Александр Алейник - Апология Страница 4

7 марта 79

ОДА «КРАСНОМУ ОКТЯБРЮ»

Мавр черномордый и страшный,золотом: «Красный Октябрь»,палитурой окрашенный табор, —струнный гараж,дажево сне твои клавишив подушечки пальцеввпиваются белыми лягушатами, —урчат желторотые, скалясь,верхние гарцуют хрустальными лошадками,есть одна, треснувшим голосомраспевающая как китаец,и на черных полосах(не помню, как называются)братец бацал собачий вальс.Левая педаль давала звуку,как бы загробную жизнь,«Октябрю» сводило черное брюхоот хроматических клизм.Правая, работая, как палач,отрубала этот плач.В нижнем регистресопели штангисты,шум истребителя,бомбы грозы,выше млели в святой обителиклавиши, блеющие в носы.Уходила мама, а я терзал Глиэра,надоевшего мне, как монаху свеча,и тогда отступала величественная карьера —лупить по клавишам и молчать.Так и не научился грести на галерах,даже золоченую цепь волоча.

* — марка пианино

27 ноября 79

x x x

Тело, как ноготь, отстричь,как ночную щетину — сбрить,мерзнуть тем, что Тыпредусмотрел для нас?Господи, что за цветыпосле всех переменвынужден буду узнать?

Выпорхнув вон из вен,можно еще любитьбедные слепки Твои,слепо за ними бродить,трогать подобье руки,тысячи лет говоритьв расширенные зрачки?

А если там есть трава —лечь в нее и смотреть,никуда не торопясь никогда,ибо, как белая бабочка смертьсовершенно бессильна там,да?

7 марта 79

МОДИЛЬЯНИ

Слышишь ли, рыжеволосая ню,твои губы Венецией вечером пахнут,жизнь монеткою медной в волну обронюза родной виноград твоей груди и паха.

Я люблю тебя, дымноволосая ню,дай дыханье твое как миндаль розоватый,дай жасмины ладоней, я шею склоню,я дугой изогнусь, как пророк бесноватый.Я люблю тебя, солнцеволосая ню, —оба неба под веками синего цвета,я червленою кровью в сосудах звеню,удаляясь в твое флорентийское лето.

Я люблю тебя, ню, в белизне лебедейпрогибай свое голое долгое тело,не любовь в позвоночник вошла, а слепень,вот и слепну.Ночь становится белой.День становится черным.Жизнь комкаю, как простыню.Голос гладок и сух, как пальцы от мела.Отмели мои губы, моя кровь потемнелабез тебя, душноволосая ню.

Я, как сдавленный мех, слух тоскою черню —я люблю тебя, пьяноволосая ню.

6 июня 79

БОСХ

Босх не изобрел прожектора.Его тень бежала и свечи.У него пустой желудокТрещеткой верещит.Сам — кит, сам — Иона,Из-под плоской взирал короныНа мир, рожденный из слепой кишки.

Приложив ухо к земному лону,Можно услышать его шаги.

Босх — мореплаватель моря саранчи —Видел, как из задницы душа торчитУ тех, кто правит, торгует, воюет.Босх знал, что видят во сне палачи.

Он ходил на рынок покупать требуху,Он варил на завтрак в чепухе чепуху,Руку любил оставлять в пахуДамы, лежащей с ним на боку.

Босх понимал, что любую войнуБог насылает вести сатану,Босх не желал в дерьме тонуть,Потому и не жаловал свою страну.

Он уходил по ночам во мрак,Где возмездье, безумье и страхРвут и прокалывают тела —Нож, копье, дубина, стрела

Мучат то, что вмещает плоть,—Босх полагал, что зубами полотьБудут чудовища в некий часТех, кто ужасно похож на нас.

Босх во чреве земном не спит,Рядом время на жабе сидит,Смахивающее на ночной допрос,Но не придвинут там папирос.

Вон глядит грядущее в дырявую скорлупу,Желтым клыком прокусив губу.В погремушке времени, как в черепе мозг,Смотрит из темени в темень Босх.

дек. 79

АВЕРКАМП

Зачем столь тщательно выписывать деревья,их ветви голые да круглые стволы,зеркальный лед, домишки, нежный север,тепло таящие фламандские углы,

пейзаж под сереньким, немного детским небом,с собакой крохотной и франтом на коньках,с красоткой бархатом обряженной, и крепом,и пешеходом на кривых ногах.

Как будто даль нас дарит утешеньемв фигурках горожан и тушках птиц,в продуманном деталей размещеньи,в реестре частностей, подробностей и лиц.

Все эти крапины и маленькие точки,касанья строгие, неведомые нам…Ты убедил в возможности отсрочки,несуетливый мастер, Аверкамп.

Пусть крестит мельница полупрозрачный воздух —он тише и просторнее зимой,четвертый час, не рано и не поздноглазеть по сторонам, идти домой,

встречать знакомых, отдавать визиты,вязанку хвороста нести через канал,жить нарисованным, не подавая вида,что триста лет прошло, что ты давно пропал.

28 янв. 88

Hendrik Averkamp — голландский художник (1584–1634).

ФОНТАН

О, как не хочу я печали,пока надо мной фонари,пока до рассвета ночамиты плачешь и говоришь.

Когда ты поешь, я по звуку,по долгому взгляду в меня,у ног наших чую разлуку,как волка в степи без огня.

Тогда зажигаем, как спички,как мокрые травы в пыльце,мы то, что колотит по-птичьи,сгорает и рвется в конце,

и розовый жар набегаетна розу промятую рта,и пламенем пламя толкаетбезумья тугие врата.

29 июля 79

Я живу в нарастающем мраке аллей,в настигающей муке кривых тополей,и белеют в аллеях из темноты,распрямляя колени, фонтанов кусты.

Опустела столица, а нет десяти.Лица как из больницы, и небо блеcтит,точно глаз с воспаленным отливомчужака в торжестве молчаливом.Драть подметки, теряться, шептать, розоветь,отвлекаться, за чьей-то любовью лететь,не решаясь в лицо заглянуть ейнад молочными лунами грудей.

Оказаться на площади в полночь, когдаслышат Спасскую башню сквозь сон города,жить в толпе европейцев веселых,европеянок с сыра «Виола».

Осознать, проходя по пустому двору,что из гула шагов голоса подберу,а из космоса — звезд белый уголь,и печальная смотрит подруга,

как с подсвечника на пол стекает слеза,а еще нас ведет, застилая глаза,в звуковой лабиринт великановнепомерная нежность органа.

29. сент. 79

Я прекрасно живу в это новое теплое лето,на глазах у толпы, на руках эскалаторов млею.Проходя у окна, за которым несчастные в клеткахпопугайчики — синий и желтый, — я пленников бедных жалею.

Вот они заприметили нас и забились в волненьи,ну а мы (это радует, право), мы наконец-то спокойны,и когда я случайно к твоим прикасаюсь ладоням,наши позы скромны, наши лица безмерно достойны.

Ты несешь свою рыжую гриву (такие есть львицы!)накрашенным ртом улыбаясь,я несу желтоватую вечно ухмылку.Тополя по-московски фонтанам рыдающим бают.Нам в метро подсыпают, как в цирке, сырые опилки.

Хорошо, моя львица, кружиться по этой арене,через обруч горящий с триумфальною грацией прыгать.Становись с каждым днем, с каждой ночью все современней,не срывайся теперь никогда до истерик и рыка.

Будут белы белки, будут сухи глаза, не размазаны к утру ресницы,будет тихо береза без свидетелей с кошками ерзать на крыше.И не надо бояться сейчас, моя храбрая львица,что любезные зрители вдруг что не нужно услышат.

Спринтер крепко дерет по пылящей немного дорожке.Стаер трудно бежит (и ему пожелаем успеха).Нам ответит атлет, после финиша будучи спрошен,что немного устал, но ужасно мило побегал.

Я люблю и ты любишь касаться ступнями дороги.Когда в горле комок, когда слезы от чистого ветра,чтоб в зеленом пуху повернулась земля, покатилась под ноги,за затылки ушла, а когда не хватит вдоха и света

там, где тени бредут и безвольно лежат как в пустынеили жутко зевают от убийственной скуки песочной,я узнаю тебя — спой тогда, пока солнце остынет,что-нибудь побольнее, любовь, побессрочней.

…Мы куда собирались, где были, скажи, я запнулся,и видишь — не помню,кто над нами вздымал ослепительный обруч огромный,кто нас вел сквозь огонь, а теперь каждый день убивает,каждой ночью — кто мглой наши губы и мозг обливает.

Вечерами за нашими спинами топчется ясность.Наши руки пусты. Наши взгляды почти безопасны.Никого не смутим. С соглядатаем каждым поладим.Убываем во тьму, на прощанье друг друга погладим.

Засыпай, засыпай. Пусть в счастье загнутся ресницы.Лопнут клетки, сломаются прутья, пусть не верещат телефоны.Спи фарфоровая, рыжегривая, летящая львица,спи — беги, тебе хватит земного уклона.

Постелен шагам тротуар.Лишаются лица личин.Твоя наступает пора —театр одиноких мужчин.

В широких идут пиджакахтворцы пантомимы ночной,у каждого в бледных рукахпо розовой розе одной.

Вот скомканный нежный билетна ежевечерний спектакль,где щелкает, как пистолет,любой незаметный пустяк,

и делает ранки в груди,и мошкой юлит у виска,поскольку у вас впередив фальшивых брильянтах тоска.

Она из кабины таксивыходит и руку подашь,не важно красив-не красив —центральный она персонаж,

и надо губами припастьей к пальчикам, сжать ее стан,пока демонстрирует страстьсо страстью во мраке фонтан.

27 июля 79