Константин Симонов - Военная лирика Страница 5

1939

Орлы

Там, где им приказали командиры,С пустыми карабинами в рукахОни лежали мертвые, в мундирах,В заморских неуклюжих башмаках.

Еще отбой приказом отдан не был,Земля с усталым грохотом тряслась,Ждя похорон, они смотрели в небо;Им птицы не выклевывали глаз.

Тень от крыла орлиного ни разуЕще по лицам мертвых не прошла.Над всею степью, сколько видно глазу,Я не встречал ни одного орла.

Еще вчера в батальные картиныХудожники по памяти отцовВписали полунощные равниныИ стаи птиц над грудой мертвецов.

Но этот день я не сравню с вчерашним,Мы, люди, привыкаем ко всему,Но поле боя было слишком страшным:Орлы боялись подлетать к нему.

У пыльных юрт второго эшелона,Легко привыкнув к тыловым огням,На вешках полевого телефонаОни теперь сидят по целым дням.

Восточный ветер, вешками колыша,У них ерошит перья по спине,И кажется: орлы дрожат, заслышаОдно напоминанье о войне.

1939

Деревья

У нас была юрта с дырявой крышей,с поющим в щели сверчком.Мы сидели в ней в полденьи пили дымную водус консервированным молоком.Пятую ночь дует ветер с Хингана,наступают осенние дни…— Я так давно не видел деревьев!Расскажи мне, какие они?— Они очень, очень высокие,они выше этой травы,ни один двугорбый верблюд не дотянетсядо их шумящей листвы.— Листва!Но я сам забыл ее шелест,скитаясь по этим степям;большие и маленькиекусочки зеленого,прицепленные к ветвям…Деревья — их не с чем здесь сравнить,они огромные, как облака,они зеленые, как монгольский закат,и шумные, как река.А если их много,целая роща,зеленое море огня,зеленое утром,черное ночью,синее на исходе дня… —Но, прервав наши речи на полуслове,грохотдонесся из-за реки,как будто по очень глубоким ухабампроехали грузовики.И сразу на желтом пустом горизонте,в белой степной пыли,круглая темно-синяя рощавыросла из-под земли.Она выросла сразу.Она выросла молча.Она выросла как стена —красивая темно-синяя роща,синяя дочерна.Ну что же, смотри на нее, любуйся,ты забыл здесь шелест листвы…Но тот, кто давно не видел деревьев,не повернул головы,он только поглубже надвинул каску:— Весь день облака и ветра,опять эти рощи на горизонте.Опять бомбежки с утра…

1939

Сверчок

Мы довольно близко видели смертьи, пожалуй, сами могли умереть,мы ходили везде, где можно ходить,и смотрели на все, на что можно смотреть.Мы влезали в окопы,пропахшие креозотоми пролитым в песок сакэ,где только что нашикололи техи кровь не засохла еще на штыке.Мы напрасно искали домашнюю жалость,забытую нами у очага,мы здесь привыкали,что быть убитым —входит в обязанности врага.Мы сначала взяли это на веру,но вера вошла нам в кровь и плоть;мы так и писали:«Если он не сдается —надо его заколоть!»

И честное слово, нам ничего не снилось,когда, свернувшись в углу,мы дремали в летящей без фар машинеили на твердом полу.

У нас была чистая совесть людей,посмотревших в глаза войне.И мы слишком много видели днем,чтобы видеть еще во сне.

Мы спали, как дети,с открытыми ртами,кое-как прикорнув на тычке…Но я хотел рассказать не об этом.Я хотел рассказать о сверчке.

Сверчок жил у нас под самой крышеймежду войлоком и холстом.Он был рыжий и толстый,с большими усамии кривым, как сабля, хвостом.

Он знал, когда петь и когда молчать,он не спутал бы никогда;он молча ползал в жаркие днии грустно свистел в холода.Мы хотели поближе его разглядетьи утром вынесли за порог,и он, как шофер, растерялся, увидевсразу столько дорог.Он удивленно двигал усами,как и мы, он не знал, почемубольшой человек из соседней юртыподошел вплотную к нему.Я повторяю:сверчок был толстый,с кривым, как сабля, хвостом,но всего его, маленького, можно былонакрыть дубовым листом.А сапог был большой —сорок третий номер,с гвоздями на каблуке,и мы не успели еще подумать,как он стоял на сверчке.Мы решили, что было б смешно сердиться,и завели разговор о другом,но человек из соседней юртыбыл молча объявлен нашим врагом.

Я, как в жизни, спутал в своем рассказеи важное и пустяки,но товарищи скажут,что все это правдаот первой до последней строки.

1939

Фотография

Е. Л.

Я твоих фотографий в дорогу не брал:Все равно и без них — если вспомним — приедем.На четвертые сутки, давно переехав Урал,Я в тоске не показывал их любопытным соседям.Никогда не забуду после боя палатку в тылу,Между сумками, саблями и термосами,В груде ржавых трофеев, на пыльном полу,Фотографии женщин с чужими косыми глазами.Они молча стояли у картонных домов для любви,У цветных абажуров с черным чертиком,с шелковой рыбкой;И на всех фотографиях, даже на тех, что в крови,Снизу вверх улыбались запоздалойбумажной улыбкой.Взяв из груды одну, равнодушно сказать: «Недурна»,Уронить, чтоб опять из-под ног, улыбаясь, глядела.Нет, не черствое сердце, а просто война:До чужих сувениров нам не было дела.Я не брал фотографий. В дороге на что они мне?И опять не возьму их. А ты, не ревнуя,На минуту попробуй увидеть, хотя бы во сне,Пыльный пол под ногами, чужую палатку штабную.

1939

Кукла

Мы сняли куклу со штабной машины.Спасая жизнь, ссылаясь на войну,Три офицера — храбрые мужчины —Ее в машине бросили одну.

Привязанная ниточкой за шею,Она, бежать отчаявшись давно,Смотрела на разбитые траншеи,Дрожа в своем холодном кимоно.

Земли и бревен взорванные глыбы;Кто не был мертв, тот был у нас в плену.В тот день они и женщину могли бы,Как эту куклу, бросить здесь одну…

Когда я вспоминаю пораженье,Всю горечь их отчаянья и страх,Я вижу не воронки в три сажени,Не трупы на дымящихся кострах, —

Я вижу глаз ее косые щелки,Пучок волос, затянутый узлом,Я вижу куклу, на крученом шелкеВисящую за выбитым стеклом.

1939

Танк

Вот здесь он шел. Окопов три ряда.Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.Вот след, где он попятился, когдаЕму взорвали гусеницы миной.Но под рукою не было врача,И он привстал, от хромоты страдая,Разбитое железо волоча,На раненую ногу припадая,Вот здесь он, все ломая как таран,Кругами полз по собственному следуИ рухнул, обессилевший от ран,Купив пехоте трудную победу.……………….Уже к рассвету, в копоти, в пыли,Пришли еще дымящиеся танки,И сообща решили в глубь землиЗарыть его железные останки.Он словно не закапывать просил,Еще сквозь сон он видел бой вчерашний,Он упирался, он что было силЕще грозил своей разбитой башней.Чтоб видно было далеко окрест,Мы холм над ним насыпали могильный,Прибив звезду фанерную на шест —Над полем боя памятник посильный.……………….Когда бы монумент велели мнеВоздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,Я б на гранитной тесаной стенеПоставил танк с глазницами пустыми;Я выкопал его бы, как он есть,В пробоинах, в листках железа рваных, —Невянущая воинская честьЕсть в этих шрамах, в обгорелых ранах.На постамент взобравшись высоко,Пусть как свидетель подтвердит по праву:Да, нам далась победа нелегко.Да, враг был храбр.Тем больше наша слава.

1939