Баррель Оак - Случайные письма Страница 3

В ряду же. Рассеченные гранью дужек

Толстостеклых очков, недужат

Под снегами деревья. О

Переменах поверхность пальцев

Грезит – чтоб навсегда сменить

Ощущение камня, нити, холодной влаги

На твою, оттиснутую в бумаге,

Кожу. Как способность беззвучно выть

Нам дана алфавитом, равно

Нам дана не сочащая кровью рана.

Если можно в песках хранить

Города, то, наверное, как-то можно

И на выжженный вместе с мышцей

Шаг, которого шорох слышится,

Наложить печать безвременья – ложный

Бросить след опустевшим ложем.

Нарастаю кольцами год за годом

Нарастаю кольцами год за годом:

Сын, отец и муж. Только вот до Духа

Не дошел еще – но осталось время.

Подо мною сухими корнями тлеет

Череда имен – от отца и деда,

До когда-то жившего в львиной шкуре

Папуаса с хитрым прищуром глаза —

Поколений триста до унитаза.

Расслоился соленый в отсветах берег

Океана, который с другого края,

Серебренный льдинами, преломляет

Тех же солнца лучей красноватых пальцы.

Мой баркас летит на закатном паре.

Мне не видно волн, я боюсь остаться

В темноте посреди этой древней лужи,

Хоть моя душа и ее не уже.

Ветер спит в камнях. Мы идем на пристань.

Доберусь до дома – зажгу все лампы.

И в таких огнях самодельной рампы

Сам себе сыграю про белый город,

Размотавший с обрыва дороги в море,

Наказавший себя под палящим солнцем,

Зачехливший себя на три пальца пылью,

Но не сдавшийся ни на крупицу гнили.

Ты мне пишешь что-то – от раза к разу.

Отвечая тебе, на свои вопросы

Я пишу ответы, твои не помня.

Полагая симметрию отношений —

И твоих источник в тебе решений

Ясно вижу. И так бывает,

Что, вонзаясь в воду до мира края,

Мост рассвета меня на ходу встречает.

Говорят, океан не болит о прошлом.

Я не верю. На дне, уперевшись в сланцы,

Корабельные мачты должны же ранить

Его брюхо, каким бы ни бЫло жидким.

И не может не скрыться хоть где-то память,

Даже если не больше цветной открытки.

Часто думал об этом в три первых года —

И забыл – такова уж моя природа.

Со времен, о которых ты тоже помнишь,

Я стал больше моря бояться неба.

Под кормой, и правда, лишь километры —

А над мачтой, засевшей в баркаса теле…

Перепутались сети, и на задворках

Я сижу часами, не помня даже,

Что находка, а что пропажа.

Опадает лист на мои колени.

На скамейке рядом пустая чашка.

Под деревьями сам себе вижусь веткой,

Напитавшейся черным густым чифирем.

Не готов посмеяться еще над миром

(Но уже, похоже, не за горами).

Осень скоро накатит. Ее дарами

Поделюсь.

Привокзальный блюз

Луч проходит углами рамы,

Мотыля оглушив в промежности

Бурых стекол. От панорамы

Тянет мускусом тел и нежностью

Разогретой подошвы, жаркого

Вдоль асфальта идущей, шаркая.

Циферблат отражен в кивающем

Капюшоне заката. Выклевав

С циферблата секунды, кратно

Вторит поезд гудком, обратно

Отрезая возможность броситься.

И висками пружиня ватно,

Кровь наружу в ладони просится.

Данте

Мой Круг, где я под песком —

Как палец, растущий внутрь,

Сгибаюсь бесцельно —

Тут он.

Покрытый щелями улиц,

С химерами и валами,

Похожий с небес, наверно,

На пастбище с фонарями.

Расставленные в квадраты,

Посуда, мечты и кости,

Минуют меня строями.

Какие поэты? Бросьте!

Ведет нас, похоже, случай.

И с каждой стоянкой уже

Мосты. И peccatum в «деле»

Заменен графами «выбыл».

Седым волоском на теле,

Нам видятся ада глыбы.

Мечтали, но не хотели.

И ждем, хотя поезд прибыл.

Погибшему в чухонских болотах прадеду

Он любил приезжать сюда

Поздней осенью, во время уже,

Когда в полдень случайная оттепель

Не смоет дождем следа,

А в серых трясинах смутно

Блестит по утрам слюда

Окоченевшей ряски.

Дороги не грязны – тряски

И муторны. Чернозем

На фоне стволов сливается

С качающейся полуторкой.

Меня еще нет, но в нем

Есть кровь, впереди есть сутки —

на жизнь,

на рев попутки,

увидеть ее,

любовь.

Иконопись

И мне сниться, что пеший, понурый

Я иду через скошенный луг,

Где по краю, расставивши скулы,

Стены с хрустом смыкаются в круг.

Отпечатав тропу, возвращаться

Не могу – и мне проще вот так

Лбом холодным к земле прикасаться,

До песка опуская свой флаг.

Уложив на беленые стены

Все мазки, наблюдаю как дождь

Допивает персты и колена

У святых, уж стоящих без кож.

Хлеб смешался с ветвями и камнем,

И черствеет у ног головней.

Нет стекла за откинутой ставней.

Только по ветру глухо – «постой…»

Переходы

Всовываю, как в ярмо, голову в новый день,

Начиная с простого вставания,

С перехода меж стенами, словно тень,

Чтобы снова быть между стенами.

Чтобы, застегивая ремень сна

Перед новым сном,

Бросить в зияющий за спиной

Общий для нас пролом

Времени – горсть часов.

Чтобы, идя по пути отцов,

Встретив устало вечер,

Следовать к дому, шурша пальто,

И на детское за дверями «кто?»

На секунду застыв – действительно, кто? —

Привычно в глазок ответить

«Я». В паспорте не пометить

Как, отражаясь, мое лицо

С улыбкой мелькнуло в детях.

И, за стальное держась кольцо,

Пытаясь лететь как ветер

При этом —

В одном переходе от Гончих Псов —

Путь темен, хоть путник светел.

Я – не предмет веры

Я – не предмет веры.

Пальцы, глаза, колени… —

Собраны в сумму жизни.

Все как положено: тени,

Запахи, смятое ложе,

Пятна на стертой коже,

Женщина, дети, в пене

Щеки утрами, сумрак

Воспоминаний. Тот же

Вечный закон причины,

Делающий мужчину

Ветром, а после – камнем.

Все, кто рожден – отравлен

Этой судьбой как газом.

Много не скажешь разом,

Не описать в три строчки.

Принято после фразы

Ставить как гвозди точки.

Я же пленен поныне

Точками с запятыми;

Все же, надеясь двинуть

Дальше, чем просто в годы,

Спрятанные за спину,

Складываю в породы

Мелкую строк щетину,

Видя сквозь них свободу.

Отложенное

Обсуждая с тобой перемены

Нахожу их забавней и краше,

Чем под утро во тьме. Несомненно,

(Что-то в этом находят поэты)

Погребение в собственных мыслях —

Возведенное в степень удушье.

Не давал уж пол века советы,

Сам не зная – что хуже, что лучше,

Но для этого раза отложен,

Как заначка под старым матрацем —

Сколько раз устоять ни стараться,

Плюс один раз ты будешь положен.

Через реки, и трубы, и чайник,

Через горло – и снова же в реки,

Как две капли воды мы похожи,

Если долго зажмурены веки.

Позвонить из соседней деревни,

Даже выросшей в чью-то столицу,

Мне не трудно. Но трудно поверить,

Что я вспомню за голосом лица.

История

История как убийца

Свидетелей и улики

Стирает. За камнем камень

Сминает в хрустящем крике

И волосы и надежду

И ногти дорог

И скалы.

Завернуты в саван прежде,

Чем встретили свет

Вокзалы

С замерзшими поездами.

Пути подъедает вечность.

Смешались в дыму

Вассалы, князья, королевы, встречи,

Льды айсбергов с вмерзшей птицей,

Безмолвно раскрытым ртом

Плюющие океаны

Под рушащимся мостом.

У ликов святых кадила

Застыли в неловкой точке.

Что было, то было – бросьте!

Ни фото, ни даже строчки

В курганах секунд не скрыто.

История – оболочка,

Плененная алфавитом.

Потомки – мой ласточкин хвост

Потомки,

Смешные и ломкие,

Стоящие в воображении,

Привет!

Я лишь отражение,

Плетеный овал из соломки.

Родившись однажды под звездами,

Как гардемарины со сходней,

Вступив на военный корабль,

Подписываются на смерть,

Так я – своим первым дыханием

Заклеил с контрактом конверт —

На жизнь, и на стихописание,

На ветреный вечер,

На день,

Рисующий по расписанию

Деревья, и лужи, и тень,

На гулкие выстрелы поезда,

Несущего потный багаж,

На бег,

На удар ниже пояса,

На боль,

На процент от продаж,

На несколько сжатых столетий

Пугливой и чуткой любви,

На «дом», на «семья» и на «дети»,

На комья размокшей земли.

У нас есть еще по мгновенью —

Тебе прочитать,

Мне пропеть.

И есть еще вечное время —

Смеяться, грустить и терпеть.

Зима времени