Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917 Страница 32

Змея…*

Вчера неведомо откуда в Государств, думу вползла самая настоящая змея.

Суеверные депутаты говорили:

– Не к добру это!

«Биржевка» в страхе нам намедни рассказала,                   Что в Думу-де змея вползла.Взаправду ли вползла? Иль, может быть, из зала                    Обратно уползла,                    Успев наделать зла?Кто с буйным Марковым шипел все время рядом?Кто Пуришкевичу любезно плешь обвил?Кто клеветническим своим змеиным ядом                   Недавно нас травил?К чему одной змее дивиться, точно чуду,И лживо вопиять: к добру она иль к худу?                  Ни к худу, ни к добру.О, сколько их еще, злых, сытых и надменных,Людей по внешности, но гадов несомненных                    По их змеиному нутру!

Куры*

   «Ко-ко-ко-ко!»      «Ко-ко-ко-ко?»«Уж солнце вона – высоко,А ты, никак, все спишь, касатка? –   Хохлатке молвила хохлатка. –Ты чем же ночью-то так занята была?»   «Ох, мать, я вправду не спала.Лягушки – сгинь они! – всю ночь без промежуткаВопили так, что слушать было жутко:   Ква-ква! Ква-ква! Ква-ква!Уж я на чердаке не находила места.От шуму стала так кружиться голова,   Что я, поверишь ли, едва   Не кувыркнулася с насеста».«Ась? – на хохлаток тут накинулся петух. –   О чем вы шепчетеся, дуры?»   На крик сбежалися все куры,А через час гулял по всей деревне слух:   Мол, про лягушек вызнал кто-то,Что ночью был у них галдеж совсем не зря, –Лягушки задали банкет на все болото   В честь своего царя:Вернулся аист к ним вчера из-за границы.   И вот с пустяшной небылицы   У кур поднялся кавардак:   «Куд-куд-кудак!»   «Куд-куд-кудак!»   «Ведь, как-никак,   Мы всё же птицы!А что за жизнь у нас? Лягушка – эка фря! –   И та царем своим гордится.Так после этого нам, курам, без царя   Быть и подавно не годится!»     «Что „не годится“ – просто срам!»       «Мы – не народ, а сброд!»         «Мы – стадо!»       Пошел средь кур по всем дворам         Такой трарам,   Что просто страх: царя им надо!   Царя! Легко сказать, да потрудней найти.   Куда с поклонами идти?   С кем заводить переговоры?   Средь петухов пошли раздоры,   Ожесточились петухи:   Ни капли общего доверья.   Из-за малейшей чепухи   Лилася кровь, летели перья.   «Злодей!»   «Плутяга!»      «Вор!»         «Подлец!»   Каких тут не было словец?!   Но, притомившись долгим спором,   Бойцы смирились, наконец,   И, столковавшись, общим хором   Себе наметили царька –      Хорька.   «То ничего, что мал он с виду, –   А как силён и как зубаст!»   «Уж он подвластных кур в обиду,   Конечно, никому не даст!»«Все об уме его слыхали отзыв лестный?»«Мудрец известный!»«Он даст законы нам, распределит права,Искоренит вконец раздоры, своевольство!»Тут куры, времени не тратя на слова,К хорьку почетное отправили посольство.«Отец наш! – пред хорьком, волненье поборов,   Толпа послов заголосила. –   Ты нам прибежище и сила,   Защита наша и покров!Владыка, не отринь куриного моленья,Да благостью твоей мы токи слез утрем!О, согласись принять от нас бразды правленья!Взойди на новый трон и будь у нас царем!»«Да будет так! – сказал хорек с приметной дрожью,Припомнивши насест куриный и чердак. –Гнет власти я готов понесть во славу божью.      Да будет так!   Ни хищный зверь, ни злая птица   Вам не опасны с этих пор:Мной будет прогнана от ваших гнезд лисицаИ будет ястребу жестокий дан отпор.Всяк, вас обидевший, останется в ответе.Пусть зернышко у вас утащит воробей,И для него – клянусь, господь меня убей! –День этот будет днем… последним днем на свете!Я – меч народный! Я…»          Ну, словом, наш хорекНахваливал себя и вдоль и поперек.Вступив же на престол, на ласки не скупился,Нрав кроткий проявлял на деле и словах,Пока… пока в своих владетельных правах       Совсем не укрепился.Вот тут-то и пришла для подданных беда:Минуты не могли провесть они в покое.   Являясь к курам для суда,   Их повелитель иногдаИзволил проявлять усердие такое,Что утром, уходя с виновного двора,Не оставлял в живых ни одного пера!   Так – не прошло еще полгода,   Как обнаружилось зимой,   Что от куриного народа,   От стариков и от приплода,   Осталось… боже, боже мой!Те, что осталися, бранились: «Пёвни, пёвни!   Метлою гнать вас из деревни!   Кого избрали вы в цари,   Холера всех вас побери!Откуда нам теперь спасенья ждать? Откуда?   Просить у неба, что ли, чуда?   Ну, так идем тогда к попу».Но поп, узнав, с чего пошла у кур тревога:«О род мятущийся! – прикрикнул на толпу. –Несть власти, аще не от бога!   Как ваша участь ни горька,   Не ополчайтесь на хорька!»   Обескуражены, понуры,   Бранились крепко петухи:   «С таким попом одни грехи!»   И порешили снова куры   В собранье тайном на току:   «Идем к Вавиле – мужику!   С Вавилой всякое бывало,   Изведал горюшка немало   Мужик строптивый на веку.   Авось поможет нам советом!»   Помог мужик. Но как? Об этом   Я рассказать вам все могу   Лишь в тесном дружеском кругу   И то – под дьявольским секретом.

1914 г.

Что курам про царя Вавила мог сказать,   Примером можно показать,Уж места нет теперь секрету.   У кур случилось в добрый часТо, что случилось и у нас:   Был царь – и нету!Смели весь мусор без следа.Надеюсь, братцы, навсегда!

1918 г.

По сообщению немецких газет, принц Карл Гессенский заявил финляндскому посольству, что он согласен вступить на финский престол только по истечении двух лет.

   Впрок нынче всем пошла Вавилина наука.С Финляндией теперь какая вышла штука:   Там сдуру выбрали царя.   А он, недолго говоря,«Согласен, – говорит. – Что ж? Стать царем недурно!   Да только… море вздулось бурно.   А ехать надо к вам водой.Не приключился бы со мной конец худой.   Так погодим уже два года…   Пока уляжется погода!..»

А буря все растет. Уж тихих нет морей.   Затопит скоро всех царей!

11 октября 1918 г.

Диво дивное*

   Ну, вот:Жил-был мужик Федот –   «Пустой Живот».Недаром прозвищем таким он прозывался.   Как черный вол, весь век      Трудился человек,А все, как голым был, так голым оставался –   Ни на себе, ни на жене!Нет к счастью, хоть ты что, для мужика подходу.   Нужда крепчала год от годуИ, наконец, совсем Федотушку к стене   Прижала так, – хоть с моста в воду.   Ну, хоть живым ложися в гроб!«Весна-то… Ведрышко!.. И этаку погодуДа прогулять?! – стонал несчастный хлебороб,   Руками стиснув жаркий лоб. –   Святитель Миколай! Мать пресвятая дева,   Избави от лихой беды!»У мужика зерна не то что для посева,Но горсти не было давно уж для еды.Затосковал Федот. Здоровье стало хуже.   Но явно тая с каждым днем,      Мужик, стянув живот ремнем         Потуже,      Решил говеть. Пока говел –            Не ел,         И отговевши,         Сидел не евши.      «Охти, беда! Охти, беда! –Кряхтел Федот. – Как быть? И жить-то неохота!»А через день-другой и след простыл Федота:   Ушел неведомо куда!Федотиха, в слезах от горя и стыда,Сама себя кляла и всячески ругала,   Что, дескать, мужа проморгала.            А муж,   Сумев уйти тайком от бабы,   Не разбирая вешних луж,   Чрез ямы, рытвины, ухабы,   По пахоти, по целине   Шагал к неведомой стране, –Ну, если не к стране, то, скажем, так куда-то,Где люди, мол, живут и сыто и богато,   Где все, чего ни спросишь, есть,   Где мужику дадут… поесть!   Худой да легкий с голодовки,   Федот шагал без остановки,   Порой почти бежал бегом,   А как опомнился уж к ночи,   Стал протирать в испуге очи:Дождь, ветер, а кругом… дремучий лес кругом.Искать – туда, сюда… Ни признаку дороги.От устали Федот едва волочит ноги;Уж мысль была присесть на первый же пенек, –Ан только в поисках пенька он кинул взглядом,   Ни дать ни взять – избушка рядом,   В окне маячит огонек.Кой-как нащупав дверь, обитую рогожей,Федот вошел в избу.           «Здорово, землячок! –   Федота встретил так хозяин-старичок. –   Присядь. Устал, поди, пригожий?   Чай, издалёка держишь путь?»   «Из Голодаевки».           «Деревня мне знакома.   Рад гостю. Раздевайсь».           «Мне малость бы соснуть».           «Располагайся, брат, как дома.А только что я спать не евши не ложусь.   Ты как на этот счет?»           «Я… что ж?.. Не откажусь!..»«Добро. Мой руки-то. Водица у окошка».«Ну, – думает Федот, – хороший хлебосол:           Зовет за стол,А на столе, гляди, хотя бы хлеба крошка!»«Умылся? – между тем хлопочет старичок. –   Теперь садись, да знай: молчок!»А сам залопотал: «А ну-тка, Диво, Диво!   Входи в избушку живо,   Секися да рубися,   В горшок само ложися,      Упарься,      Прижарься,   Взрумянься на огне   И подавайся мне!»   В избу, гагакнувши за дверью,   Вбежало Диво – гусь по перью.   Вздул огонечек гусь в золе,   Сам кипятком себя ошпарил,   В огне как следует поджарил   И очутился на столе.   «Ешь! – говорит старик Федоту. –   Люблю попотчевать гостей.   Ешь, наедайся, брат, в охоту, –   Но только, чур, не трожь костей!»Упрашивать себя мужик наш не заставил:Съел гуся начисто, лишь косточки оставил.Встал, отдуваяся:«Ф-фу! Ввек так не едал!»   А дед опять залопотал:   «Ну, кости, кости, собирайтесь         И убирайтесь!»Глядь, уж и нет костей: как был, и жив и цел,   Гусь со стола слетел.«Эх! – крякнул тут Федот, увидя штуку эту. –   Цены такому гусю нету!»«Не покупал, – сказал старик, – не продаю:   Хорошим людям так даю.Коль Диво нравится, бери себе на счастье!»«Да батюшка ж ты мой! Да благодетель мой!»   На радостях, забыв про ночь и про ненастье,   Федот с подарком под полой,   Что было ног, помчал домой.   Примчал.   «Ну, что, жена? Здорова?»   И, молвить ей не давши слова,   За стол скорее усадил,   Мясцом гусиным угостил   И Диво жить заставил снова.Вся охмелевши от мясного,   «Ахти!» – раскрыла баба рот,Глядит, глазам своим не веря.   Смеется радостно Федот:«Не голодать уж нам теперя!»

Поживши на мясном денька примерно два,И телом и душой Федот совсем воспрянул.Вот в лес на третий день ушел он по дрова.А следом поп во двор к Федотихе нагрянул:«Сдыхали!.. Как же!.. Да!.. Пошла везде молва         Про ваше Диво.      Из-за него-де нерадиво      Блюсти ты стала с мужем пост.Как?! Я… отец ваш… я… молюсь о вас, пекуся,А вы – скоромиться?!» Тут, увидавши гуся,      Поп цап его за хвост!Ан руки-то к хвосту и приросли у бати.      «Постой, отец! Постой!      Ведь гусь-то не простой!»Помещик, глядь, бежит соседний, сам не свой:   «Вцепился в гуся ты некстати:   Хоть у деревни справься всей, –   Гусь этот – из моих гусей!»   «Сей гусь?!»   «Вот – сей!!»   «Врешь! По какому это праву?»   Дав сгоряча тут волю нраву,   Помещик наш отца Варнаву      За бороденку – хвать!   Ан рук уже не оторвать.   «Иван Перфильич! Вы – забавник!»   Где ни возьмися, сам исправник:   «Тут дело ясное вполне:   Принадлежит сей гусь казне!»   «Гусями вы еще не брали!..»   «В казну!»      «В казну! кому б вы врали      Другому, только бы не мне!?»   Исправник взвыл:   «Нахал! Вы – грубы!   Я – дворянин, прошу понять!»   И кулаком нахала в зубы.   Ан кулака уж не отнять.Кричал помещик, поп, исправник – все охрипли,На крик охотников других несло, несло…   И все один к другому липли.Гагакал дивный гусь, а жадных душ число         Росло, росло, росло…      Огромный хвост людей за ДивомТянулся по горам, пескам, лесам и нивам.Весна испортилась, ударил вновь мороз,      А страшный хвост у дивной птицы         Все рос да рос.И, бают, вот уж он почти что у столицы.Событья, стало быть, какие у дверей!      Подумать, – обольешься потом.      Чем все б ни кончилось, но только бы скорей!      Федот!! Ну, где Федот?.. Все дело за Федотом!!

1914 г.