Николай Некрасов - Стихотворения Страница 4

ОГОРОДНИК

Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,Не лежал я во рву в непроглядную ночь, –Я свой век загубил за девицу-красу,За девицу-красу, за дворянскую дочь.

Я в немецком саду работал по весне,Вот однажды сгребаю сучки да пою,Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне,Смотрит в оба да слушает песню мою.

По торговым селам, по большим городамЯ недаром живал, огородник лихой,Раскрасавиц девиц насмотрелся я там,А такой не видал, да и нету другой.

Черноброва, статна, словно сахар бела!..Стало жутко, я песни своей не допел.А она – ничего, постояла, прошла,Оглянулась: за ней как шальной я глядел.

Я слыхал на селе от своих молодиц,Что и сам я пригож, не уродом рожден, –Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц,У меня ль, молодца, кудри – чесаный лен…

Разыгралась душа на часок, на другой…Да как глянул я вдруг на хоромы ее –Посвистал и махнул молодецкой рукой,Да скорей за мужицкое дело свое!

А частенько она приходила с тех порПогулять, посмотреть на работу моюИ смеялась со мной и вела разговор:Отчего приуныл? что давно не пою?

Я кудрями тряхну, ничего не скажу,Только буйную голову свешу на грудь…»Дай-ка яблоньку я за тебя посажу,Ты устал, – чай, пора уж тебе отдохнуть».

– Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись,Пособи мужику, поработай часок. –Да как заступ брала у меня, смеючись,Увидала на правой руке перстенек…

Очи стали темней непогодного дня,На губах, на щеках разыгралася кровь.– Что с тобой, госпожа? Отчего на меняНеприветно глядишь, хмуришь черную бровь?

«От кого у тебя перстенек золотой?»– Скоро старость придет, коли будешь всё знать»Дай-ка я погляжу, несговорный какой!» –И за палец меня белой рученькой хвать!

Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь,Я давал – не давал золотой перстенек…Я вдруг вспомнил опять, что и сам я пригож,Да не знаю уж как – в щеку девицу чмок!..

Много с ней скоротал невозвратных ночейОгородник лихой… В ясны очи глядел,Расплетал, заплетал русу косыньку ей,Цаловал-миловал, песни волжские пел.

Мигом лето прошло, ночи стали свежей,А под утро мороз под ногами хрустит.Вот однажды, как я крался в горенку к ней,Кто-то цап за плечо: «Держи вора!» – кричит.

Со стыдом молодца на допрос привели,Я стоял да молчал, говорить не хотел…И красу с головы острой бритвой снесли,И железный убор на ногах зазвенел.

Постегали плетьми, и уводят дружкаОт родной стороны и от лапушки прочьНа печаль и страду!.. Знать, любить не рукаМужику-вахлаку да дворянскую дочь!

ТРОЙКА

Что ты жадно глядишь на дорогуВ стороне от веселых подруг?Знать, забило сердечко тревогу –Всё лицо твое вспыхнуло вдруг.

И зачем ты бежишь торопливоЗа промчавшейся тройкой вослед?..На тебя, подбоченясь красиво,Загляделся проезжий корнет.

На тебя заглядеться не диво,Полюбить тебя всякий не прочь:Вьется алая лента игривоВ волосах твоих, черных как ночь;

Сквозь румянец щеки твоей смуглойПробивается легкий пушок,Из-под брови твоей полукруглойСмотрит бойко лукавый глазок.

Взгляд один чернобровой дикарки,Полный чар, зажигающих кровь,Старика разорит на подарки,В сердце юноши кинет любовь.

Поживешь и попразднуешь вволю,Будет жизнь и полна и легка…Да не то тебе пало на долю:За неряху пойдешь мужика.

Завязавши под мышки передник,Перетянешь уродливо грудь,Будет бить тебя муж-привередникИ свекровь в три погибели гнуть.

От работы и черной и труднойОтцветешь, не успевши расцвесть,Погрузишься ты в сон непробудный,Будешь нянчить, работать и есть.

И в лице твоем, полном движенья,Полном жизни, – появится вдругВыраженье тупого терпеньяИ бессмысленный, вечный испуг.

И схоронят в сырую могилу,Как пройдешь ты тяжелый свой путь,Бесполезно угасшую силуИ ничем не согретую грудь.

Не гляди же с тоской на дорогуИ за тройкой вослед не спеши,И тоскливую в сердце тревогуПоскорей навсегда заглуши!

Не нагнать тебе бешеной тройки:Кони крепки, и сыты, и бойки, –И ямщик под хмельком, и к другойМчится вихрем корнет молодой…

РОДИНА

И вот они опять, знакомые места,Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,Текла среди пиров, бессмысленного чванства,Разврата грязного и мелкого тиранства;Где рой подавленных и трепетных рабовЗавидовал житью последних барских псов,Где было суждено мне божий свет увидеть,Где научился я терпеть и ненавидеть,Но, ненависть в душе постыдно притая,Где иногда бывал помещиком и я;Где от души моей, довременно растленной,Так рано отлетел покой благословенный,И неребяческих желаний и тревогОгонь томительный до срока сердце жег…Воспоминания дней юности – известныхПод громким именем роскошных и чудесных, –Наполнив грудь мою и злобой и хандрой,Во всей своей красе проходят предо мной…

Вот темный, темный сад… Чей лик в аллее дальнойМелькает меж ветвей, болезненно-печальный?Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя!Кто жизнь твою сгубил… о! знаю, знаю я!..Навеки отдана угрюмому невежде,Не предавалась ты несбыточной надежде –Тебя пугала мысль восстать против судьбы,Ты жребий свой несла в молчании рабы…Но знаю: не была душа твоя бесстрастна;Она была горда, упорна и прекрасна,И всё, что вынести в тебе достало сил,Предсмертный шепот твой губителю простил!..И ты, делившая с страдалицей безгласнойИ горе и позор судьбы ее ужасной,Тебя уж также нет, сестра души моей!Из дома крепостных любовниц и псарейГонимая стыдом, ты жребий свой вручилаТому, которого не знала, не любила…Но, матери своей печальную судьбуНа свете повторив, лежала ты в гробуС такой холодною и строгою улыбкой,Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой.

Вот серый, старый дом… Теперь он пуст и глух:Ни женщин, ни собак, ни гаеров, ни слуг, –А встарь?.. Но помню я: здесь что-то всех давило,Здесь в малом и в большом тоскливо сердце ныло.Як няне убегал… Ах, няня! сколько разЯ слезы лил о ней в тяжелый сердцу час;При имени ее впадая в умиленье,Давно ли чувствовал я к ней благоговенье?..

Ее бессмысленной и вредной добротыНа память мне пришли немногие черты,И грудь моя полна враждой и злостью новой…Нет! в юности моей, мятежной и суровой,Отрадного душе воспоминанья нет;Но всё, что, жизнь мою опутав с первых лет,Проклятьем на меня легло неотразимым, –Всему начало здесь, в краю моем родимом!..

И с отвращением кругом кидая взор,С отрадой вижу я, что срублен темный бор –В томящий летний зной защита и прохлада, –И нива выжжена, и праздно дремлет стадо,Понурив голову над высохшим ручьем,И набок валится пустой и мрачный дом,Где вторил звону чаш и гласу ликованийГлухой и вечный гул подавленных страданий,И только тот один, кто всех собой давил,Свободно и дышал, и действовал, и жил…

ПСОВАЯ ОХОТА

Провидению угодно было создать человека так, что ему нужны внезапные потрясения, восторг, порыв и хотя мгновенное забвение от житейских забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и вселяются разные пороки.

Сторож вкруг дома господского ходит,Злобно зевает и в доску колотит.

Мраком задернуты небо и даль,Ветер осенний наводит печаль;

По небу тучи угрюмые гонит,По полю листья – и жалобно стонет…

Барин проснулся, с постели вскочил,В туфли обулся и в рог затрубил.

Вздрогнули сонные Ваньки и Гришки,Вздрогнули все – до грудного мальчишки.

Вот, при дрожащем огне фонарей,Движутся длинные тени псарей.

Крик, суматоха!.. ключи зазвенели,Ржавые петли уныло запели;

С громом выводят, поят лошадей,Время не терпит – седлай поскорей!

В синих венгерках на заячьих лапках,В остроконечных, неслыханных шапках

Слуги толпой подъезжают к крыльцу.Любо глядеть – молодец к молодцу!

Хоть и худеньки у многих подошвы –Да в сертуках зато желтые прошвы,

Хоть с толокна животы подвело –Да в позументах под каждым седло,

Конь – загляденье, собачек две своры,Пояс черкесский, арапник и шпоры.

Вот и помещик. Долой картузы!Молча он крутит седые усы,

Грозен осанкой и пышен нарядом,Молча поводит властительным взглядом.

Слушает важно обычный доклад:»Змейка издохла, в забойке Набат,

Сокол сбесился, Хандра захромала».Гладит, нагнувшись, любимца Нахала,

И, сладострастно волнуясь, НахалНа спину лег и хвостом завилял.

В строгом порядке, ускоренным шагомЕдут псари по холмам и оврагам.

Стало светать; проезжают селом –Дым поднимается к небу столбом,

Гонится стадо, с мучительным стономОчеп скрипит (запрещенный законом);

Бабы из окон пугливо глядят,»Глянь-ко, собаки!» – ребята кричат…

Вот поднимаются медленно в гору.Чудная даль открывается взору:

Речка внизу, под горою, бежит,Инеем зелень долины блестит,

А за долиной, слегка беловатой,Лес, освещенный зарей полосатой.

Но равнодушно встречают псариЯркую ленту огнистой зари,

И пробужденной природы картинойНе насладился из них ни единый.

«В Банники, – крикнул помещик, – набрось!»Борзовщики разъезжаются врозь,

А предводитель команды собачьей,В острове скрылся крикун-доезжачий.

Горло завидное дал ему бог:То затрубит оглушительно в рог,

То закричит: «Добирайся, собачки!Да не давай ему, вору, потачки!»

То заорет: «Го-го-го! – ту! –ту!! –ту!!!»Вот и нашли – залились на следу.

Варом-варит закипевшая стая,Внемлет помещик, восторженно тая,

В мощной груди занимается дух,Дивной гармонией нежится слух!

Однопометников лай музыкальныйДушу уносит в тот мир идеальный,

Где ни уплат в Опекунский совет,Ни беспокойных исправников нет!

Хор так певуч, мелодичен и ровен,Что твой Россини! что твой Бетховен!

Ближе и лай, и порсканье, и крик –Вылетел бойкий русак-материк!

Гикнул помещик и ринулся в поле…То-то раздолье помещичьей воле!

Через ручьи, буераки и рвыБешено мчится: не жаль головы!

В бурных движеньях – величие власти,Голос проникнут могуществом страсти.

Очи горят благородным огнем –Чудное что-то свершилося в нем!

Здесь он не струсит, здесь не уступит,Здесь его Крез за мильоны не купит!

Буйная удаль не знает преград,Смерть иль победа – ни шагу назад!

Смерть иль победа! (Но где ж, как не в буреИ развернуться славянской натуре?)

Зверь отседает – и в смертной тоскеПлачет помещик, припавши к луке.

Зверя поймали – он дико кричит,Мигом отпазончил, сам торочит,

Гордый удачей любимой потехи,В заячий хвост отирает доспехи

И замирает, главу преклоняК шее покрытого пеной коня.

Много травили, много скакали,Гончих из острова в остров бросали,

Вдруг неудача: Свиреп и ТерзайКинулись в стадо, за ними Ругай,

Следом за ними Угари Замашка –И растерзали в минуту барашка!

Барин велел возмутителей сечь,Сам же держал к ним суровую речь.

Прыгали псы, огрызались и вылиИ разбежались, когда их пустили.

Рёвма-ревет злополучный пастух,За лесом кто-то ругается вслух.

Барин кричит: «Замолчи, животина!»Не унимается бойкий детина.

Барин озлился и скачет на крик,Струсил – и валится в ноги мужик.

Барин отъехал – мужик встрепенулся,Снова ругается; барин вернулся,

Барин арапником злобно махнул –Гаркнул буян: «Караул, караул!»

Долго преследовал парень побитыйБарина бранью своей ядовитой:

«Мы-ста тебя взбутетеним дубьемВместе с горластым твоим холуем!»

Но уже барин сердитый не слушал,К стогу подсевши, он рябчика кушал,

Кости Нахалу кидал, а псарямПередал фляжку, отведавши сам.

Пили псари – и угрюмо молчали,Лошади сено из стога жевали,

И в обагренные кровью усыЗайцев лизали голодные псы.

Так отдохнув, продолжают охоту,Скачут, порскают и травят без счету.

Время меж тем незаметно идет,Пес изменяет, и конь устает.

Падает сизый туман на долину,Красное солнце зашло вполовину,

И показался с другой стороныОчерк безжизненно-белой луны.

Слезли с коней; поджидают у стога,Гончих сбивают, сзывают в три рога,

И повторяются эхом лесовДикие звуки нестройных рогов.

Скоро стемнеет. Ускоренным шагомЕдут домой по холмам и оврагам.

При переправе чрез мутный ручей,Кинув поводья, поят лошадей –

Рады борзые, довольны тявкуши:В воду залезли по самые уши!

В поле завидев табун лошадей,Ржет жеребец под одним из псарей…

Вот наконец добрались до ночлега.В сердце помещика радость и нега –

Много загублено заячьих душ.Слава усердному гону тявкуш!

Из лесу робких зверей выбивая,Честно служила ты, верная стая!

Слава тебе, неизменный Нахал, –Ты словно ветер пустынный летал!

Слава тебе, резвоножка Победка!Бойко скакала, ловила ты метко!

Слава усердным и бурным коням!Слава выжлятнику, слава псарям!

Выпив изрядно, поужинав плотно,Барин отходит ко сну беззаботно,

Завтра велит себя раньше будить.Чудное дело – скакать и травить!

Чуть не полмира в себе совмещая,Русь широко протянулась, родная!

Много у нас и лесов и полей,Много в отечестве нашем зверей!

Нет нам запрета по чистому полюТешить степную и буйную волю.

Благо тому, кто предастся во властьРатной забаве: он ведает страсть,

И до седин молодые порывыВ нем сохранятся, прекрасны и живы,

Черная дума к нему не зайдет,В праздном покое душа не заснет.

Кто же охоты собачьей не любит,Тот в себе душу заспит и погубит.

Змейка, Набат, Сокол, Хандра, Нахал и далее употребляющиеся в этой пьесе названия – Свиреп, Терзай, Ругай, Угар, Замашка, Победка – собачьи клички.