слепоты.Чем надо мною небо шире,Тем резче солнце нищеты.

«Не все ль равно, какая твердь над нами…»

Не все ль равно, какая твердь над намиКогда душа с душой не говорит,Когда, пренебрегая небесами,Любовь кощунствует и Бог молчит.

В окне желтеют листья винограда,И перед смертью бабочка летитТуда, где солнце над оградой садаТончайшей паутиною горит.

На что мне мудрость моего незнанья?Пернатые сияют небеса,Сама природа в час коронованьяСоединить не может наши голоса.

Подобно крыльям, облака всплеснутся,В закатной славе перья расцветут,Но два крыла друг друга не коснутся,Но две души друг друга не поймут.

«Господь мне дал земное бремя…»

Господь мне дал земное бремяИ слова высочайший дар, —Увы божественное семяНе возрастил земной фигляр.

Я отдал все во имя Бога,Всю радость, все сиянье мук,Но ложь пронзала у порогаМой каждый уходящий звук.

И я в толпе безликой черни— Не господин и не слуга —Разбил Твой дар высокомерный,Земные проклял берега,

В пустыне духа, неподкупный,Косноязычный и слепой,Я долго мой позор преступныйВлачил, хромая, за собой.

И вновь к Тебе, опустошенный,За прежним даром я пришел:— Верни, Господь, мой беззаконный,Не знавший отзыва глагол.

В пустыне (1–2)

А.С.А.

1. «Кастальский ключ не утолил меня…»

Кастальский ключ не утолил меня.Замкнулся круг песчаного позора.Как желтый зверь, вдоль края косогораСползло последнее пятно огня.

Я стал на острый край пустого дня,Не смея оторвать земного взораОт дымного и плоского простора,Смыкавшегося, точно западня.

Добро и зло, опав, как шелуха,Мне обнажили сердцевину мираИ семена блестящие греха,

Заснувшие в извилинах эфира,И я увидел смертными глазамиАрхангела с орлиными крылами.

2. «Как солнце, крест в его руках горел…»

Как солнце, крест в его руках горел,Распятая на нем сияла роза,И я сквозь человеческие слезыУвидел мой божественный предел,

И жизнь мою, которой я болел,И снов моих безлиственные лозы,И ненависть и нищенские грезы, —Я все, любя, в себе преодолел.

Душа моя распалась, как песок,В Его руках — на тысячи песчинок,И на кресте сияющий цветок

Пылал, живой, в огне живых росинок.И я узнал и понял тот глагол,Что, догорев, во мне опять расцвел.

«О музыке со мной не говори…»

О музыке со мной не говори,Открой глаза и в данный мир смотри —

На берегу реки лежит песок,И, как пустая башня, день высок,

Вдали колеблется и дышит рожь —Но счастья ты не примешь, не поймешь.

Волною странною взлетает звук, —Так птица вырывается из рук,

Так звезды падают, вот такРазвертывается суровый мрак,

И ты, глухонемой, закрыв глаза,Ты ждешь, чтоб раскаленная гроза

Тебя бы уничтожила, сожгла,Чтоб музыкой ты выгорел дотла.

«Всё — книги, доблесть, совесть, жизнь и сон…»

Всё — книги, доблесть, совесть, жизнь и сонСквозь влагу лжи, как водоросли в тине,Бесцельно тянутся в струистый небосклонВ напрасной жажде синей благостыни.

Их ветер солнечный убьет, звеня,Они умрут от воздуха и света.Людская речь — немая тень огня,Немая тень струящейся кометы.

О мысль моя, тебе просторней здесь, —Что из того, что ты ведома ложью?Ты все равно не сможешь перенестьСвою любовь к воздушному подножью.

«Не на подушке, нет, лежит на плахе голова…»

Не на подушке, нет, лежит на плахе головаИ я лежу, из глубины, из мира вынут.Взлетают, точно пар, слова,И падают, как снег, и черным снегом стынут.И вижу я сквозь мошкару земных обид,Сквозь суету — мою земную повесть,И обжигает зрячий стыдМою, уже давным-давно слепую, совесть.В эфирном прахе, в недоступной вышинеЗвенит земля небесным отголоском,И ночью безнадежно мнеДышать и прятаться в моем пространстве плоском.

Сон («Мне снился сон, отчетливый и злой…»)

Мне снился сон, отчетливый и злой, —Я знал, что сплю, но вырваться не смел.Казалось мне, что я оброс корой,Как дерево, хладея, онемел.Корнями скользкими впился в песокИ в странной неподвижности своейЯ чувствовал, как горький сокБежал, густея, вдоль слепых ветвей.Единственный набух и вырос плодИ на землю упал, и семена,Проросши, дали безобразный всход,В котором жизнь была отражена.И поутру, когда пришел рассвет,Я знал уже, что мне пощады нет.

«У порога холодного рая…»

У порога холодного рая,Отбурлив и отплакав, земляРасцветает, как роза большаяНа зеленой верхушке стебля.

Но эфирный мороз обжигаетЛепестки голубого цветка.— Господи, кто же не знает,Как бессмертна земная тоска!

«Я с ужасом и завистью смотрю…»

Я с ужасом и завистью смотрюНа розовую впадину ладони,На линию необычайной жизни,Лежащую вот здесь передо мной.И это я — смеюсь, горю, люблю,Живу и плачу, и ласкаюсь,И вижу то, чем кончится, и то,Что впопыхах я в жизни не заметил.Мне страшно оттого, что эта жизнь— Моя — как будто прожита не мною,Как будто мой двойник, и злой, и темный,Прошел слепым сквозь зарево огня.

«Я долго шел один пустой дорогой…»

Я долго шел один пустой дорогой.Две черных колеи змеились предо мной.Я долго шел, и небосвод отлогийПримкнул к земле, холодной и немой.

Переползли за край земные змеи,Но я отстал, не смея перейти.Сгущаясь и внезапно холодея,На полпути вдруг опустилась ночь.

Я протянул мои слепые руки,Я слушал темноту, я долго ждал,Но вязкий мрак остался неподвижным,И ни одной звезды не расцвело.

«Не наклоняйся над лесным ручьем…»