Антология - Диалоги снаружи и внутри Страница 3

Радуга

Радуга, утки садятся на воду,косые лучи, замки из облаков.Подростки кузнечикамивыпрыгивают из асфальта.Мне не родня ни утки, ни скейты.Небо пахнет акварелью,как детство молоком.

Радость радуги через небо – дуга цвета.Белый являет свою сущность,Любовь разлагается на атомы,все краски хороши, кроме…Черный зонт плывет сквозь радугу,здравствуй, завтра, где мы еще не были.Радужная лужа окружена лягушками,дня последняя капля высыхает сама,окна вытерты насухо,вечер все приведет к серому тону.«Р» перекатывается в горле радостью,картавит речью,реальность реки растворяется в вечере,переходящем в рассвет.

«Сумасшествие птичье с утра…»

Сумасшествие птичье с утра,аромат свежескошенных трав,это будет и завтра, ты прав.Мы одни остаемся без прав,из сейчас прорастает вчера,у сегодня изменчивый нрав.Вкус росы знают только цветы,вкус слезы – может я, может – ты.На висящем мосту пустоты,придержи ты меня за рукав.

Красные каблуки

Сколько любви уходящей,красные каблуки цокают,в чаще мертвых растенийлампочки миром блестящим,напоминают о годе новом,что когда-то начинался весною.Я забываю имена и даты…Красные каблуки отбивают такт,прощанье утрат, награды,в виде белого танца розданы.Красные каблуки в весенней распутице,на тридцать женщин – трое мужчин.Восьмое марта в безумии танца.улыбнется подснежником, нежно.Красные каблуки уносят за поворот.Снег заметает следы судьбы.

«Слова пытаются выживать…»

Слова пытаются выживатьв подвалах и на антресолях.Слова выходят голосоватьза свободу дыхания. Что ливы не слышите, как пьянышампанским каштаны.Розовеет вишнявосточной невинностью.Слова замешивают в тесте,на дрожжах лирической дрожи.Опасно есть с ножа, покаострие поэзии снимает кожус любого языка.

Фотографии на память

Путешествие остается в воспоминаниях. Пролистывая прошедшие впечатления, одним нажатием кнопки воскрешая формы и краски далекой страны, мы с легкой печалью оглядываемся назад. Там, вдалеке, остались ароматы восточного базара, гортанное звучание речи, смесь племен, красок и звуков. Израиль разноцветен, как человечество, вышедшее на одну площадь. Зарисовки не претендуют на многое и подобны фотографиям на память.

1. Тель-Авив, Яффа

Город, по ступеням сбегающий к морю,Яффа фыркает кошкой.Выгибающая спину арка времен Рамзесане более чем декорация к Торе.Муэдзин соревнуется сам с собою,в заунывной мелодии ломтик дыникачается в небе лодкой.Рыба, не ставшая селедкойв бочке, пахнет свежею солью.И проплывает вдоль набережной,фрегатом с поднятыми парусами,время, отражающее себя в людях,тысячекратно повторенное эхом,время с головой, отрубленною на блюде,время плача и смеха.

2. Эйлат

Павлиньи перья пальмы пахнут морем,шуршит песок, и шишка-стволгустеет африканскою смолою.Гортанный говор и журчанье струек,курортный гомон полон поцелуев.Морская рябь пестра – многоязычнаплывет толпа, надутая величьем,сквозь шопинг, словно парусник по водам.Лишь кошка независимо и дико,бредет на стыке вечности и мига,походкою пружинящей и гордой,являя миру полную свободу.

3. Рош-ха-Никра

Электричество делает путешествие безопасным.Море в скалах безнадежно устало рокочет,наверное, хочет рассказать бесконечно малымсмертным о черепахах, тяжело роняющих яйца в почву,о снах летучих мышей, в пеленках перепончатых крыльев.Я говорю «ау» тысячекратному эху,Пенелопа в мобильник роняет минуты смеха.В точке пересечения трех континентов,Европа впадает в Азию, Африка дышит хамсином.Еврейская радуга собрала в фокусе человечество,сама не признавшись в этом,на качелях Бога взлетая, между величием и бессильем.

4. Иерусалим

Кошки ходят неслышно, и птицы поют о своем.Им шабат – не шабат, первый день и седьмой равноценны.Эти плоские крыши настроят живые антенны,а горбатые крыши две свечки зажгут за столом.Гость незваный и званый пленится субботним теплом,будет время неспешно бежать голубым ручейкоми вливаться в Кедрон смоляной и густеющей пеной.Гость незваный и званый, пора собирать чемодан,первый день предъявляет сурово свои полномочья,начиная движение с ночи, зеленым росткомрасцветает душа, начиная движение с ночи.

5. Иерусалим

Гефсиманского сада оливы попятились вспятьи живут за решеткой, по мелочи распродаваяостролистую зелень за шекель, а благодать —приживалкой в углу, словно нищий в холодном трамвае.Крепко заперто место последней молитвы Христа,монастырь стережет, огрызаясь, как злая собака.Что ты ищешь здесь, путник? Поделена и залитакровью, потом, слезами земля. Ожидается драказа надгробье, за ломтик луны и за тень от креста,в первый день, в день шестой и в седьмой, ожидается драка.

6. Минск

Сердцевина у яблока, семечко, центр Земли —этот вздыбленный город, торгующий духом и телом.Этот Ноев ковчег, покоривший иные пределы,всеземной караван, утонувший в пустынной дали.Дни, мелькая пылинками, в камни столетья вросли,на фундаменте древнем возведены новые стены,терпко пахнет базаром, возможно, грядут перемены.Вереница народов вернулась на круги свои.И в автобусной пробке въезжает в Иерусалимдолгожданный Спаситель, давно ожидаемый всеми.Чуть потрепаны джинсы, кроссовки в пыли,молчаливый подросток, чей клоунский рыжий париквеселит даже кошек и, в общем, совсем не по теме,он в Шагаловском небе беспечно и юно парит.

«Я сбиваюсь со счета…»

Единственный член Союза белорусских писателей Григорий Релес, всю жизнь писавший на идише, просил своих гостей: «Друзья, а теперь давайте поговорим немножко на идише».

Я сбиваюсь со счета,суббота —не время для плача.Нет следовна камнях,и грошовая сдачазаменила наследство.Горят мои детские книжки,говорите аф идиш…Как пес-полукровка,я не помню родни.Костью в горле застрялислова, и неловкоцарапают память они.«Маме-лошн» не знает меня,но, в наследство вступая,шевелю непослушно губами:«Прости и прими…»

«Челюсть вывихнута…»

История – это гвоздь, на которыйя вешаю свою шляпу.

Челюсть вывихнутаот удара времени,кладбище беременновечностью, камнитеряют буквы, формастановится корнем зуба,больного беспамятством. Боже,трава помнит больше,чем люди. Гвоздь заржавел,а шляпа все падаетв яму. «Ребе,как там на небе?»Камни врастаютв землю как дерево.Здесь не читаютсправа налево.Горше полынимолоко памяти.«Козленок, где твоя мать?»

«Возьмем лепешку, создадим объем…»

Возьмем лепешку, создадим объем.Чуть кособоко и порой нелепо.У ангела есть небо,а у неба дыханье жизни.Человек теплом согреет плотьживотворимой глины.Кудрявая головка херувимацветку подобна, и вдыхает Линакармическую заповедь любвив беспечные смешные колокольцы,а мир, наполненный зенитным солнцем,уснул в тени. Собаки спят и дети,течет неторопливая беседа.И времени бегущая струязависла и сгустилась до мгновенья,звено в цепи – от выдоха до вдоха,отброшены сомнения,жизнь – объем и форма,та, что сами придаем.

Август

Если вас не зашибет падающей звездою,то пряность травы откроет значенье простых вещей:колючек каштана шоколадную сущность,серебряный дождь плакучей ивы.Одиночество имеет свою цену —шепота ночной бабочки с закрытым бутоном.Деревянная скамейка одарит теплом изамерзшая в дневной суете слеза найдет свой путь,как звезда на августовском небосводе.

Прощание с летом полно печали,август оставляет в траве желтые кляксы,собака ковыляет всеми четырьмя,зеленый чай не утоляет жажды.Возьми меня вдаль,но ты лишь киваешь.Паутина застряла в наших волосахпредчувствием снежной зимы.

«Карусель, растянутая по вертикали…»

Карусель, растянутая по вертикали.Мы висим напротив друг друга.В этом мире радость равна печали.Все укроет летняя вьюга.Четверть часа движения против правил,ткется время огненной спицей.Дребедень проблем как пыльцу сдувает,если сверху окинуть лица.Закружит нас в пространстве временномпрекрасно-страстное колесо обозрения.

«Мерцание струек, зеленая кожа металла…»