Владимир Маяковский - Париж (1924-1925) Страница 3

ВЕРСАЛЬ

По этой              дороге,                           спеша во дворец,бесчисленные Людовикитрясли            в шелках                            золоченых каретцтелес          десятипудовики.И ляжек               своих                         отмахав шатуны,по ней,            марсельезой пропет,плюя на корону,                            теряя штаны,бежал            из Парижа                               Капет.Теперь              по ней                          веселый Парижгоняет            авто рассияв, —кокотки,              рантье, подсчитавший барыш,американцы                      и я.Версаль.                Возглас первый:«Хорошо жили стервы!»Дворцы              на тыщи спален и зал —и в каждой                   и стол                              и кровать.Таких          вторых                       и построить нельзя —хоть целую жизнь                                воровать!А за дворцом,                         и сюды                                      и туды,чтоб жизнь им                          была                                   свежа,пруды,            фонтаны,                             и снова прудыс фонтаном                     из медных жаб.Вокруг,             в поощренье                                    жантильных манер,дорожки                полны стату́ями —везде Аполлоны,                              а этих                                         Венербезруких,—                     так целые уймы.А дальше —                       жилья                                   для их Помпадурш —Большой Трианон                                и Маленький.Вот тут             Помпадуршу                                   водили под душ,вот тут            помпадуршины спаленки.Смотрю на жизнь —                                    ах, как не нова!Красивость —                          аж дух выматывает!Как будто                 влип                         в акварель Бенуа,к каким-то                  стишкам Ахматовой.Я все осмотрел,                             поощупал вещи.Из всей              красотищи этоймне       больше всего                               понравилась трещинана столике                   Антуанетты.В него           штыка революции                                           клинвогнали,               пляша под распевку,когда          санкюлоты                             поволоклина эшафот                   королевку.Смотрю,               а все же —                                    завидные видики!Сады завидные —                                 в розах!Скорей бы                    культуру                                   такой же выделки,но в новый,                    машинный ро́змах!В музеи              вот эти                           лачуги б вымести!Сюда бы —                     стальной                                     и стекольныйрабочий дворец                             миллионной вместимости, —такой,           чтоб и глазу больно.Всем,          еще имеющим                                   купоны                                               и монеты,всем царям —                          еще имеющимся —                                                             в назидание:с гильотины неба,                               головой Антуанетты,солнце             покатилось                                 умирать на зданиях.Расплылась                     и лип                              и каштанов толпа,слегка            листочки ворся.Прозрачный                      вечерний                                       небесный колпакзакрыл             музейный Версаль.

ЖОРЕС

Ноябрь,              а народ                            зажат до жары.Стою          и смотрю долго:на шинах машинных                                   мимо —                                                  шарыкатаются                в треуголках.Войной обагренные                                   руки                                           умыви красные                  шансы                              взвесив,коммерцию                     новую                                вбили в умы —хотят          спекульнуть на Жоресе.Покажут рабочим —                                    смотрите,                                                      и онс великими нашими                                  тоже.Жорес             настоящий француз.                                                 Пантеонне станет же                       он                            тревожить.Готовы             потоки                         слезливых фраз.Эскорт,              колесницы —                                      эффект!Ни с места!                    Скажите,                                    кем из васв окне           пристрелен                                Жорес?Теперь             пришли                          панихидами выть.Зорче,            рабочий класс!Товарищ Жорес,                              не дай убитьсебя         во второй раз.Не даст.               Подняв                            знамен мачтовый лес,спаяв          людей                     в один                                 плывущий флот,громовый и живой,                                  по-прежнему                                                         Жореспроходит в Пантеон                                   по улице Суфло.Он в этих криках,                              несущихся вверх,в знаменах,                    в шагах,                                  в горбах«Vivent les Soviets!..                                    A bas la guerre!..Capitalisme à bas!..»[12]И вот —               взбегает огонь                                          и горит,и песня              краснеет у рта.И кажется —                       снова                                 в дыму                                              пушкариидут        к парижским фортам.Спиною              к витринам отжали —                                                    и вотиз книжек                 выжались                                   тени.И снова              71-й годвстает            у страниц в шелестении.Гора         на груди                        могла б подняться.Там       гневный окрик орет:«Кто смел сказать,                                 что мы                                              в семнадцатомпредали               французский народ?Неправда,                  мы с вами,                                     французские блузники.Забудьте                 этот                         поклеп дрянной.На всех баррикадах                                   мы ваши союзники,рабочий Крезо,                           и рабочий Рено».

ПРОЩАНИЕ