Хуан Хименес - Испанские поэты XX века Страница 32

«Когда бы я старинным был поэтом…»

Перевод Ю. Петрова

Когда бы я старинным был поэтом,я взгляд бы ваш прославил в песне, схожейс прозрачнейшей водой, потоком светлымструящейся на мрамор белокожий.

Я все сказал бы лишь одним куплетом,в который плеск всей песни был бы вложен:

— Я знаю сам, что мне не даст ответа,да и спросить не хочет и не можетваш взгляд, что полон благостного света,расцвета мира летнего — того же,что видел я в младенческие летав объятьях материнских в день погожий…

«Ветерок постучался негромко…»

Перевод В. Столбова

Ветерок постучался негромков мое сердце при свете зари.

— Я принес ароматы жасмина,ты мне запахи роз подари.

— Мой сад зарастает бурьяном,и все розы мои мертвы.

— Я возьму причитанья фонтанов,горечь трав и опавшей листвы…

Ветерок улетел… Мое сердце в крови…Душа! Что ты сделала с садом своим…{35}

«Сегодня ты будешь напрасно…»

Перевод В. Андреева

Сегодня ты будешь напрасноискать утешенья страданью.

Умчались, пропали бесследнофеи твоих мечтаний.Вода застывает, бесшумна,и сад умирает, безмолвен.Остались лишь слезы для плача,лишь слезы… Но лучше — молчанье.{36}

«И нет в том беды, что вино золотое…»

Перевод Ю. Петрова

И нет в том беды, что вино золотоеплеснет через край хрустального кубкаили сок запятнает прозрачность бокала…

Тебе знакомы тайны галереидуши твоей, дороги снов знакомыи к вечеру ведущие аллеи,к закату, к смерти… Ждут уже тебя тамбезмолвного существованья феи,они в сады, где нет весне предела,тебя однажды привести сумеют.

«Ушедших времен приметы…»

Перевод М. Квятковской

Ушедших времен приметы,кружева и шелк обветшалый,в углу — забытые четки,паутина под сводами залы;

нечеткие дагерротипыи выцветшие картинки,недочитанные книжонки,меж страниц — сухие былинки;

причуды романтики старой,отжившей моды созданья,в прошлом вещи — душа, и песня,и бабушкины преданья.

«Любимый дом, в котором…»

Перевод О. Савича

Любимый дом, в которомона жила когда-то,стоит над кучей сора, весь разрушен,повержен без возврата, —из дерева скелетисточенный, и черный, и разъятый.

Луна свой свет прозрачныйльет в сны и красит окна серебромвокруг. Одетый плохо и печальный,по старой улице бреду пешком.

«На тусклой холстине сумерек…»

Перевод М. Квятковской

На тусклой холстине сумеректоченой церкви иглаи пролеты сквозной колокольни,где колеблются колокола,возносятся ввысь.

Звезда, слева небесная,прозрачна и светла;клочком овечьей шерстипод нею проплылапричудливая тучка — серебряная мгла.

«Мне бы, словно Анакреону…»

Перевод М. Квятковской

Мне бы, словно Анакреону,петь, смеяться, бросать на ветермудрости горький опыти жестокие откровенья,

и пить вино… не смешно ли?но поймите — так рано поверитьв обреченность — и веселитьсяна глазах торопливой смерти.

«Какой сияющий вечер!..»

Перевод М. Квятковской

Какой сияющий вечер!Воздух застыл, зачарован;белый аист в полетедремотой скован;и ласточки вьются, и клиньями крыльевврезаются в золото ветра, и сновауносятся в радостный вечерв кружении снов.

И только одна черной стрелкой в зените кружится,и клиньями крыльев врезается в сумрак простора —не может найти она черную щель в черепице.

Белый аист,большой и спокойный,торчит закорюкой — такой неуклюжий! —над колокольней.

«Землистый вечер, чахлый и осенний…»

Перевод А. Гелескула

Землистый вечер, чахлый и осенний, —под стать душе и вечным ее смутам —и снова гнет обычных угрызенийи старая тоска моя под спудом.

Ее причин по-прежнему не знаюи никогда их, верно, не открою,но помню и твержу, припоминая:— Я был ребенком, ты — моей сестрою.

—

Но это бредни, боль, ты мне понятна,ты тяга к жизни подлинной и светлой,сиротство сердца, брошенного в море,где ни звезды, ни гибельного ветра.

Как верный пес, хозяином забытый,утративший и след и обонянье,плетется наугад, и как ребенок,который заблудился на гулянье

и в толчее ночного карнаваласреди свечей, личин, фантасмагорийбредет, как зачарованный, а сердцесжимается от музыки и горя, —

так я блуждаю, гитарист-лунатик,хмельной поэт, тоскующий глубоко,и бедный человек, который в тучахотыскивает бога.

«Так и умрет с тобой волшебный мир…»

Перевод П. Грушко

Так и умрет с тобой волшебный мир,в котором память сохраняет живочистейшие из дуновений жизнии белый призрак первого порыва?

Запавший в сердце голос, и ладонь,которую во сне не раз голубил?Все отсветы любвив твоей душе, в ее небесной глуби?..

Так что ж — так и умрет с тобой твой мир,твой новый след на старом белом свете?Горнила жаркие души твоей —на прах земной работают, на ветер?

«Оголена земля. Уныло воет…»

Перевод М. Квятковской

Оголена земля. Уныло воетдуша на уходящий светголодною волчицей. На закатечто ищешь ты, поэт?

Несладко странствовать, когда дорога —на сердце камнем. Ветер оголтелый,и подступающая ночь, и горечьдалекой цели! У дороги белой

стволы закоченелые чернеют.А дальше — горный силуэтв крови и в золоте. Смерть солнца… На закатечто ищешь ты, поэт?

Поле

Перевод Инны Тыняновой

Вечер вдали умирает,как тихий огонь в очаге.

Там, над горой, остываютпоследние угольки.

Вон тополь, разбитый грозою,на белой дороге вдали.

Две тонкие ветки больные,и на каждой — черный листок.

Не плачь! Далеко в золотой лиственайдешь ты тень и любовь!

«Сегодня — хотой, завтра — петенерой…»

Перевод О. Савича

Сегодня — хотой{37}, завтра — петенерой{38}звучишь в корчме, гитара:кто ни придет, играетна пыльных струнах старых.

Гитара придорожного трактира,поэтом никогда ты не бываешь.

Но, как душа, напев свой одинокийты душам проходящих поверяешь…

И путник, слушая тебя, мечтаетуслышать музыку родного края.

«И снится — красный шар всплывает на востоке…»