Владимир Корнилов - Стихи (сборник) Страница 4

Разум был не в силах вынесть

И считал дремотно:

Либо здесь несправедливость,

Либо грех просмотра.

Лишь внезапно, через годы,

Словно в пароксизме,

Понял замысел природы,

Отраженный в жизни.

И малина, и крапива,

И витье их веток

Дух и душу укрепило,

Жаль, что напоследок.

1988

ГЕРОИ

Герои устали.

Поди, не устань,

Когда доконали несчастья и хвори,

Когда низвергает их разная дрянь…

Устали герои.

Уходят герои.

Прославлен, кто умер.

Печален, кто жив:

Уныл, говорлив и к тому ж беспокоен,

Согбен, как верблюд, и беззуб, и плешив —

Вчерашний герой обернулся изгоем.

Попытка гармонии не удалась,

Не соединились концы и начала,

Утратило время шекспирову связь.

Герои ушли, и страна одичала.

2000

* * *

Голова ясна после близости,

Словно небо — после грозы,

Словно крылья и плечи выросли,

Хоть лети, хоть мешки грузи.

Дело спорится просто бешено.

В жилах ходит шальной азарт.

Только снова тоска по женщине

С полдороги вернет назад.

И покуда тоска не кончится,

Полдень — за полночь, вверх и вниз,

От объятий до одиночества,

Точно маятник, ходит жизнь —

В неприкаянности, в ненасыти,

То монашествуя, то греша,

Аж до самой могильной насыпи

Нескончаемо хороша!

1963

МИЛОВАН ДЖИЛАС

Голый остров и «Новый класс».

«Новый класс» — сочиненье Джиласа.

Этой книгой он мир потряс:

В ней догматик из догмы вырвался.

Голый остров — это ГУЛАГ,

А его обустроил Милован,

Он в те годы, свободы враг,

Волонтеров ее не миловал.

Чуждый жалости коммунист,

Он гноил отступников заживо.

Даже Тито его осаживал:

«Слушай, Джило, угомонись».

Встарь садист и гонитель Савл

Превратился в Павла-апостола …

Джилас, «Новый класс» написав,

Не доплыл до Голого острова.

Не тесна была, не темна

Камера с коврами и вазами,

Но тюрьма — все равно тюрьма,

Хоть со всякими прибамбасами.

И ничто не могло унять

Эту гордость-спесь черногорскую,

Потому и сел вдругорядь

За еще одну книгу острую.

И, до смерти жестокосерд,

Он в прошедшем своем не каялся,

И когда встречал своих жертв,

Не снимал берета, не кланялся.

Нет, не требовали прикрас

Эта жизнь обоюдоострая,

Эта повесть про Новый класс,

Эта память о Голом острове.

ЖИЗНЬ

Горькое и долгое прощанье,

С уходящим от тебя тобой,

И тому прощанью нет скончанья

Аж до самой крышки гробовой.

Тут не обретенье, а потеря,

Потому кидаешься в тоску...

Это я прочел не у Монтеня,

Это я в своем нашел мозгу.

Понимаю: мысли всех велики

Супротив такого пустяка.

Только то, что выудишь из книги,

Вряд ли приспособишь для стиха.

Так что ни Христу, ни Заратустре,

Сколько им с горы ни говорить,

Не раскочегарить наши чувства

И печали не угомонить.

Будешь сам нести свой личный ужас,

Будешь сам вгонять в строфу свой вздор.

И как жизнь уходит, обнаружишь,

Как холодным потом льет из пор.

1986

НЕПОДВИЖНОСТЬ

— Господа, седлайте коней!..

Ни коня, ни седла, ни сбруи...

На своей земле околей

И не лезь в соседние бури.

Кони ржут.

Стучат поезда.

От моторов твердь задрожала.

...А в груди моей, господа,

Распласталась грудная жаба.

И не слышу ваших коней,

Стука рельс, самолетного лаю..

На своей земле околей.

Потихоньку околеваю...

1973

ПОСЛЕДНЯЯ НЕЛЮБОВЬ

Условье наших смутных дней...

Баратынский

Господи, до чего ж настырна

И настойчива, и смела:

Обложила с фронта и с тыла,

Возомнила: ее взяла.

Разрешение всех загадок,

Разрушение всех цепей,

Дай прожить дней моих остаток

Без назойливости твоей.

Но, решив, будто всех мне ближе,

Пристаешь в ночные часы.

Хорошо хоть, в упор не вижу

Ни косы твоей, ни красы.

Отвали! Ну чего прилипла?

Поживем хоть немного врозь.

Отвали! — повторяю хрипло,

Голос мой ослабел от просьб.

Ни любви никакой, ни страсти

У меня ни в одном глазу.

Но не вечно мужское счастье —

Скоро сам к тебе приползу.

2001

РАЗГОВОР

Давай поговори со мною,

Но не про то, что на слуху,

Давай про самое такое

Поговорим как на духу!

Поговори со мною, Дашка,

Без выкриков, без долгих слез,

А то тревожно мне и тяжко,

Что мы не говорим всерьез.

Поговори со мной немного

И понемногу приоткрой

Нелегкой жизни подоплеку,

Неопытной и молодой.

Себя готовя в медицину,

А значит, к зренью изнутри,

Поговори про сердцевину,

О шелухе не говори.

Поговори со мною, дочка,

Про темь души — бездонный склад,

В котором каждый — одиночка...

Про что ни с кем не говорят.

1986

ПАРИЖ

Давай полетим в Париж.

Не отвергай идею.

Вдруг сможем, слетаем лишь

Всего на одну неделю.

Мы вместе давным-давно,

И ты все родней и ближе,

Но хочется все равно

Взглянуть на тебя в Париже.

Увидеть Париж сейчас —

Конечно, мечта и бредни,

И все-таки это шанс,

Решительный и последний.

И после, как скрутит боль,

Припомним, как мы в Париже

Неделю жили с тобой,

И вдруг станет боль потише...

Давай полетим, пока

Не отменены полеты,

Действительны паспорта

И трезвы пока пилоты.

Наверно, сообразишь —

Чтоб как-нибудь, так ли, этак,

Увидели мы Париж

Впервые и напоследок.

СУВОРОВ

Два столетия разговоров —

Книги, памятники, кино…

Всё — Суворов! А что — Суворов?

Полководец-то был с Махно…

Оттого, что везло побольше,

Задирал свой длиннющий нос —

Резал в Турции, вешал в Польше,

Пугачёва на казнь повёз.

Войско грабило, что татары,

Хоть порядок был: барабан,

Сзади — рать, впереди — штандарты

И фельдмаршалов шарабан.

Дудки дуют, мол, пули — дуры,

Но зато молодцы штыки!..

И понуро бредут, что куры,

Разнесчастные мужики,

Феофаны, Захары, Карпы,

Кто в обутках, кто босиком,

По Карпатам и дальше в Альпы

За очаковским петухом.

И не ведают, непоседы,

На швейцарском ветру-снегу,

Что придётся за те победы

Отдавать и сжигать Москву.

1964

КАФЕ

Двадцать первого октября

Шестьдесят ненастного года

Я впервые терял тебя

И рыдал на глазах народа.

Мы сидели с тобой в кафе,

Над которым была киношка,

И слеза текла по скуле,

И соленой была картошка.

Двадцать первое октября.

В окна пасмурный лезет полдень.

Безнадега и страх... Не зря

Полдень тот я навек запомнил.

Было много других утрат,

Но их список не больно четок:

Жизнь огромна, почти как склад

При бесхозном бюро находок.

Ни кафе, ни над ним кино

Больше нет на кольце Садовом,

Но со мной они все равно

И тревожат предвестьем новым.

ДВОЕ

(Короткая поэма)

1

Двое еще не стая,

Но понадежней стай...

Я тебя не оставлю,

Ты меня не оставь.

Тьму пережив годин,

Пожив свое с лихвою,

Понял: один плюс один

Меньше куда, чем двое.

В цифре той смыслов столько,

Что захватило дух...

Радостно, гордо, горько

Быть одному из двух.

Двое — сперва как счастье

И как печаль потом:

Сразу ведь, в одночасье,

Не разлучась, вдвоем,

Разом, одновременно —

Вряд ли кому суметь...

И потому измены

Нету страшней, чем смерть.

2

Одиночество — нелегкий дар,

Душу нам опустошает дочиста,

И когда сигнал к отходу дан,

Постигаешь ужас одиночества.

В дальний путь меня благослови,

Ощущу в последнее мгновение

Я могущество твоей любви

Как напутствие и откровение.

Прошепчи надежные слова,

Чтобы смог перебороть отчаянье,

Чтобы просветлела голова

У бездонной пропасти прощания...

3

За жизнь держусь так цепко,

Что оторвать нельзя...

И все ж переоценка

Идет всего и вся:

Безделья и работы

И новой старины,

Безверья и свободы

Народа и страны.

И в том чередованье,

Где свет похож на тень,

Нет разочарованья

В тебе, как в первый день.

4

Скверное нынче время,

Подлы его дела:

Сдохло мировоззренье,