Константин Симонов - Военная лирика Страница 4

1939

Поручик

Уж сотый день врезаются гранатыВ Малахов окровавленный курган,И рыжие британские солдатыИдут на штурм под хриплый барабан.А крепость Петропавловск-на-КамчаткеПогружена в привычный мирный сон.Хромой поручик, натянув перчатки,С утра обходит местный гарнизон.Седой солдат, откозыряв неловко,Трет рукавом ленивые глаза,И возле пушек бродит на веревкеХудая гарнизонная коза.Ни писем, ни вестей. Как ни проси их,Они забыли там, за семь морей,Что здесь, на самом кончике России,Живет поручик с ротой егерей…Поручик, долго щурясь против света,Смотрел на юг, на море, где вдали —Неужто нынче будет эстафета? —Маячили в тумане корабли.Он взял трубу. По зыби, то зеленой,То белой от волнения, сюда,Построившись кильватерной колонной,Шли к берегу британские суда.Зачем пришли они из Альбиона?Что нужно им? Донесся дальний гром,И волны у подножья бастионаВскипели, обожженные ядром.Полдня они палили наудачу.Грозя весь город обратить в костер,Держа в кармане требованье сдачи,На бастион взошел парламентер.Поручик, в хромоте своей увидяОпасность для достоинства страны,Надменно принимал британца, сидяНа лавочке у крепостной стены.Что защищать? Заржавленные пушки,Две улицы то в лужах, то в пыли,Косые гарнизонные избушки,Клочок не нужной никому земли?Но все-таки ведь что-то есть такое,Что жаль отдать британцу с корабля?Он горсточку земли растер рукою:Забытая, а все-таки земля.Дырявые, обветренные флагиНад крышами шумят среди ветвей…— Нет, я не подпишу твоей бумаги,Так и скажи Виктории своей!……………….Уже давно британцев оттеснили,На крышах залатали все листы,Уже давно всех мертвых схоронили,Поставили сосновые кресты.Когда санкт-петербургские курьерыВдруг привезли, на год застряв в пути,Приказ принять решительные мерыИ гарнизон к присяге привести.Для боевого действия к отрядуБыл прислан в крепость новый капитан,А старому поручику в наградуБыл полный отпуск с пенсиею дан!Он все ходил по крепости, бедняга,Все медлил лезть на сходни корабля…Холодная казенная бумага,Нелепая любимая земля…

1939

Английское военное кладбище в Севастополе

Здесь нет ни остролистника, ни тиса.Чужие камни и солончаки,Проржавленные солнцем кипарисыКак воткнутые в землю тесаки.

И спрятаны под их худые кроныВ земле, под серым слоем плитняка,Побатальонно и поэскадронноПостроены британские войска.

Шумят тяжелые кусты сирени,Раскачивая неба синеву,И сторож, опустившись на колени,На английский манер стрижет траву.

К солдатам на последние квартирыКорабль привез из Англии цветы,Груз красных черепиц из Девоншира,Колючие терновые кусты.

Солдатам на чужбине лучше спится,Когда холмы у них над головойОбложены английской черепицей,Обсажены английскою травой.

На медных досках, на камнях надгробных,На пыльных пирамидах из гранатАнглийский гравер вырезал подробноЧисло солдат и номера бригад.

Но прежде чем на судно погрузить их,Боясь превратностей чужой земли,Все надписи о горестных событьях,На русский второпях перевели.

Бродяга-переводчик неуклюжеПереиначил русские слова,В которых о почтенье к праху мужаПросила безутешная вдова:

«Сержант покойный спит здесь. Ради бога,С почтением склонись пред этот крест!»Как много миль от Англии, как многоМорских узлов от жен и от невест.

В чужом краю его обидеть могут,И землю распахать, и гроб сломать,Вы слышите! Не смейте, ради бога!Об этом просят вас жена и мать!

Напрасный страх. Уже дряхлеют датыНа памятниках дедам и отцам.Спокойно спят британские солдаты.Мы никогда не мстили мертвецам.

1939

Транссибирский экспресс

У этого поезда плакать не принято. Штраф.Я им говорил, чтоб они догадались повесить.Нет, не десять рублей. Я иначе хотел,   я был прав, —Чтобы плачущих жен удаляли с платформы   за десять…Понимаете вы, десять самых последних минут,Те, в которые что ни скажи — недослышат,Те, в которые жены перчатки отчаянно мнут,Бестолковые буквы по стеклам навыворот пишут.Эти десять минут взять у них, пригрозить,   что возьмут, —Они насухо вытрут глаза еще дома, в передней.Может, наше тиранство не все они сразу поймут,Но на десять минут подчинятся нам все до последней.Да, пускай улыбнется! Она через силу должна,Чтоб надолго запомнить лицо ее очень спокойным.Как охранная грамота, эта улыбка нужнаВсем, кто хочет привыкнуть к далеким   дорогам и войнам.Вот конверты, в пути пожелтевшие, как сувенир, —Над почтовым вагоном семь раз изменялась   погода, —Шахматисты по почте играют заочный турнир,По два месяца ждут от партнера ответного хода.Надо просто запомнить глаза ее, голос, пальто —Все, что любишь давно, пусть хоть даже   ни за что ни про что,Надо просто запомнить и больше уже ни на чтоНе ворчать, когда снова застрянет   в распутицу почта.И, домой возвращаясь, считая все вздохи колес,Чтоб с ума не сойти, сдав соседям себя на порукиПомнить это лицо без кровинки, зато и без слез,Эту самую трудную маску спокойной разлуки.На обратном пути будем приступом брать телеграф.Сыпать молнии на Ярославский вокзал,   в управленье.У этого поезда плакать не принято. Штраф.— Мы вернулись! Пусть плачут. Снимите   свое объявленье.

1939

Механик

Я знаю, что книгами и речамиПилота прославят и без меня.Я лучше скажу о том, кто ночамиС ним рядом просиживал у огня.

Кто вместе с пилотом пил спирт и воду,Кто с ним пополам по Москве скучал,Кто в самую дьявольскую погодуСто раз провожал его и встречал.

Я помню, как мы друзей провожалиКуда-нибудь в летние отпуска;Как были щедры мы, как долго держалиИх руки в своих до второго звонка.

Но как прощаться, когда по тревогеМашина уходит в небо винтом?И, руки раскинув, расставив ноги,В степи остаешься стоять крестом.

Полнеба окинув усталым взглядом,Ты молча ложишься лицом в траву;Тут все наизусть, тут давно не надоСмотреть в надоевшую синеву.

Ты знаешь по опыту и по слуху:Сейчас за грядой песчаных горбовС ударами, еле слышными уху,Обрушилось десять черных столбов.

Чья мать потеряет сегодня сына?Чей друг заночует в палатке один?С одинаковым дымом горит резина,Одинаково вспыхивает бензин.

Никогда еще в небе так поздно он не был…Сквозь палатку зажегся первый огонь.Ты, как доктор, угрюмо слушаешь небо,Трубкой к нему приложив ладонь.

Нет, когда мы справлялись об опозданье,Выходили встречать к «полярной стреле»,Нет, мы с вами не знали цены ожиданья —Ремесла остающихся на земле.

1939

Орлы

Там, где им приказали командиры,С пустыми карабинами в рукахОни лежали мертвые, в мундирах,В заморских неуклюжих башмаках.

Еще отбой приказом отдан не был,Земля с усталым грохотом тряслась,Ждя похорон, они смотрели в небо;Им птицы не выклевывали глаз.

Тень от крыла орлиного ни разуЕще по лицам мертвых не прошла.Над всею степью, сколько видно глазу,Я не встречал ни одного орла.

Еще вчера в батальные картиныХудожники по памяти отцовВписали полунощные равниныИ стаи птиц над грудой мертвецов.

Но этот день я не сравню с вчерашним,Мы, люди, привыкаем ко всему,Но поле боя было слишком страшным:Орлы боялись подлетать к нему.

У пыльных юрт второго эшелона,Легко привыкнув к тыловым огням,На вешках полевого телефонаОни теперь сидят по целым дням.

Восточный ветер, вешками колыша,У них ерошит перья по спине,И кажется: орлы дрожат, заслышаОдно напоминанье о войне.

1939