Виктор Голков - Пыль над городом. Избранное Страница 4

Август

Кружится тучей мошкара,Поникли листья тяжело.Их в полдень зноем обожгло,И ночью мучает жара.

Неистово горячий день,Жужжащий, как веретено.А ночью падает в окноЗвезда, как первая сирень.

И медленно стекает мгла,И вижу я любой предмет.И новорожденный рассветГлядится в стёкла-зеркала.

Трава, деревья, камни, скалы,Вода – простые вещества.Кто виноват? Я знаю малоО том, чем жизнь моя жива.

Но слышал я травинки каждойГлухой, торжественный мотив.И в полдень утолил я жажду,Лицо в источник опустив.

Так пусть же вдруг порою ранней,Теряя чувства и слова,Над родиной моей бескрайнейВзовьюсь, как палая листва.

Моряк, сжимающий штурвал,Промок в своей одежде.Седьмой, восьмой, девятый вал –Конец любой надежде.

Хоть их услышала земля,Но все молчат угрюмо.Раздвинув рёбра корабля,Вода достигла трюма.

Хрипела буря, как труба,В глазах плясали блёстки…Удар, короткая борьба,Оторванные доски.

Дано бродягам под конецУвидеть дно морское!Благословен союз сердецС солёною водою.

Уж лучше так – в короткий срок,Чем на постели с хрипом.На кости их зелёный мох,Как снег зелёный, выпал.

Вплотную близость подступила.Стыдясь, ты спрятала лицо.Но договор уже скрепилоПростое, скромное кольцо.

И душу вытеснило тело,Как будто чёрная вода.Свершилось то, чего хотела,Чего боялась ты всегда.

И от минуты настоящейСпасенья не было ни в чём.И тихо шевелился спящий,К тебе прижавшийся плечом.

Алушта

Здесь так же, как во время оно,Смешалась сотня языков,И расположена наклонноЗемля, зажатая с боков.

Горами, чьи синеют плечи,А там, куда ни кинешь взгляд,Единый пояс человечийИ пляжа пыльного шпагат.

Там женщин стройные фигуры,Мужские сильные тела,О камни бьющаяся хмуроВолна морская приняла.

И хочет тонкий, сладковатыйСоблазн любви и красотыОсесть на белые квадратыИ придорожные цветы.

Но привкус приторный курортныйМешает, резок и остёр.И с хрипом от морского портаОтходит катер на Мисхор.

Где мостовые свет не точит,С мертвецким отблеском свечи,Где непроглядна ночь и ночи,Качнувшись, не сомнут лучи.

Там только отраженье блескаБылого- в совершенстве плитИ мастером забытым фреске,На камне выложенной, спит.

Золотые круги на запястьях…Это нужно, пока расплетаются пальцы,И металл сохраняет смысл.

Это нужно, пока наблюдают глаза,Что так жаждали всем любоваться.

Это нужно, пока не взлетела душа,Уничтожив иллюзию “жить“.

А сон струился сквозь туман,Ползли малиновые тени.Как будто был единый планДля всех – животных и растений.

В одно творение сложитьВсе виды, все дела, все звуки.И сладостное слово- жить!Взойдёт из божеской науки.

Всё то, что смог произвестиВраз, а закат был фиолетов.И удалось произнестиВсе имена для всех предметов.

Мих.Зиву

К песку прижатая мимоза,Домов приземистый кортеж.Террора вечная угроза,Жара и плитки, цвета беж.

Кусты топорщатся упрямо,Как всё, что выживает тут.И голубая криптограммаНа вывеске – нетленный труд.

Вряд ли стоит удивляться,Друг, когда за шестьдесят,Что не вызовут стреляться,А святым провозгласят.

Этот жаркий вечер летний..Ты ещё не знаешь, друг.Он – фактически, последний,Уплывающий из рук.

А когда очнёшься вчуже,После главного суда,Никакой летейской стужи –свет и райская вода.

Застыли деревья сухие,Их тень, как огонь, горяча.Свирепого солнца стихияЛомает и рубит сплеча.

Здесь скоро загнёшься без флягиС какой-нибудь мутной водой.И плавно колышутся флагиС таинственной синей звездой.

Старинная блажь мозговаяИскать и молиться велит.И длится судьба роковая,А сердце болит и болит.

Хотелось бы верить– ещё пишу,Но чувствую –мне не хватает слов.

Ведь я –стареющий человек,Идущий, сгорбившись,в никуда.

По выжженойи слепой стране,Где пальмы растут,завернувшись в мох.

И полувысохшийэвкалиптБормочет мне –ничего не жди.

Мы знаем издавна друг друга,Навеки, наповал, вразнос.Упрямо кружимся по кругу,Устали от своих угроз.

Стрельба в упор – такое дело,И вся страна уже тюрьма.От взрывов небо помертвело,И сотрясаются дома.

Пока мы их не переколемДо позвоночника, до дна,Придётся красться чёрным полем,Где за войной – ещё война.

Мы ходим по лезвию бритвы,О глупостях мелких грустим.Свинцовым асфальтом молитвыСвой путь в неизвестность мостим.

Так кто ж этот дикий, бездомный,Мир выручит – техника, Бог?Иль знания вихрь многотомный,Взрывающий душу поток?

Вечер прошёл,ступая грузно и тяжело.Слушаю,как слепая полночь стучит в стекло.Бьётся листва о ветки,стёршаяся до дыр.Брезжит в оконной сетке хмурый,застывший мир.Что же ты ,день вчерашний,всё не уйдёшь никак?Кто-то над телебашней красный зажёг маяк.Резким и воспалённым,виден издалека,Кажется всем бессонным красный огонь маяка.

Шаг к себе. 1970-1989

Осень

Осень словно ремнем опоясывает,Ничего не вернуть, не убрать.Август тени на сердце отбрасывает,Продолжает сентябрь догорать.

Лишь закат утонул, как безжизненноВ мутной дымке белеет рассвет.Что ты можешь? Смотреть укоризненноУходящему прошлому вслед.

Виновата ли в том, что, как палые,Листья вяну, что бьет меня дрожь?Ты сама, бесконечно усталая,По садовой тропинке идешь.

Поле

Бескрайнее поле, светло и бездомнои холодно как-то вокруг.Вот сердце удары рассыпало дробно,чуть слышный, единственный звук.

Эй кто-нибудь, может быть скажешь,в каком я краю, и куда я попал?Но нет никого, только мёрзлые комья,да облака мутный опал.

А впрочем зачем всё, ведь это же ясно:я просто забрёл далеко.Поэтому здесь так светло и безгласно,безжизненно, немо, легко.

И нет ни единой травинки обычной,а также – сомнений и мук.Куда ни посмотришь, повсюду безличныйпростор молчаливый вокруг.

Ступени

Не знают пения и стонаступени каменного дома.И свет втекает монотоннов квадрат оконного проёма.

Здесь мысль, лишённая полёта,орудовала – всё теснится.И в прорезь чёрного пролётане втиснется самоубийца.

И всё же смерть неоднократносюда входила в платье строгом,и этот камень, вероятно,нам мог бы рассказать о многом.

Но для чего мне чьё-то имя,чужое выцветшее знанье?Воспоминаньями своиминаполнено, кренится зданье.

Где спят без пения и стонарассказ о смерти и рожденьев глуши цемента и бетонапохоронившие ступени.

Холод

Травы розоватые прядии комья, промёрзшие сплошь.Дорога, как каменный нож, –вдали, подо мною и сзади.

Столбов у дороги разброд,и месяц ущербно белеет,и красный закат тяжелеет,и за руку холод берёт.

Нежданный ноябрьский мороз,безлюдное злое величье.Природа сменила обличье,и ветер к деревьям прирос.

Всего лишь один огонёкгорит и горит, не мигая.Земля ли, планета ль другаялетит у меня из – под ног?

Как на последнем краюголых ветвей паутина.В тёмную гущу своюМанит, как блудного сына.

Кажется, всё наконецстало яснее и проще –через неё, как слепец,я пробираюсь наощупь.

Веки туман облепилплотно крылами своими.Вот я уже и забылвсё про себя, даже имя.

Даль перечёркнута веткой,птицы плывёт силуэт.Чувствую каждою клеткойМедленный, дымчатый свет.

Скоро, застывшая влага,сгинет твой белый недуг,как человечьего шагадробный, рассыпчатый стук.

Склонили старческие головыДеревья в лиственном пуху,И тускло небо цвета оловаМаячит где-то наверху.

Октябрь – начало увядания,Мерцанье первой седины.И белые, большие зданияСтоят, как жизнь, обнажены.

Откуда эта ясность строгая,Сменившая огонь и зной?Равнина тяжкая, пологаяВисит, как камень, надо мной.

Змеиная кожа