Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы Страница 30

126

Быть может, нынче, невской полночью,Дух из своей ограды вышел:В Тебе, в Тебе я странно слышалПокой, огромный как чертог,И там, в тумане лунно-солнечном,Не знаю, что и чем творилиТе, кто столетьями усилийК Тебе взойти сквозь гибель смог.

127

Там души гор вздымали, шествуя,Хорал ко Храму Солнца Мира;Там многоцветные эфирыПростерлись, как слои морей…Там клиры стихиалей, пестуяЦветы лугов песнопоющих,Смеясь, звенели в дивных кущахНепредставимых алтарей.

128

И, точно в беззакатных праздникахНезримый град России строя,Там родомыслы и героиУже творили купола,А души гениев – и праведных —Друг другу вниз передавалиСосуды света – дале, дале,Все ниже, ниже – к лону зла.

129

О, не могу ни в тесном разуме,Ни в чаше чувств земных вместить я,Что сверх ума и сверх наитьяТы дал теперь мне, как царю;Что не словами, но алмазамиТы начертал в кровавом небе;О чем, как о насущном хлебе,Теперь стихом я говорю.

130

Нездешней сладостью и горечьюПознанья жгучего отравлен,Кому Российский космос явленСквозь щель обрушившихся плит;Он будет нем на шумном сборищеИ полн надежд в годину страха,Он, поднятый из тьмы и праха,Как собеседник, в Твой Синклит.

131

Там, в осиянном средоточии,Неразрушимом, недоступном,И по блистающим уступамМиров, готовятся путиИ строят праведные зодчиеДуховный спуск к народам мира —Вино небесного потираЭпохам будущим нести.

132

…Так душу бил озноб познания,Слепя глаза лиловым, чермным,И сквозь разъявшийся Infernum[4]Уже мерцал мне новый слой —Похожий на воспоминаниеО старой жизни с прежним телом,Как будто кто-то в белом-беломК лицу склонялся надо мной.

133

Та белизна была бездушною,Сухой, слепой, небогомольной,И странно: стало больно-больно,Что кончен вещий лабиринт,Что врач склонился над подушкою,Что всюду – белизна палаты,А грудь сдавил, гнетя как латы,Кровавый, плотный, душный бинт.

1949—1953

г. Владимир

Предварения

* * *

Мы на завтрашний день                        негодуем, и плачем, и ропщем.Да, он крут, он кровав —                          день побоищ, день бурь и суда.Но он дверь, он ступень                        между будущим братством всеобщимИ гордыней держав,                     разрушающихся навсегда.Послезавтрашний день —                     точно пустоши после потопа:Станем прочно стопой                     мы на грунт этих новых веков,И воздвигнется сень                     небывалых содружеств Европы,Всеобъемлющий строй                     единящихся материков.Но я вижу другой —                     день далекий, преемственно третий,Он ничем не замглен,                       он не знает ни войн, ни разрух;Он лазурной дугой                       голубеет в исходе столетья,И к нему устремлен,                       лишь о нем пламенеет мой дух.Прорастание сморщенных,                       ныне зимующих всходов,Теплый ветер, как май,                       всякий год – и звучней, и полней…Роза Мира! Сотворчество                       всех на земле сверхнародов!О, гряди! поспешай!                       уврачуй! расцветай! пламеней!

1952

<Сквозь тюремные стены>

Завершается труд,            раскрывается вся панорама:Из невиданных руд            для постройки извлек я металл,Плиты слова, как бут,            обгранил для желанного храма,Из отесанных груд            многотонный устой создавал.

Будет ярус другой:            в нем пространство предстанет огромней;Будет сфера – с игрой            золотых полукруглых полос…Камня хватит: вдали,            за излучиной каменоломни,Блеском утра залит            непочатый гранитный колосс.

Если жизнь и покой            суждены мне в клокочущем мире,Я надежной киркой            глыбы камня от глыб оторву,И, невзгодам вразрез,            будет радость все шире и ширеВидеть купол и крест,            довершаемые наяву.

Мне, слепцу и рабу,            наважденья ночей расторгая,Указуя тропу            к обретенью заоблачных прав,Все поняв и простив,            отдала этот труд Всеблагая,Ослепительный миф —            свет грядущего – предуказав.

Нет, не зодчим, дворцы            создающим под солнцем и ветром,Купола и венцы            возводя в голубой окоём —В недрах русской тюрьмы            я тружусь над таинственным метром

До рассветной каймы            в тусклооком окошке моем.

Дни скорбей и труда —            эти грузные, косные годыРухнут вниз, как обвал, —            уже вольные дали видны, —Никогда, никогда            не впивал я столь дивной свободы,Никогда не вдыхал всею грудью такой глубины!

В круг последних мытарств            я с народом безбрежным вступаю —Миллионная нить            в глубине мирового узла…Сквозь крушение царств            проведи до заветного края,Ты, что можешь хранить            и листок придорожный от зла!

1950—1956

Сквозь природу

* * *

Вы, реки сонныеДа шум сосны, —Душа бездоннаяМоей страны.

Шурша султанами,Ковыль, пырейСпят над курганамиБогатырей;

В лесной глуши горя,Не гаснет сказПро доблесть Игоря,Про чудный Спас.

И сердцу дороги,Как вещий сон,Живые шорохиБылых времен:

Над этой поймоюКостры древлян,Осины стройныеСырых полян,

Луна над мелями,Дурман лугов,В тумане медленномВерхи стогов,

Вода текучаяВсе прочь и прочь, —Звезда падучаяВ немую ночь.

1937—1950

* * *

Леший старый ли, серый волк ли —Все хоронятся в дебрь и глушь:Их беседы с людьми умолкли,Не постигнуть им новых душ,Душ, сегодня держащих власть,Чтобы завтра уйти иль пасть.

Но меня приняла РоссияВ свое внутреннее жилье;Чую замыслы потайныеИ стремленье, и страсть ее,И звезду, что взошла в тишиНепрочтенной ее души.

Только этой звезде покорен,Только этой звездой богат,Прорастание древних зёренИ вселенский грядущий садСлышу в шорохе хвойных ваий,В вольных хорах гусиных стай,

В буйной радости непогоды,В беззаконной ее гульбе,И в лучистых очах народа,И в кромешной его судьбе,И в ребятах, кто слушать радВ век каналов про Китеж-град.

И учусь я – сквозь гул машинный,Говор, ругань, бескрылый смех,Шорох бабьей возни мышиной,Спешку графиков, гам потех —Слушать то, что еще народСам в себе не осознает.

И друзей – не чванливых, грубых,Но таких, кто мечтой богат,Не в правленьях ищу, не в клубахИ не в теплом уюте хат,Но в мерцании встречных глаз,В недомолвках случайных фраз.

1950

* * *

Другие твердят о сегодняшнем дне.            Пусть! Пусть!У каждого тлеет – там, в глубине —            Таинственнейшая грусть.

Про всенародное наше Вчера,            Про древность я говорю;Про вечность; про эти вот вечера,            Про эту зарю;

Про вызревающее в борозде,            Взрыхленной плугом эпох,Семя, подобное тихой звезде,            Но солнечное, как бог.

Не заговорщик я, не бандит, —            Я вестник другого дня.А тех, кто сегодняшнему кадит, —            Достаточно без меня.

1955

Древнее

Над рекою, в нелюдном предвечерии,Кочевой уже потрескивал костер,И туманы, голубые как поверия,Поднимались с зарастающих озер.

Из-за мыса мелового, по излучинеОгибая отражающийся холм,С зеленеющими ветками в уключинеПоказался приближающийся челн.

И стремительно, и плавно, и таинственноЧуть серел он в надвигающейся тьме,И веслом не пошевеливал единственнымСам Хозяин на изогнутой корме.

Борода иссиня-черная да волосы —Богатырская лесная красота:Лишь рубаха полотняная без поясаДа штаны из домотканого холста.

Этим взором полесовщик и сокольничийМог бы хищную окидывать тайгу;Этой силою двуперстие раскольничьеУтверждалось по скитам на берегу;

Этой вере, этой воле пламенеющейПокоряются лесные божества,И сквозь сумерки скользит он – власть имеющий,Пастырь бора, его жрец, его глава.

И, подбрасывая сучья в пламя дикое,Я той полночью молился тьме былой —Вместе с нежитью лесной тысячеликою,Вместе с горькою и чистою смолой.

1945—1950