Елена Крюкова - Ледоход Страница 4

ЛИТУРГИЯ ОГЛАШЕННЫХ

Проскомидия

Снега на улице покаты.И ночь чугунно тяжела.Что ж, настает мой час расплаты —За то, что в этот мир пришла.

Горит в ночи тяжелый куполНа белом выгибе холма.Сей мир страданием искуплен.Поймешь сполна – сойдешь с ума.

Под веток выхлесты тугие,Под визг метели во хмелюЯ затеваю ЛитургиюНе потому, что храм люблю.

Не потому, что Бог для русской —Всей жизни стоголосый хор,А потому, что слишком узкийКороткий темный коридор,

Где вечно – лампа вполнакала,Соседок хохот и грызня —Так жизни мало, слишком мало,Чтоб жертвовать куском огня.

Перед огнем мы все нагие —Фонарный иль алтарный он…Я подготовлюсь к ЛитургииМоих жестоких, злых времен.

Моих подземных переходов.Моих газетных наглых врак.И голых детдомов, где годыДетей – погружены во мрак.

Моих колымских и алданских,Тех лагерей, которых – нет?!И бесконечных войн гражданских,Идущих скоро – сотню лет.

Я подготовлюсь. Я очищусь.Я жестко лоб перекрещу.Пойду на службу малой нищей,Доверясь вьюжному плащу.

Земля январская горбата.Сковала стужа нашу грязь.Пойду на службу, как солдатыШли в бой, тайком перекрестясь…

И перед музыкой лучистой,Освободясь от вечной лжи,Такой пребуду в мире чистой,Что выслушать – не откажи!

И, может быть, я, Божье словоНеся под шубой на ветру,Его перетолкуя, сноваЗа человечью жизнь помру.

И посчитаю это чудом —Что выхрип, выкрик слышен мой,Пока великая остудаНе обвязала пеленой.

«Я пойду по улице хрусткой…»

Я пойду по улице хрусткой.Будут ноги мои жечь алмазы.Я пойду в мехах, в шубе русской.Краской черного подмазанного глазаВозмущу банные прилизанные лица!А я гордая, спокойная ныне.Довелось мне в вере укрепиться —В людском море, в человечьей пустыне.

Подойду к своей белой церквиС купоросно синими куполами.Ты, кто лаял на нее, цепной цербер!Неужели ты так быстро – с нами?!– Ни за что тебе не поверю.Ты, цербер, цензор,ты плевал мне в спину.Но распахиваю золотые двери.За тебя поклонюсь Отцу и Сыну.

Поклонюсь вам направо и налево —И учительнице музыки первой,Что от рака печени умирала,А Бетховена мне до конца играла.

Поклонюсь вам земным поклоном,Ибо земное зачатие – тоже чудо:Матери, меня исторгшей из лона,И отцу, не продавшемуся иудам.

И святому Василию в синем,И святому Владимиру в красном,Ибо были, как небо в звездах – красивы,Ибо любила их – не напрасно.

В мире дольнем можно все опошлить.Поклонюсь вам налево и направо —Торговец, весь в мозолях от госпошлин,Честный аптекарь, продающий отраву.Поклонюсь в детской колонии детям,Знающим палочные удары.Поклонюсь тем, кто еще жив на свете —Старикам и старухам очень старым.Поклонюсь тем, кто хлеб выпекает,Во тьме пекарни ругаясь матом.Кто корабли к Юпитеру запускает.Кто раздает противогазы солдатам.И, хоть в алтарь нельзя бабам от веку —Допрежь Суда,допрежь ВоскресеньяДозволь войти мне туда,Человеку!И облече бо мя в ризу спасенья!Яко жениху, возложи ми венец,И яко невесту, украси мя красотою…Это мое начало. Это еще не конец.Препояшусь синею лентою святою —Синим лентием неба, где свищет морозХулигански,в два пальца,под облаками..

…Поклонюсь Богородице, дурея от слез,Мертвую медь окладащупая живыми руками —Той девчонке, худой,будто ковыль,Взявшей двоих из детдома на воспитанье…

И надену подризник и епитрахиль,Ратоборствуя против тленья – пыланьем.

Богоматерь Владимирская. Икона

Очи ее – сливовые.Руки ее – ивовые.Плащ ее – смородиновый.Родина.

И так ее глаза печально глядят,Словно устали глядеть назад,Словно устали глядеть вперед,Где никто-никто никогда не умрет…

А мы все уходим. И мы все – уйдем.…Лишь одна в Успенском соборе своемГлядит печально, зная про то,Что никогда не умрет никто.

«Милые, спите. Вас не тревожу…»

Иду к жертвеннику ближе и беру кадило.

Милые, спите. Вас не тревожу.Кто-то отходит – кто-то родился.Просто – душа меняет кожу.Каждый из нас на страданье сгодился.

Из кожи и меди, из матерьяла,Коий наждак и алмаз не брали,Мы возродимся! Начнем сначала —Как будто мы и не умирали.

Все вам наврали! Не типографскойКраской – а темперой златовласойНас обозначат! Не радиосказкой —Правдой архиерейского баса.

Мы возвращаемся. Поглядите:Это я – со шрамами пыток.Это я – в побоях подпитий.Это я – помнящий свиток —

Список тех, кто убит при попыткеК бегствукто позорно стыл дезертиромВ зимней землянкемокрый до ниткиПеред воюющим наглым миром

«– Мне в алтарь нельзя было – а я сюда влезла…»

– Мне в алтарь нельзя было – а я сюда влезла.А ты кто?

– Чай, не признаешь меня, болезной,драно пальто?..

– Бабушка, булку тебе, кипятка бы…А здесь – вино да просфоры…

– Наплюй, дочка. Мы, старые бабы —юного Времени воры.Я ведь побирушка.А звать меня Елена Федоровна.А мать моя была графиня.

Над алтарем под куполом —серебряные звезды.

– Елена Федоровна, не стой у дверей, простынешь.

…Поземка в дверь залетает, как в воду – весла.

– Иди сюда.

– Да нешто мне можно – к Царским Вратам!..В грязном тряпье-то моем!..

– Иди. До Страшного СудаЗдесь будем стоять вдвоем.

Великая Ектенья. Молитва Елены Федоровны

Господи, дай Ты мне силы еще пожитьИ у соседки на кухне вприкуску чайку попить.А так мне больше ничего и не надо.Солнышко горит зимой —И в сумке моей согревается     черствый хлеб ледяной.Мы ведь привыкли эти льды да метели грызть…Господи, а лучше и не надо, бо аз в сем мире бысть.

А я слышала другое:

О тех кого давно убиликого давно пережилачьи в мерзлых северных могилахистлели вечные телаО маме розовой графинехрусталь очей пшеница косчье тело расстреляв в полыниногой спустили под откосОна Флоренского читалаона в бессмертие душитак верилаона считалана масло постное грошиО тех кто плакал на трибунахо тех кто хохотал внизуо тех, кто нас пугал коммунойцитатой вышибал слезупод грузом лжипод грузом правдыпод электрическим бичом

О тех что были Солнцу радытам за тюремным кирпичом —оx как молюсьox как страдаюда только проку ли им в томчто я себя здесь осеняюуже нездешним тем крестом —железным хлебным сыромятнымбез яхонтовбез бирюзы

О тех что плакали стократно —лишь две слезылишь две слезы

…Риза расписная мне спину жжет.Рядом с графской дочкой на колени – бух!Я еще молюсь о том, чтобы мой народне был больше слеп,не был больше глух.

Но дрожит глухой, щупая струну.Но бредет слепой, простирая длань.

…Только отведи, коли сможешь, – войну.Там – любою мукой мученической стань.

«– За всех плавающих, путешествующих, летающих, едущих! …»

И вбежал в церковь подросток худой.

Глаза васильковой плескали водой.

– За всех плавающих, путешествующих, летающих, едущих! —пронзительно закричал.

– За станцию, вокзал, разъезд, причал!За пятна мазута на шпалах.За проводниц усталых.За опилки чая в квадратах бумаги.За трусливых снегов белые флаги.

За скамейки где спиможидая поездЗа буфеты где буфетчица в жирной помадешарит собачьим глазом по полкаму сметы расчетливойне в накладе

Нас много – у ржавых рельс на приметев пасынках у расписанийв крестниках у тебяожидальный зал

– Бог с вами, беспокойные дети.Хотите – превращу эту церковьв вокзал?

Иркутский вокзал

Скамья ожидальная. Грязи полно.И чистое небо в дверях.За пазухой греет сухое виноБезумный старик в газырях.

Татарские лица, бурятская кровь,Монголия рядом, – гляди!Гляди – крест холодных полярных ветровНа гордой байкальской груди.

И, углем груженный, проходит состав.И скорый, где люди не спят,А курят, над сальной колодой уставКлясть мир, что не нами заклят!

Вокзальные лики! Мой люд золотой!Сибиринка горестных скул!Пройдешь – и усну под Твоею пятой,Как дед, как отец мой уснул.

Из кружки напиться. Достать из мешкаХвост омуля, черный ломоть.О, жизнь так мала. А земля далека.И каждый транзитный – Господь.

Он в каждом лице, в каждой смуглой руке,В мазуте мозольных кистей,Он в спящем, усохшем как хлеб старикеИ родинках тощих детей.

И я так спала! И я так же плылаВ ковчеге, где холод и грязь —За крохою счастья! За блесткой тепла,И плача во сне, и смеясь!

А счастье – насыпать песчаную сольНа черствый дорожный ржаной…Душа моя, вспомни – доселе, дотоль —Кто ехал и плакал со мной.

Хлеб