Арcений Тарковский - Избранные стихи Страница 3

под стол летит посуда,

И ложки подбирает,

бранясь, хозяин с пола.

1958

ТЕЛЕЦ, ОРИОН, БОЛЬШОЙ ПЕС

Могучая архитектура ночи!

Рабочий ангел купол повернул,

Вращающийся на древесных кронах,

И обозначились между стволами

Проемы черные, как в старой церкви,

Забытой Богом и людьми.

Но там

Взошли мои алмазные Плеяды.

Семь струн привязывает к ним Сапфо

И говорит:

"Взошли мои Плеяды,

А я одна в постели, я одна.

Одна в постели!"

Ниже и левей

В горячем персиковом блеске встали,

Как жертва у престола, золотые

Рога Тельца

и глаз его, горящий

Среди Гиад,

как Ветхого завета

Еще одна скрижаль.

Проходит время,

Но - что мне время?

Я терпелив,

я подождать могу,

Пока взойдет за жертвенным Тельцом

Немыслимое чудо Ориона,

Как бабочка безумная, с купелью

В своих скрипучих проволочных лапках,

Где были крещены Земля и Солнце.

Я подожду,

пока в лучах стеклянных

Сам Сириус

с египетской, загробной,

собачьей головой

Взойдет.

Мне раз еще увидеть суждено

Сверкающее это полотенце,

Божественную перемычку счастья,

И что бы люди там ни говорили

Я доживу, переберу позвездно,

Пересчитаю их по каталогу,

Перечитаю их по книге ночи.

1958

ЗАТМЕНИЕ СОЛНЦА. 1914

В то лето народное горе

Надело железную цепь,

И тлела по самое море

Сухая и пыльная степь,

И под вечер горькие дали,

Как душная бабья душа,

Багровой тревогой дышали

И Бога хулили,греша.

А утром в село на задворки

Пришел дезертир босиком,

В белесой своей гимнастерке,

С голодным и темным лицом.

И, словно из церкви икона,

Смотрел он, как шел на ущерб

По ржавому дну небосклона

Алмазный сверкающий серп.

Запомнил я взгляд без движенья,

Совсем из державы иной,

И понял печать отчужденья

В глазах, обожженных войной.

И стало темно. И в молчанье,

Зеленом, глубоком как сон,

Ушел он и мне на прощанье

Оставил ружейный патрон.

Но сразу, по первой примете,

Узнать ослепительный свет...

Как много я прожил на свете!

Столетие! Тысячу лет1

1958

ГРЕЧЕСКАЯ КОФЕЙНЯ

Где белый камень в диком блеске

Глотает синьку вод морских,

Грек Ламбринуди в красной феске

Ждал посетителей своих.

Они развешивали сети,

Распутывали поплавки

И, улыбаясь точно дети,

Натягивали пиджаки.

- Входите, дорогие гости,

Сегодня кофе, как вино!

И долго в греческой кофейне

Гремели кости

Домино.

А чашки разносила Зоя,

И что-то нежное и злое

Скрывала медленная речь,

Как будто море кружевное

Спадало с этих узких плеч.

1958

x x x

Я долго добивался,

Чтоб из стихов своих

Я сам не порывался

Уйти, как лишний стих.

Где свистуны свистели

И щелкал щелкопер,

Я сам свое веселье

Отправил под топор.

Быть может, идиотство

Сполна платить судьбой

За паспортное сходство

Строки с самим собой.

А все-таки уставлю

Свои глаза на вас,

Себя в живых оставлю

Навек или на час,

Оставлю в каждом звуке

И в каждой запятой

Натруженные руки

И трезвый опыт свой.

Вот почему без страха

Смотрю себя вперед,

Хоть рифма, точно плаха,

Меня сама берет.

1958

ПЕТРОВСКИЕ КАЗНИ

Передо мною плаха

На площади встает,

Червонная рубаха

Забыться не дает,

По лугу волю славить

С косой идет косарь.

Идет Москву кровавить

Московский государь.

Стрельцы, гасите свечи!

Вам, косарям, ворам,

Ломать крутые плечи

Идет последний срам.

У, буркалы Петровы,

Навыкате белки!

Холстинные обновы

Сынки мои, сынки!..

1958

x x x

Мы шли босые, злые,

И, как под снег ракита,

Ложилась мать Россия

Под конские копыта.

Стояли мы у стенки,

Где холодом тянуло,

Выкатывая зенки,

Смотрели прямо в дуло.

Кто знает щучье слово,

Чтоб из земли солдата

Не подымали снова,

Убитого когда-то?

1958

ИЗ ОКНА

Еще мои руки не связаны,

Глаза не взглянули в последний,

Последние рифмы не сказаны,

Не пахнет венками в передней.

Наверчены звездные линии

На северном полюсе мира,

И прямоугольная, синяя

В окно мое вдвинута лира.

А ниже - бульвары и здания

В кристальном скрипичном напеве,

Как будущее, как сказание,

Как Будда у матери в чреве.

1958

ЧЕТВЕРТАЯ ПАЛАТА

Девочке в сером халате,

Аньке из детского дома,

В женской четвертой палате

Каждая малость знакома

Кружка и запах лекарства,

Няньки дежурной указки

И тридевятое царство

Пятна и трещины в краске.

Будто синица из клетки,

Глянет из-под одеяла:

Не просыпались соседки,

Утро еще не настало?

Востренький нос, восковые

Пальцы, льняная косица.

Мимо проходят живые.

- Что тебе, Анька?

- Не спится.

Ангел больничный за шторой

Светит одеждой туманной.

- Я за больной.

- За которой?

- Я за детдомовской Анной.

ЛАЗУРНЫЙ ЛУЧ

Тогда я запер на замок двери своего дома и ушел вместе с другими.

Г. Уэллс

Сам не знаю, что со мною:

И последыш и пророк,

Что ни сбудется с землею,

Вижу вдоль и поперек.

Кто у мачехи-Европы

Молока не воровал?

Мотоциклы, как циклопы,

Заглотали перевал,

Шелестящие машины

Держат путь на океан,

И горячий дух резины

Дышит в пеших горожан.

Слесаря, портные, прачки

По шоссе, как муравьи,

Катят каторжные тачки,

Волокут узлы свои.

Потеряла мать ребенка,

Воздух ловит рыбьим ртом,

А из рук торчит пеленка

И бутылка с молоком.

Паралитик на коляске

Боком валится в кювет,

Бельма вылезли из маски,

Никому и дела нет.

Спотыкается священник

И бормочет:

- Умер Бог,

Голубки бумажных денег

Вылетают из-под ног.

К пристаням нельзя пробиться,

И Европа пред собой

Смотрит, как самоубийца,

Не мигая, на прибой.

В океане по колена,

Белый и большой, как бык,

У причала роет пену,

Накренясь, "трансатлантик".

А еще одно мгновенье

И от Страшного суда,

Как надежда на спасенье,

Он отвалит навсегда.

По сто раз на дню, как брата,

Распинали вы меня,

Нет вам к прошлому возврата,

Вам подземка не броня.

- Ууу-ла! Ууу-ла!

марсиане

Воют на краю Земли,

И лазурный луч в тумане

Их треножники зажгли.

1958

ИВАНОВА ИВА

Иван до войны проходил у ручья,

Где выросла ива неведомо чья.

Не знали, зачем на ручей налегла,

А это Иванова ива была.

В своей плащ-палатке, убитый в бою,

Иван возвратился под иву свою.

Иванова ива,

Иванова ива,

Как белая лодка, плывет по ручью.

1958

x x x

Сирени вы, сирени,

И как вам не тяжел

Застывший в трудном крене

Альтовый гомон пчел?

Осталось нетерпенье

От юности моей

В горячей вашей пене

И в глубине теней.

А как дохнет по пчелам

И пробежит гроза

И ситцевым подолом

Ударит мне в глаза

Пройдет прохлада низом

Траву в коленях гнуть,

И дождь по гроздьям сизым

Покатится, как ртуть.

Под вечер - вёдро снова,

И, верно, в том и суть,

Чтоб хоть силком смычковый

Лиловый гуд вернуть.

1958

ПОСРЕДИНЕ МИРА

Я человек, я посредине мира,

За мною - мириады инфузорий,

Передо мною мириады звезд.

Я между ними лег во весь свой рост

Два берега связующее море,

Два космоса соединивший мост.

Я Нестор, летописец мезозоя,

Времен грядущих я Иеремия.

Держа в руках часы и календарь,

Я в будущее втянут, как Россия,

И прошлое кляну, как нищий царь.

Я больше мертвецов о смерти знаю,

Я из живого самое живое.

И - Боже мой - какой-то мотылек,

Как девочка, смеется надо мною,

Как золотого шелка лоскуток.

1958

МОТЫЛЕК

Ходит мотылек

По ступеням света,

Будто кто зажег

Мельтешенье это.

Книжечку чудес

На лугу открыли,

Порошком небес

Подсинили крылья.

В чистом пузырьке

Кровь другого мира

Светится в брюшке

Мотылька-лепира.

Я бы мысль вложил

В эту плоть, но трогать

Мы не смеем жил

Фараона с ноготь.

1958

РАННЯЯ ВЕСНА

Эй, в черном ситчике, неряха городская,

Ну, здравствуй, мать-весна!

Ты вон теперь какая:

Расселась - ноги вниз - на Каменном мосту

И первых ласточек бросает в пустоту.

Девчонки-писанки с короткими носами,

Как на экваторе, толкутся под часами

В древнеегипетских ребристых башмаках,

С цветами желтыми в русалочьих руках.

Как не спешить туда взволнованным студентам,

Французам в дудочках, с владимирским акцентом,