Всеволод Емелин - Пейзаж после битвы (сборник стихотворений) Страница 3

2001

Песня об 11 сентября

Есть в Нью-Йорке 2 офисных центра,Что стоят на обрыве крутом,Высотой по 400 метров,Из них видно далеко кругом.

Но ужасное дело случилось —В каждый билдинг влетел самолет.Они вспыхнули, как две лучины.Шел 2001 год.

Заливало счета керосином,Как спагетти, сгибался металл.Программист из далекой РоссииУ компьютера пост не бросал.

Приближалось багровое пламя,Персонал, обезумев, ревел.Он в Малаховку старенькой мамеПосылал этот текст на е-mаil.

Не убит я в сражении пулей,Не тону я средь бурных морей,Как пчела в загоревшемся улье,Жду я смерти в ячейке своей.

Я имел здесь хорошие виды,Я РR и маркетинг учил.Отчего ж злой пилот «Аль-Каиды»Нас с тобой навсегда разлучил.

Я умел зарабатывать баксы,Я бы мог даже выйти в мидлл-класс.Из-за спорной мечети Аль-АксаЗамочили в сортире всех нас.

Через месяц мне б дали грин-карту,Сразу в гору пошли бы дела.Сколько сил, сколько нервов насмарку,Ах, зачем ты меня родила?

Не побрившись, не сосредоточась,Даже рук вымыть некогда мне,Ухожу я в неведомый офис,Где не спросит никто резюме.

Так прощай навсегда, моя прелесть,Никогда уж не встретиться нам.Вот уж ноги мои загорелись,Подбирается пламя к рукам.

Вспоминай своего ты сыночка,Дорогая, любимая мать…Не успел тут поставить он точку,Начал вдруг небоскреб проседать.

Словно лифт, опустившийся в шахту,Как в бездонный колодец ведро,Небоскреб вдруг сложился и ахнул,Сверху сделалась зона зеро.

Тучи пыли вставали в эфире,Репортеры срывались на крик.А народ ликовал во всем мире,Что Америке вышел кирдык!

2001

Песенка об 11 сентября

Рейсом «Пан Американо»Взмах рукою из окнаТам за морем-океаномЕсть блаженная страна.

Словно два хрустальных гроба,Вертикально на попаТам стоят два небоскреба,А вокруг шумит толпа.

Как в водоворот сортира,Как на лампочку из тьмы,Со всего большого мираК ним стекаются умы.

Там достойная работа,Там возможности расти,Продавай «Дженерал моторс»,Покупайте «Ай-Ти-Ти».

И стоять бы башням вечно,Да подумали враги:Не Аллаху это свечки,А шайтану кочерги.

Рейсом «Пан Американо»Курсом прямо на закатДва отважных мусульманаОтправлялись на джихад.

Прозевала их охрана,Как орлы, поднявшись ввысь,Вдруг достали ятаганыИ к пилотам ворвались.

И два «Боинга» воткнули,Отомстив неверным псам,Как серебряные пули,Прямо в сердце близнецам.

Все дымило, все кровило,Как в компьютерной игре.Это было, было, было,Это было в сентябре.

Кверху задранные лица,Весь Манхэттен запыля,Две огромных единицыПревратились в два нуля.

Звон стекла, и скрежет стали,Вой сирен, пожарных крик…Мусульмане ликовали,Что Америке кирдык.

Горы гнутого железа,Джорджа Буша злой прищур.Я-то вроде не обрезан,Отчего ж я не грущу?

У меня друзья евреи,Мне известен вкус мацы.Почему ж я не жалеюЭти башни-мертвецы?

Может, лучше бы стояли,Свет во тьме, где нет ни зги,И, как в трубы, в них стекалиНаши лучшие мозги.

Там теперь круги развалин,Вздохи ветра, тишь да гладь.А нам с этими мозгами,Значит, дальше куковать.

2001

Банальная песня

Ах, белые березыСрубили не за грош,Пошел мой нетверезый,Да под чеченский нож.

Прощался с ним по-старомуВесь бывший наш колхозС гармошкой, да с гитарою,Да с песнею до слез.

Прощай ты, моя лапонька,Смотри не ссучься тут,Чечены за контрактникаИ выкуп не берут.

За государства целостность,За нефтяной запасСпит с горлом перерезаннымНесчастный контрабас.

Стоит угрюмым вызовомНесдавшийся Кавказ,Маячит в телевизореВедущий-пидарас.

Но спит контрактник кротко,Не видит этих рож.Теперь с дырявой глоткойУж водки не попьешь.

Не держит горло воздух,А он в горах хорош…Ах, белые березыСрубили ни за грош.

2001

Экфразис

Октябрьским вечером, тоскуя,Ропщу на скорбный свой уделИ пью я пятую, шестуюЗа тех, кто все-таки сумел

Ответить на исламский вызов —Семьсот заложников спасти.И я включаю телевизор,И глаз не в силах отвести.

Как будто в трауре невесты,В цветенье девичьей порыСидят чеченки в красных креслах,Откинув черные чадры.

Стройны, как греческие вазы,Легки, как птицы в небесах,И вместо кружевных подвязок,На них шахидов пояса.

Они как будто бы заснули,Покоем дышит весь их вид,У каждой в голове по пуле,На тонких талиях пластид.

Их убаюкивали газом,Как песней колыбельной мать,Им, обезвреженным спецназом,Не удалось себя взорвать.

Над ними Эрос и ТанатосСплели орлиные крыла,Их, по решенью депутатов,Родным не выдадут тела.

Четыре неподвижных телаВ щемящей пустоте рядовИсчадья лермонтовской БэлыИ ниндзя виртуальных снов.

Сидят и смотрят, как живые,Не бросив свой последний постТеперь, когда по всей РоссииИграют мальчики в «Норд-Ост».

2002

Ремейк

…А я помню только стену

С ободранными обоями.

И я тоже входил вместо дикого зверя в клетку.Загоняли меня, как макаку, менты в обезьянник.В подмосковной крапиве тянул землемера рулеткуИ уже с восемнадцати лет разучился блевать по пьяни.

Набивал коноплей мятые гильзы «Памира»,Заливали врачи в мою кровь океан физраствора.На подпольных тусовках сидел с улыбкой дебила,Из не давших мне можно составить город.

Изучал по книжкам проблемы пола,Шлифовал ступени святого храма,И страшнее глюков от циклодолаВидел только глюки от паркопана.

Ел таежный снег в бурых пятнах нефти,Вел неравный бой с материнским гнетом,И дрочил в общественном туалетеНа рекламу белья в каталоге «ОТТО».

Забивался в чужие подъезды на ночь,До тех пор пока не поставили коды,И не знаю, уж как там Иосиф Алексаныч,А я точно не пил только сухую воду.

Собрал пункты анкеты со знаком минус:Не сидел, не служил, не имею орден.Одевался в чужие обноски на вырост,И лишь только ленивый не бил мне по морде.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась короткой,В ней опущен я был и опидарасен,Но покуда рот мой глотает водку,Из него раздаваться будет хрип: «Не согласен!»

2004

Одиночество

И не одиночество желание поссать на снег,

Да нет, вот если посрать на снег – тогда да, того…

Да, ты прав, Андрей, это не одиночество ссать на снег,Да и срать на снег тоже как-то не очень-то.А вот дрочить на снег, глядя на люминесцентный свет,И пытаться попасть его мерцанию в такт, когда, в общем,                не дрочится.

Вот допустим, стоит человек в ночи,Он давно позабыл свое имя и отчество,Но он существует, а следовательно – дрочит,Потому что ему тоже радости хочется.

Свершает он свой рукоблудный грехГде-то в темном дворе, в спальных районах за Теплым                Станом.

И холод ползет под лобковый мех,И снег скрипит под ногой подобно пластиковым стаканам.Наступит ведь время, когда даже ментПобрезгует шарить у тебя по карманам.

Что-то он кушал, где-то он жил,Когда-то даже бывал он трезвый,Но теперь вокруг только ракушки-гаражи,Да стайка подростков на детской площадке ждет его,                чтобы зарезать.

Вот дожить бы ему до весны, когда станет тепло,И все божьи твари начнут плодиться и размножаться,Но на дворе февраль, пальцы правой руки свело,Что неудивительно при температуре минус пятнадцать.

Люминесцентный свет все-таки не порнофильм,Как ни старался, ни бился, но так и не кончил он.И от сугроба к сугробу куда-то побрел один.А мне показалось, что вот оно, одиночество.

2004

13-й портвейн

Едва период мастурбацииВ моем развитии настал,Уже тогда «Портвейн 13-й»Я всем другим предпочитал.

Непризнанный поэт и гений,Исполненный надежд и бед,Я был ровестником портвейна —Мне было лишь тринадцать лет.

Я был угрюмым семиклассником,Самолюбивым и несчастным,И подтирал я сперму галстуком,Как знамя коммунизма, красным.(Короче, мучился ужасно яПокуда не нашел лекарство.)

И много раз бывал родителямиЗастигнут в этот миг случайно,Любая тварь после соития,По Аристотелю, печальна.

Так, насладившись в одиночествеМятежной плотию своей,Я понимал, какой порочный я,Пропащий рукоблудодей.

И, чтоб скорей из мозга стерлисяПохабные галлюцинации,В сознанье собственной греховностиЯ за портвейном шел «13-м».

От ощущенья безвозвратнойРазвратной гибели моейМеня, как добрый терминатор,Спасал «13-й портвейн».

Тогда я не был суеверен,Агностик, троечник и пьяница,И мог «13-й портвейн»Бесстрашно пить даже по пятницам.

Еще не очень разбирался я,Кто там татарин, кто еврей,Кто представитель братской нации,А кто враждебных нам кровей,Но знал – «13-й портвейн» —Гармония цены и качества.

Его мы пили пионерамиВ те непростые времена,Когда ни штопора-то не было,Ни закуси, ни стакана.

Его открыть гвоздем железнымЛюбая школьница могла.Он шел из банки майонезной,А еще лучше из горла (вариант «со ствола»).

В подъездах без замков, без кодовых,На стройплощадках без охраныЕго глотали, словно воду мы,Не разливая по стаканам.

А времена были спокойные,Менты еще без автоматов,Кругом явления застойные,Везде уборные бесплатные.

Террор случался только в Чили,Где был у власти Пиночет.Тогда в сортирах не мочили,Как обещал нам президент.Там только пили и дрочили,Ну и еще один момент…А если вру насчет сортиров,Пусть подтвердит Тимур Кибиров.

Там загородочки фанерныеСкрывали крошечные кельи,Там поцелуи мои первыеПахли «13-м портвейном».

Вот унитаз журчит нам ласково,С бутылкой рядом я стою…Так море, бабы и шампанскоеВорвались властно в жизнь мою.

И только горлышки зеленыеВ моем качаются мозгу,И очи синие, бездонные…Пиздец, я больше не могу.

P.S. В городском саду цветет акация,Снова стать березкой хочет пень.Ты ж меня сгубил навек, «13-й»,Отроческий, сладкий мой портвейн.

2005