Андрей Дорофеев - Стихотворения. 1995—2016 Страница 3

* * *

Создатели Игры, титаны-боги, которых люди часто называют кто – Богом, кто – природой или жизнью, а кто-то и больным воображеньем, скорее всё же есть. Иначе как же в различные эпохи мирозданья на свете появлялись эти люди – такие, что их помнили веками и до сих пор ещё не позабыли. Они рождались в нужные моменты, когда уже вот-вот наш мир проходит ту точку между светом и забвеньем. И мир чуть-чуть становится светлее, несомый на руках таких титанов, что с виду даже мухи не обидят…

Впервые за твои тысячелетья ты знаешь, КТО ты есть и ЧТО ты можешь. Так неужели не найдешь ты силы продолжить ту игру, где потерялся, где нет конца и побеждает ЖИЗНЬ?!

Исповедь маленького человека

Пред вами исповедь… ОнаНаписана не кровью,Не болью, как сказал бы вамЗарвавшийся поэт.Гнала не муза ото сна,Склонившись к изголовьюМеня, кто пишет только сам…Мне помощи здесь нет.

К чертям условности стиха —Погибель для рассвета!Лишь дети творчество хранятОт пресса мощных догмИ тех, чья логика суха,И ищущих поэта,Чтоб истребить его, кляня,Чернильным топором.

Увидев это, отложиПеро, почтенный критик,Чернила сбереги для всех,Кто внемлет строкам тем…Лишь дети жизнь вдыхают в жизнь!Их мысль в стихи отлита —Беспечно-девственна, как смех,Свежа, как новый день.

Вы не заснете сладким сномОт вычурного слова,Я здесь убрал, моя вина,Словесных кружев дым.Отвечу хитрым языкомПруткова иль Крылова,Иль Салтыкова-Щедрина…Но всё-таки – своим.

* * *

Я был рождён на белый светВ конце семидесятых…Врач, резанув живую ткань,Сказал, что я есть сын,А я – реву! Уж мочи нет,И холодна палата…О, мама, где ты? Ну же, встань!Мне страшно, я один!..

И встала мать. И с молокомГруди её горячейЯ мира нового хлебнул,Но… отрыгнул сперва;«Почто рожаете силком?!Хочу обратно, значит!» —Но не успел сказать – заснул,Лихая голова…

Подумать только, в этот часУже успел изведатьТоску, физическую боль,Бесправность… и испуг.Тогда во мне, в тот первый раз,Мне самому неведом,Проснулся гриновской АссольНеукротимый дух.

И с этих пор я мучал мать,Отца и всех соседей,Когда в ночи срывался в крикИ напрочь всех будил.Лишь так пока я мог сказать,Что есть я на планете,Не ел, болел, ревел, как быкИ колыбель мочил.

В те годы мать сбивалась с ног,Метаясь по аптекам,Отец с работы плёлся злойОт истощенья сил,Чтоб, перешедши чрез порогСвободным человеком,На вечер стать моим слугой,Кормильцем и такси.

Мой ранее служивший дед,Войну прошедший бойко,Был завоёван мной – забылПро вспыльчивость мою.И он забыл за тридцать лет,Что значит «делать стойку» —А потому расстрелян был —Безжалостно в строю.

И ни мозоли у отца,Ни синяки у деда,Ни просьбы, чтобы я утих,Ни резкие словаНе истребили до концаСего менталитета,Пока мольбами всех родныхНе стукнуло мне два.

Я осознал, что мы – семья.Я так жесток с родными!И… мысли ход был так несхожИ странен для меня…«Какого черта!» – молвил я, —«Мне жить всю жизнь с ними,А я не ставил их ни в грошЗа жизнь свою ни дня!»

И лёгши спать тогда, я тамСовсем другим проснулся.Родные думали сперва,Что я уж заболел!Ну посудите сами: Сам!Я встал! И сам обулся!Сырой картошки —сам! – едваЧуть было не поел,

Воды себе попить достал,Разлив ее по полу,Следы по кухне от штановЯ сделал тоже сам,Но только пальчиком нажалНа кнопку радиолы,Прервав чреду спокойных снов, —Поднялся шум и гам!

Не понял. Что-нибудь не так?Забота и вниманьеСо стороны моих родныхОкутали меня,И в их натруженных руках,Как в нежном урагане,Среди потоков вихревыхВдруг оказался я.

«Скорей, суши! Скорее, мать,Простудится ребенок!» —Кипит работа в восемь рук,Мелькают восемь ног, —И вот – я водворён в кровать,Надежно запелёнут,И продолжаю свой досуг,Взирая в потолок.

Я полежал минуток пятьВо власти размышлений.Итак, расставим по местамМоих поступков нить.Каким мне всё же нужно стать,Чтоб заслужить прощенье,И что, таким примерным став,Мне нужно совершить?

Когда я сплю – все хорошо,А значит – дело в шляпе,Когда же сделал что-то сам —Меня вернули спать.Одно из двух – возможно, чтоВсё делать должен папа,А может быть, пока нельзяМне покидать кровать?

И вдруг, как ясная гроза,Сверкнуло озаренье —Конечно же! – они же симБлагодарят меня!И по щеке моей слезаСтекла от умиленья —Как чутко!… Сделать всё самим,Чтоб сил не тратил я.

И я решил – ну, если так,Моей любимой мамеДобром отвечу на добро,Спасибо не приняв.И в тот же день за просто такПоел, как в ресторане,На кухне разбросав ведроИ мусор обсосав.

Опять куда-то скрылась мать,Платок накинув наспех,Вернулась с дяденькой в очкахС седою бородой.Где я видал его халат?..И этот запах маски…О, Боже! Что за боль в руках?!Ай, колет, как иглой!!!

Я заревел. Он осерчалИ взял меня за руки.«А ну-ка, быстро замолчи,Мужик ты или нет?!»Я был мужчиной, и не сталС ним радостно сюсюкать,И сил набравшись, замочилНогой ему в лорнет.

Я загордился так, что вмигВся боль моя исчезла,На маму гордо посмотрел,Но та бледна была.Обескураженный старик,Ворча, уселся в кресло,А мать, швырнув меня в постель,Осколки убрала.

Но я же защитил себя!А где рукоплесканья?Враг отступил, я жив-здоров,Честь дома спасена?..Но мама, фартук теребя,Вздохнула под молчанье,И вдруг… заплакала без словТихонько у окна…

Врач встал и к ней просеменил:«Гражданочка, терпенье».Взгляд мама слезный подняла —«Весь мусор обсосал!..»«Си Ди», – ей доктор пробубнил, —«Расстройство поведенья».Потом прошаркал до столаИ справку написал.

А у меня в моём умеВзрывалось и сверкало…И факты, сплавившись в дугу,Порвали мысли нить.Неужто делать в жизни мнеПридётся столь же мало,В бою послушным быть врагуИ тихо говорить?!..

Одно большое «может быть»Плыло перед глазами,Вводило в бешенство меняИ не давало спать.Нельзя решить, нельзя забыть…«О, что мне делать, мама?!» —Ревел я маме, но онаНе стала отвечать.

И то был значимый моментДля всей грядущей жизни.Родные стали для меняВселенною чужой…И я, в ближайшие пять лет,Стал смахивать на слизня,Да и вообще при свете дняБыл словно сам не свой.

Какой-то страх… А вдруг нельзя?А вдруг накажет папа,А вдруг… неправильно, а вдругОкажемся в беде?..И часто я, тайком скользя,Пыль вытирал со шкафа,Всё озираясь, но… испугПреследовал везде.

Но часто всё же я влипал,Когда, помочь желая,К примеру, чаю всем налить,Я сахар рассыпал.И я, потупившись, стоял,Расплаты ожидая,Не смея что-то говорить.Но плакать не желал.

И вот однажды мысль моя —Мне стукнуло четыре —Приподнесла такое мне…Я начал хохотать.«Какого чёрта», – молвил я, —«Я узник в сей квартире!Я не согласен быть в тюрьме —Не буду помогать!»

А почему я сдалал так?Ну посмотрите сами —Мы с мамой вышли побродитьВ субботу во дворе.А во дворе полно собак,И мне сказала мама:«К собакам близко не ходить!Катайся на горе».

И я пошел. А мать – скорейБолтать к своим подругам.И вдруг… Один большой щенокПородистых кровейСорвался вскачь – и прямо к ней.Я чуть не сел с испуга.Я должен был – и я не могСпешить на помощь к ней!..

И за секунду в головеМелькнула жалость к маме,Её – «К собакам не ходить!» —Настойчивый приказ,И, только начал меркнуть светВ глазах моих упрямых,Решил я – мама будет жить!Пусть даже после нас…

Я побежал наперерез.Щенок рычал враждебно,И мамин тонкий звонкий визгПространство заполнял.Дурацкий страх почти исчез,Он был почти целебным —Невроз ушёл куда-то вниз.Я чётко размышлял.

Прыжок! Испуг собачьих глаз —Но только на мгновенье…И руки в хватке на векаОбвили шею пса.И смрад переполняет пасть…И кажется – движенье,Которым я валю щенка,Уж длится полчаса…

Трещит разорванный пиджак…Но псина уж не лает!И что-то тёплое в руках —Иль кровь, или слюна…Я победил, и снова врагСтыдливо убегает!Но сразу возникает страх —Где мама? Как она?

Я поднимаюсь, и с ещёНечёткой головою,Но всё ж с улыбкой, как во снеРассматриваю двор.Ушибы, ссадины – не в счёт,Я горд самим собою,И вижу – мамочка ко мнеБежит во весь опор.

Я руки к маме протянул,Обнял её улыбкой…И вдруг толчок в плечо меняНа землю повалил.И я опять пошел ко днуК бесчувственности зыбкой,И ощущать металл ремняНе оставалось сил.

Она меня хлестала так,С такой слепою злостью,Ремнём, руками, по лицу,Себя не ведал я.От этих яростных атакМои трещали кости,Да так, что лаской тот укусКазался для меня…

И вот, старушки у крыльцаПривстали, побежали,Почуяв близкую беду,Разнять меня и мать.И я, утёрши кровь с лица,Всплакнул ещё устало,А мама, переведши дух,Вдруг принялась рыдать.

Сбежавший по ступенькам дедУвёл меня от мамы,Потом она была ужеПриветлива, добра…Мне было слишком мало лет…Я так осмыслил драму,Что жизнь жестока, и вообще —Нечестная игра.

Я осознал, что ложь мудра,Что лень – обитель чести.И эта мысль вела меняПо жизни пару лет.Вся жизнь, нечестная игра, —Моей достойна мести,И цель для шквального огня —Родительский совет.

И снова, лет так до семи,Стонали мама с папой,Когда водили за собойГулять иль на базар.«Купи-и-и!!!» – орал я им, – «Возьми-и-и!!!» —Истошным благим матом,Уткнувшись пальчиком в любойПопавшийся товар.

Не то чтоб мне нужна былаМашинка или пушка —Мне нужно, чтоб я правым был —Я ж все-таки живой!Но мама прочь меня везлаПо полу от игрушек,А я в истерике вопилИ маму бил ногой.

А дома дядя Гончаров,Не покривлю душою,С меня б рукою лёгкой могОбломова писать.Тогда я, обходясь без слов,Показывал рукою,И был родным и царь, и бог,И трон мой был – кровать.

И чуть ли что – я сразу в рёв,И требовал, что нужно,А было так, что и грозил —«Чуть что – и убегу!И потеряюсь без концов!»И делали послушноРодные всё, что я просил, —Боялись, что смогу.

И впрямь однажды убежал —Когда на остановкеВ окне трамвая промелькнулИгрушек магазин.Я маму спрашивать не стал,А просто очень ловкоЧрез дверь проворно прошмыгнул,И вот – уже один!

Как непривычно!.. Вот он я —И рядом нету мамы,И папа, бабушка и дедОстались вдалеке…И независимость мояВдруг стала кучей хлама,Я понял – эту пару летЯ жил на островке.

Еду и кров, игру и сонЯ не искал по миру —По миру, коего не зналИ ведать не хотел.Всю жизнь ко мне со всех сторонЗабота приходила,Я получал – и не искал,Лишь спал, смотрел и ел.

Вошёл в игрушечный отдел.Скользнул пространным взглядомПо тем игрушкам, что потомВсё снились мне во сне…«Ты чей, сынок?» Я посмотрел —Со мной стояла рядомСедая женщина в пальтоИ улыбалась мне.

Я в замешательстве смолчал.Застыл, пошаркал ножкой,Скосил глаза – однако нет,Всё там ещё она.Пришлось сказать, и я сказал,Подвинувшись немножко:«Я свой», – и быстро стал смотретьНа краешек окна.

«Ну ладно!» – засмеявшись вдруг,Ответила мне дама,Присела пред моим лицом,Взглянула мне в глаза.«Скажи-ка правду, милый друг,А где же папа с мамой?»А я все думаю о том,Что мне о них сказать.

«Я убежал», – и глазки в пол.Она всё улыбалась.Я всё никак не мог понять —Что думает она?Последний человек ушёл,И мы вдвоем остались.Мне никуда не убежать —Ведь сзади лишь стена!

А я искал, куда слинять;Она же – изучала,Ни слова мне не говоря,Эмоции мои.«Ну что ж, ты можешь помолчать», —Скучающе сказала,И странно, но… боязнь мояУменьшилась внутри.

«А как зовут тебя?» – «Андрей».«А сколько лет?» – «Четыре».Я, между прочим, не хотелРасшаркиваться с ней,Но мне хотелось поскорейДобраться до квартиры,Поскольку я давно не елОт… вредности своей.

А дама, наводя мосты,Рукою гладя раму,Сказала, взглядом отразяВсю нежность, как могла:«Андрюш… Скажи, а… Хочешь тыОбратно, к папе с мамой?»И ласка слов, броню пробив,Всю душу мне свела,

И я заплакал, и онаВзяла меня за рукуИ повела к себе домой.Я с ней в автобус селИ так и плакал у окна —Переживал разлуку,И, переполненный виной,Ревел всё и ревел.

И как марионетка, с ней,Зашел, не упираясь,В квартиру скудную её —Два стула, стол, кровать,Цветов букетик на столе —И пустота немая…Но появление моеСпособно оживлять!

И это было нужно ей!«Я Таня. Т-т-тётя Таня», —И челку нервно прибрала, —«Мне нужно позвонить,А ты – х-хозяйничай смелей,А я н-найду нам маму», —И завертелась, как юла.А я пошел бродить.

Но нет! «Меня не обмануть!Теперь Андрюша умный!» —Ворчал я тихо, проходяДо тёмного угла, —«Ага, хозяйничать… Забудь!Влетит за это крупно.Хозяйка – тётя, и всегдаЕй будет и была.

И больше я не попадусь!» —Я помнил День Рожденья,Когда мне папа вдруг решилМашинку подарить.От счастья, думал я, взорвусь!Он был как добрый гений,Как светлый дух, когда вносилМой сон в мой детский быт.

Цвела улыбка вполлица,Глаза добром сияли —«Андрюша! Сын! Дарю тебе!Чтоб рос быстрей! Умнел!И чтобы слушался отца!И чтобы трали-вали…»Я благодарен был судьбе —Я так её хотел!

И вот… Я прикоснулся к ней…С каким благоговеньемМоя рука скользнула вдольПластмассы на боках…Дистанционное реле…Антенна управленья…Я весь дрожал, я был корольНа райских облаках.

«Моя машинка… Лишь моя!…» —Я пел под нос негромко.А где моторчик? Под стеклом,Где дяденька… Сидит…И я, тихонько надавяНа лёгкую заслонку,Её попробовал рывкомНа сторону сместить.

Не тут-то было! Сим путёмСтекло не открывалось.Я осторожно постучалМашинкой о кровать,Поковырял стекло гвоздём…Оно не поддавалось.«Ну что ж…» – тогда я вслух сказал, —«Приходится ломать».

Но я не разозлился, нет!Спокойный и серьёзный,Я интересом был влеком —Осколки? Да плевать!Мне нужен был один ответ —Как двигатель был создан?Я обзавёлся молоткомИ начал колдовать…

Удар! Удар! Сплошной восторг! —И весело осколкиВзлетели синие, и вдрызгРасквасилось стекло!..«Ура!» – Я крикнул в потолок,И колкий, словно елка,Фонарь издал негромкий писк,И стёклышко сошло!

И вдруг – горит в моих глазахОранжевая вспышка!!!Она на несколько секундМне всю башку снесла!И боли нет, лишь дрожь в руках.«Ну все! Мне это слишком!!!» —Кричит отец, – «Я что, верблюд?!Я что вам, за осла?!

Да в жизни больше на негоГроша не выдам денег,Да, чёрта с два я больше дам!!!Горбатишься, как вол,Потом «Андрюшенька, сынок…»Андрюше, блин, до фени!!!Пусть зарабатывает сам,Раз папочка – козел!..»

Ну, мама с дедушкой его,Понятно, удержали,Варфоломеевская ночьБыла отменена,Но для здоровья моегоНочь даром не пропала —Стоять в углу совсем невмочь,Как понял я, без сна.

И вместе с этим понял я,Насколько здесь я жалок,Когда у дедушки спросил(Тогда был добрым он):«Ну дед! Машинка же моя?..Ведь это – мой подарок?..»Но… дед лишь лампу погасилИ молча вышел вон.

Ну а потом я всем вредил —Из вредности, из мести —Я помнил всё. Крушил стекло,Терял своих «солдат»,«Нечаянно» тарелки бил —Был бестия из бестий.Ну, ладно. Было – и прошло,Как люди говорят.

Так вот. Вернемся. Я один,Мой страж звонит от друга.Мой взгляд намётанный скользилПо стенам и углам:Комод. Розетка. Пять картин.Распахнута фрамуга.Сквозняк из двери доносилСоседский бравый гам.

Я слышал тётю за дверьми.На столике две груши.В окне видна большая… Что?!В уме – мгновенно – цель!Я знал, что делать, чёрт возьми!Так!.. Ушки на макушке…А зубки – в грушу!.. Ничего,Что прыснул сок в постель.

Быстрее… Так!.. Ещё куснуть…Ну… вот он и огрызок… —Пыхтел я тяжко, как старик —Работа непроста!Огрызок свой закончил путьСнаружи, на карнизе,И всё! Невинен, нет улик.Вот так вот, господа!

Какая совесть? Что вы, нет.«Я честен, как Фемида!Я лишь вернул себе своёИ доказал, что прав.Пусть знает целый белый свет!Свободу аппетиту!Свободу мне!» – Ворчал я всё,Вслух слова не сказав.

Тут тётя Таня подошла:«Ну что же ты, разденься!А маму скоро мы найдём», —Прервав свой разговор,Сапожки, куртку мне сняла,Дала мне полотенце —И в ванну – чтобы за столомС меня не сыпал сор.

И вот, я чист и за столом.Вот яблоки, вот груши,Такой от супа веет дух,Что кругом голова…А в горле – горький влажный ком.«Ну, кушай же, Андрюша!»Как жаль… Но нет, я не лопух,Как кажется сперва.

И утаив с большим трудомБурлящий дикий голод,На Таню глазки поднял яИ вежливо сказал:«Спасибо, тётя. Я потом».А сердце – словно молот.Но знал я: сдержанность моя —Основа для похвал.

Прищур весёлых умных глаз,И хитрая улыбкаНа тёти-Танином лицеВ ответ мне вдруг горит.Опешил я – «Ну вот-те раз!Какая-то ошибка.Ведь по сценарию в концеМеня должны просить!

А не просить – так пожалеть,Раз сил заставить мало.Ведь Таня – «взрослый», значит мойПотенциальный враг,За всё, что есть здесь на столе,Она, видать, «пахала»,«Валилась с ног», «ползла домой»…Но я же не дурак!

Я умный! Верить в эту чушь,Когда я точно знаю:Всё это в магазине есть,Сходить туда пустяк,Да и на то бывает «муж».Задачка-то простая!А значит, есть обман и здесь,И Таня всё же враг».

Вот так моя стремилась мысль.«Она чего-то хочет.Причем опять за просто так,Святая простота.Но хоть ты льсти, а хоть ты злись,Я не поддамся точно.Я, повторяю, не дурак,И «взрослым» не чета».

Но тётя Таня подошла(Я был довольно злобен),Присела рядом, заглянувМне пристально в глаза…И, чётко выделив слова,Сказала: «Ты – свободен!»Но я, как будто бы заснув,Не понял ни аза.

Дика настолько и смешнаБыла её идея,Что пролетела, не задевБольших моих ушей.А Таня вдруг взяла с окнаПиалку пострашнее,Дала мне в руки, а затемПромолвила – «Разбей!»

«Да футы-нуты, что ж онаЗа взрослая такая!» —Рука вдруг, словно автомат,Дрожит, как тик нашёл,И бесконтрольно для меня,Как будто избегаяЗмеи какой, рывком назадПиалку бряк на стол!

А Таня снова – «Ну, разбей!» —И вновь пиалку в руки.Я вздрогнул, начал цепенетьИ, словно бы во сне,Застывший, стал следить за ней…Замедленно, без звука,Она летела на паркет,Судьбу вещая мне…

Средь тишины раздался взрыв,И звонкие осколкиК ногам ослабнувшим легли,Прошла по телу дрожь…До горьких слез глаза закрыв,Рукой я сжал футболку…Секунды шли, и шли, и шли…Я гибнул ни за грош.

«Спасибо», – голос через тьму.Я приоткрыл глазёнки.Расслабил мышцы. Что за черт?Здесь кто-то есть. ОнаСпасибо молвила ему.И вдруг рывком, спросонок —«Спасибо?! Мне?! За ЭТО вот?!Она сошла с ума!»

Она смотрела на меняБез злобы и смущенья.В глазах – лишь мягкий свет любви,А я – так столб столбом.«А не глупее же, чем я», —Мелькнуло вдруг сравненье, —«Однако сильно не дави,Не стану я рабом».

«Смотри!» – сказала Таня вдруг, —Глаза ее блестели, —«Вот стол и стул, сервант, плита…До люстры не достать…Разбей их!» – И движеньем рукИх указала смело;Но я был столь смущён тогда,Что продолжал стоять.

Она смекнула, что не так.Взяла простую спичкуИ, поломав её, бросокИсполнила мне в нос!И… будто бы в её глазахСорвало перемычку,И яркий молодости токСмыл седину волос.

Её глаза – на двадцать пять,А смех – на все на восемь!(Я тоже точно так могу.)А Таня мне даётДругую спичку поломать.Ну, спичку можно вовсеКурочить, жечь и гнуть в дугу —Их каждый взрослый жжёт.

Ну, раз так хочет… Щёлк – сломал.Ну прямо цирк дешёвый.И что теперь? Она опять —О кей – спасибо, мол.И, поискав среди пиал,Даёт мне чашку снова.С ума сошла. Опять ломать?Но страх уже прошёл.

Мне даже стало самомуНемного интересно,Докуда это всё дойдет.Вот тётя по столу —Бабах! И я тут по немуНогой – бабах! – как тресну!!!Она – торшером об комод!Я – бах!!! Он – на полу!..

Мной, как удушливый туман,Овладевало буйство…Оно – не я – срывалось в визг,И тётя отошла,Стояла тихо где-то там,За гранью безрассудства,Пока посуда билась вдрызгОт ножек от стола.

Меня прошиб холодный пот.Но я почти не помню,Что приключилось там со мной.В глазах – стена огня…Но я опомнился… И вот —Лежу, и кто-то стонет.Прислушиваюсь – голос мой!И правда – это я.

Рубашка порвана моя,И в ссадинах все руки,Весь мокрый от соплей и слёзИ пахну как щенок.Вот вытекало из меня!Как будто от испуга.Но я поднял свой хитрый носИ приподняться смог.

У тёти был безумный взгляд,И я через секундуУже пальтишко захватилИ смылся через дверь.Я шёл по улице назад,Меня толкали люди,Один в толпе, я вроде былОдин – но не теперь.

Я вырос на три этажа!Толпа внизу шумела —Её пригладил я рукой,И гомон стих людской.Я перестал быть чем-то сжат!И я не знал, в чем дело,Я стал какой-то не такой,Но вот не знал, какой.

Во мне был демон! Я дышалС неистовою страстью,Не мог мой скудный слов запасВместить весь трепет мой —Лишь часть. И я себе сказал:«Андрей, ты… просто счастлив!Вокруг – свобода!..» В первый разЯ шёл в свой дом, как в свой.

Грудь распирало – жизнь мояВздымалась из развалин,Как будто сотню книг за часЯ чётко смог понять.«Какого чёрта!» – молвил я, —«Я сам себе хозяин!Исполню просьбу. Но приказ —Не буду исполнять!»

Меня поймите – я б тогдаНе смог сказать словамиТого, что говорю сейчас.Я был ещё так мал!Но всё ж поверьте – никогдаМне память не устанетНапоминать былой экстаз.Я в чувствах не солгал.

А дома вовсе вышел срам.Издав гортанный клёкот,Упала мама на кровать,А бабушка на стол.Сидят и смотрят, как баранНа новые ворота!А я, простак, пошел поспать,Но что-то сон не шёл.

Зевнул, пошёл чайку налил,Помыл спокойно кружку…(Я б в жизни! В жизни б никогдаСебе не сделал чай!)Из-за угла меня сверлил,Как дивную зверушку,Глаз округлённых робкий взглядС слезами через край.

Следят испуганно за мной!Осмелившись открыто,Бабуся подошла, трясясь,Вздохнувши тяжко так,Пропела жалобно: «Родной,Андрюша… Что болит-то?»Я чуть не лопнул там, смеясь,Аж покраснел, как рак!

Что за ответ – ну прямо стыд!С моей-то стороны-то.Но Боже, что они вообщеТам мыслят?! Спасу нет!И дав себе серьёзный вид,Я честно и открыто,Не дрогнув телом и в душе,Промолвил: «Мне – пять лет!»

Просеменил опять в кровать.За мною – тихий топот…За мною – лёгкий шепотокПолуприкрытых губ.«Что делать?.. Доктора позвать?..»«Что делать… Видишь, лёг вот…Мой Бог, когда же выйдет срок?»Но… Я уж спал, как труп.

И в жизни новая главаПисаться стала скоро.Водоворот событий, лицСлился в густой туман,И в эту жизнь вошли слова«Учитель», «парта», «школа»…Но это – не для сих страниц:Вас новый ждёт роман.

И через год иль через два,А может, чрез полвека,Моя рука возьмёт перо,Испустят губы вздох…То будут новые слова —Большого Человека.Того, кто выстрадал урок —И пересёк порог.

Как мне научиться быть добрым?