Юрий Левитанский - Черно-белое кино (сборник) Страница 34

«За рощей туман сгущался…»

За рощей туман сгущался,все чаще дождь моросил.Я с молодостью прощался,прощенья у ней просил.– Еще, – говорил, – побуду.– Пора, – отвечала, – в путь.О, я тебя не забуду!О, ты меня не забудь!Двенадцать часов пробило.Темно за окном, черно.– Когда это, милый, было?– Вчера, – говорю, – давно.Луна в облаках бродила,шуршала у ног трава.Ах, молодость, ты правдива!Ах, молодость, ты права!И тщетно взываю к чуду,и что-то сжимает грудь…О, я тебя не забуду!О, ты меня не забудь!

«Мундиры, ментики, нашивки, эполеты…»

Д. Самойлову

Мундиры, ментики, нашивки, эполеты.А век так короток – господь не приведи.Мальчишки, умницы, российские поэты,провидцы в двадцать и пророки к тридцати.Мы всё их старше год от года, час от часа,живем, на том себя с неловкостью ловя,что нам те гении российского Парнасауже по возрасту годятся в сыновья.Как первый гром над поредевшими лесами,как элегическая майская гроза,звенят над нашими с тобою голосамипочти мальчишеские эти голоса.Ах, танец бальный, отголосок погребальный.Посмертной маски полудетские черты.Гусар, поручик, дерзкий юноша опальный,с мятежным демоном сходившийся на ты.Каким же ветром обдиралась эта кожа,какое пламя видел он, какую тьму,чтоб, словно жизнь безмерно долгую итожа,в конце сказать – «и зло наскучило ему»!He долгожители, не баловни фортуны —провидцы смолоду, пророки искони…Мы всё их старше, а они всё так же юны,и нету судей у нас выше, чем они.

«Снег валил до полуночи…»

Снег валил до полуночи, рушился мракнад ущельями,а потом стало тихо, и месяц взошел молодой…Этот мир, он и движим и жив испоконпревращеньями,то незримой, то явной, бесчисленной их чередой.Чередуется свет с темнотой, обретенья – с потерями,и во всем этом свой, несомненно, и смысл, и резон.Череда превращений, закон сохраненья материи —как догадка твоя дерзновенна, Овидий Назон!Все, действительно, так,и, покуда планета вращается,и природа, ликуя, справляет свое торжество,всякий миг завершается что-то,и вновь превращаетсясущество в вещество, и опять вещество в существо.Как в кольце лабиринта глухими бредемкоридорами,как в преддверии часа, когда разразится гроза,переходами темными движемся,между которымиобжигающий пламень на миг ослепляет глаза.Недоверчиво смотрим, как трагик становитсякомиком,сокрушенно взираем, как старость вступает в права,как гора рассыпается в прах,и над маленьким холмиком,выбиваясь из сил, молодая восходит трава.И однажды осенней порой, прислоняськ подоконнику,вдруг легко различаем сквозь морок и зябкийтуман,как наш давний роман переходит в семейнуюхронику,и семейным преданьем становится старый роман.Мы себя убеждаем – ну, что там печалитьсяпопусту,но подстреленной птицей клокочет и рветсяв грудиэтот сдавленный возглас – как вслед уходящемупоезду —о мгновенье, помедли,помешкай,постой,погоди!

Студия звукозаписи

Успеть, пока вертится круги вьется магнитная лента.Не ждать напряженно момента,когда остановится круг.Успеть, пока кружится диск,но только не думать о диске.Не думать все время о риске,что все не успеешь сказатьHe надо форсировать речь,и, четко скандируя строки,старайся не думать о сроке,который тебе отведен.Спокойно выкладывай их,свои сокровенные думы,а все посторонние шумысотрутся в положенный срок.Бесстрашно выстраивай в рядсвои путеводные вехи,а все шумовые помехимеханик потом уберет.Расставится все по местам,и где-нибудь в памяти векапроявится вся дискотеказаписанных им голосов.Но ты говори, говори,ты даже не думай об этом.Смотри, каким медленным светомнаполнена рама окна.А ты не смотри, не смотри,как движется час календарный.Смотри, как медово-янтарныйпо дереву движется сок.Смотри, как решительно вдругнабухла апрельская завязь.И все не кончается запись,и плавно вращается круг.

Сцена у озера

Озеро Тракай в Литве. Берег. Старинный замок вдали. Раннее утро. На берегу Поэт и Фауст.

Фауст

Мне кажется, что я сегодня вновь,как в дни былых скитаний многотрудных,сижу у вод Эгейских изумрудныхна бесподобном празднестве морском.И нереиды в этот ранний часгуляют, как купальщицы по пляжу,а после принимаются за пряжу,садятся прясть на прялках золотых…Восходит солнце. Снова будет день,еще один из множества несметныхобычных наших дней и дней бессмертных,которым кануть в Лету не дано.А нам все мало, мало, нас опятькуда-то вдаль влечет – ворочать горы,искать волшебный корень мандрагорыиль камень философский добывать…

Поэт

Да вы поэт, мой Фауст, видит бог!Я дам сейчас вам перья и бумагу,и вы, мой друг, садитесь и пишите,и сочиняйте все, что вам угодно —канцону,пасторальили сонет —сей дар похоронить в земле – преступно!

Фауст

Ну, что ж, кому прекрасное доступно,кто любит – тот действительно поэт.

Поэт

Да, вы поэт, мой Фауст, в этом суть,и потому вы так великодушны,и я не знаю, что мне должно сделать,чтоб вам воздать за вашу доброту.И все-таки, и все-таки опятья смею вас обеспокоить просьбой,последней моей просьбою смиреннойи самой сокровенною моей.Мне б так хотелось, о мой добрый Фауст,хотя бы раз, хотя бы на мгновенье,воочию увидеть Катеринув том времени, немыслимо далеком,в том будущем,в котором,неизвестно,смогу ли увидать ее хоть раз…

Фауст

Хотя, насколько помнится, mein Freund,подобным обещаньем я не связан,но раз вам это нужно – я обязан,и вашу просьбу выполню тотчас.Глядите ж!..

Возникает утро какого-то дня две тысячи первого года.

Комната Катерины. Катерина, молодая женщина лет двадцати семи, в кресле, с раскрытою книгой на коленях.

Катерина

Не первый раз листаю эту книгу.Когда-то мне казалось необычнымее названье – «Письма Катеринеили Прогулка с Фаустом», а вотпривыкла – и читаю, словно адрес,написанный однажды на конверте,в котором столько лет хранятся письма,когда-то адресованные мне…

Читает наизусть.

«Я дьяволу души не продавал —хоть с Фаустом сошлась моя дорога,но он с меня не спрашивал залога,моей души не требовал взамен…»Конечно, нынче так уже не пишут.И, верно, слог немного старомоден.И эти рифмы – кто ж теперь рифмует!Ax, день минувший, мой двадцатый век,вчерашнее уже тысячелетье —извечный спор архаики с модерном,их бурные ристалища и расприи странный ихв итогесимбиоз.И все же я к тебе, мой прошлый век,то странное испытываю чувство,которое подобно ностальгии —и сладок его вкус,и горьковат.

Раскрывает книгу и начинает читать.

Поэт

Вы посмотрите, Фауст, посмотрите —слезинка по щеке ее скатилась!Я к ней пойду! Хотя бы на мгновенье!Я только ее волосы поправлю,слезинку набежавшую утру!..

Несмотря на запрещающие знаки, которые подает ему Фауст, бросается к Катерине. Виденье тотчас исчезает. По щеке Поэта текут слезы.

Фауст

Увы, нам только кажется порой,что мы свой жребий сами выбираем.А мы всего лишь слезы утираем,чужие ли, свои – не все ль равно!

«Освобождаюсь от рифмы…»

Освобождаюсь от рифмы,от повторенийдланей и ланей,смирении и озарений.В стихотворенье —как в воду,как в реку,как в море,надоевшие рифмы,как острые рифы,минуя,на волнах одного только ритмаплавно качаюсь.Как прекрасныего изгибы и повороты,то нежданно резки,то почти что неуловимы!Как свободны и прихотливычередованьяэтих бурных его аллегроили анданте!На волнах одного только ритмаплавно качаюсь.Как легко и свободнокатит меня теченье.То размашистозаношу над водоюруку,то лежу на спине,в небеса гляжу,отдыхаю…Но внезапно,там,вдалеке,где темнеют плесы,замечаю,как на ветрушелестят березы.Замечаю,как хороши они,как белёсы,и невольнок моим глазамподступают слезы.И опять, и вновь,вопреки своему желанью —о любовь и кровь! —я глаза утираюдланью.И шепчу,шепчу —о березы мои, березы! —повторяя —березы,слезы,морозы,розы…

«Меж двух небес…»