Бенедикт Лившиц - Полутораглазый стрелец Страница 36

* Бедный пастушок (англ.). — Ред.

196.

В трактирах пьяный гул, на тротуарах грязь,В промозглом воздухе платанов голых вязь,Скрипучий омнибус, чьи грузные колесаВраждуют с кузовом, сидящим как-то косоИ в ночь вперяющим два тусклых фонаря,Рабочие, гурьбой бредущие, куряУ полицейского под носом носогрейки,Дырявых крыш капель, осклизлые скамейки,Канавы, полные навозом через край, —Вот какова она, моя дорога в рай!

197. ПОСЛЕДНЕЕ ИЗЯЩНОЕ ПРАЗДНЕСТВО

Расстанемся друг с другом навсегда,Сеньоры и прелестнейшие дамы.Долой — слезливые эпиталамыИ страсти сдерживавшая узда!

Ни вздохов, ни чувствительности ложной!Нам страшно сознавать себя сродниБаранам, на которых в оны дниНапялил ленты стихоплет ничтожный.

Жеманясь и касаясь лишь слегкаУтех любви, мы были смешноваты.Амур суровый требует расплаты —И кто осудит юного божка?

Расстанемся же и, забыв о том,Что блеяли недавно по-бараньи,Объявим ревом о своем желаньиОтплыть скорей в Гоморру и Содом.

198. САТУРНИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Право, и дьявол тут мог бы смутиться —Я опьянел в этот солнечный день.Что было хуже: сама ли певица,Или тупая ее дребедень?

Под керосиновой лампой пьянино…Дым, изо всех наползавший углов…Печень больная была ли причиной,Но я не слышал собственных слов.

Все расплывалось в каком-то угаре,Желчь клокотала во мне, как фонтан.О, эти арии в репертуареХари, укрытой за слоем румян!

После мороженого я скороВышел на воздух в открытый сад,Где с меня не сводили взораТри мальчугана с глазами трибад.

Эти бездельники за парапетомСтанции стали еще наглей.Я заорал на них, но при этомПепла наелся сигары своей.

Вот и конец наважденью: я — дома!Кто-то мне на ухо шепчет… Нет,Это не явь, а все та же дрема!К счастию, ночь на исходе… Рассвет…

199. САФО

С тугими персями, с запавшими глазамиВдоль хладных берегов волчицей Сафо бродит.Ей распирает грудь желаний томных пламя,

И о Фаоне мысль до бешенства доводит:Все слезы презрел он! Забывши об обряде,Она густых, как ночь, волос терзает пряди.

О, если б вырваться из тягостного пленаВ те времена, когда свою любовь напевамЕй нравилось вверять, чтобы в стихах нетленноИх память сберегла в усладу спящим девам!

И вот, окликнута из моря Мойры зевом,Она бросается в него белей, чем пена,Меж тем как в небесах, пылая правым гневом,Отмстительницею Подруг встает Селена.

ЖАН-АРТЮР РЕМБО

200. ОЩУЩЕНИЕ

В сапфире сумерек пойду я вдоль межи,Ступая по траве подошвою босою.Лицо исколют мне колосья спелой ржи,И придорожный куст обдаст меня росою.

Не буду говорить и думать ни о чем —Пусть бесконечная любовь владеет мною —И побреду, куда глаза глядят, путемПрироды — счастлив с ней, как с женщиной земною.

201—203. ОФЕЛИЯ

По черной глади вод, где звезды спят беспечно,Огромной лилией Офелия плывет,Плывет, закутана фатою подвенечной.В лесу далеком крик: олень замедлил ход.

По сумрачной реке уже тысячелетьеПлывет Офелия, подобная цветку;В тысячелетие, безумной, не допеть ейСвою невнятицу ночному ветерку.

Лобзая грудь ее, фатою прихотливоИграет бриз, венком ей обрамляя лик.Плакучая над ней рыдает молча ива.К мечтательному лбу склоняется тростник.

Не раз пришлось пред ней кувшинкам расступиться.Порою, разбудив уснувшую ольху,Она вспугнет гнездо, где встрепенется птица.Песнь золотых светил звенит над ней, вверху.

Офелия, белей и лучезарней снега,Ты юной умерла, унесена рекой:Не потому ль, что ветр норвежских гор с разбегаО терпкой вольности шептаться стал с тобой?

Не потому ль, что он, взвевая каждый волос,Нес в посвисте своем мечтаний дивных сев?Что услыхала ты самой Природы голосВо вздохах сумерек и жалобах дерев?

Что голоса морей, как смерти хрип победный,Разбили грудь тебе, дитя? Что твой жених,Тот бледный кавалер, тот сумасшедший бедный,Апрельским утром сел, немой, у ног твоих?

Свобода! Небеса! Любовь! В огне такогоВиденья, хрупкая, ты таяла, как снег;Оно безмерностью твое глушило слово —И Бесконечность взор смутила твой навек.

И вот Поэт твердит, что ты при звездах ночьюСбираешь свой букет в волнах, как в цветнике.И что Офелию он увидал воочьюОгромной лилией, плывущей по реке.

204. НА МУЗЫКЕ

Вокзальная площадь в Шарлевиле

На чахлом скверике (о, до чего он весьПрилизан, точно взят из благонравной книжки!)Мещане рыхлые, страдая от одышки,По четвергам свою прогуливают спесь.

Визгливым флейтам в такт колышет киверамиОркестр; вокруг него вертится ловеласИ щеголь, подходя то к той, то к этой даме;Нотариус с брелков своих не сводит глаз.

Рантье злорадно ждут, чтоб музыкант сфальшивил;Чиновные тузы влачат громоздких жен,А рядом, как вожак, который в сквер их вывел,И отпрыск шествует, в воланы разряжен.

На скамьях бывшие торговцы бакалеейО дипломатии ведут серьезный спорИ переводят все на золото, жалея,Что их советам власть не вняла до сих пор.

Задастый буржуа, пузан самодовольный(С фламандским животом усесться — не пустяк!),Посасывает свой чубук: безбандерольныйИз трубки вниз ползет волокнами табак.

Забравшись в мураву, гогочет голоштанник.Вдыхая запах роз, любовное питьеВ тромбонном вое пьет с восторгом солдатьеИ возится с детьми, чтоб улестить их нянек.

Как матерой студент, неряшливо одет,Я за девчонками в тени каштанов томныхСлежу. Им ясно все. Смеясь, они в ответМне шлют украдкой взгляд, где тьма вещей нескромных.

Но я безмолвствую и лишь смотрю в упорНа шеи белые, на вьющиеся пряди,И под корсажами угадывает взорВсе, что скрывается в девическом наряде.

Гляжу на туфельки и выше: дивный сон!Сгораю в пламени чудесных лихорадок.Резвушки шепчутся, решив, что я смешон,Но поцелуй, у губ рождающийся, сладок…

205. РОМАН

Нет рассудительных людей в семнадцать лет!Июнь. Вечерний час. В стаканах лимонады.Шумливые кафе. Кричаще-яркий свет.Вы направляетесь под липы эспланады.

Они теперь в цвету и запахом томят.Вам хочется дремать блаженно и лениво.Прохладный ветерок доносит ароматИ виноградных лоз, и мюнхенского пива.

Вы замечаете сквозь ветку над собойОбрывок голубой тряпицы с неумелоПриколотой к нему мизерною звездой,Дрожащей, маленькой и совершенно белой.

Июнь! Семнадцать лет! Сильнее крепких винПьянит такая ночь… Как будто бы спросонок,Вы смотрите вокруг, шатаетесь один,А поцелуй у губ трепещет, как мышонок.

В сороковой роман мечта уносит вас…Вдруг — в свете фонаря, — прервав виденья ваши,Проходит девушка, закутанная в газ,Под тенью страшного воротника папаши.

И, находя, что так растерянно, как вы,Смешно бежать за ней без видимой причины,Оглядывает вас… И замерли, увы,На трепетных губах все ваши каватины.

Вы влюблены в нее. До августа онаВнимает весело восторженным сонетам.Друзья ушли от вас: влюбленность им смешна.Но вдруг… ее письмо с насмешливым ответом.

В тот вечер… вас опять влекут толпа и свет…Вы входите в кафе, спросивши лимонаду…Нет рассудительных людей в семнадцать летСреди шлифующих усердно эспланаду!

206. ЗЛО