Коллектив авторов - Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии Страница 4

Собачье

Узнавая шаги, обнажаю клыкии срываюсь с цепи, только хвоствыдаёт неизбежность собачьей тоски,а мерцающих глаз купоросна тебяо тебеза тебяза тобой.Я давно, сумасшедший мой бог,обитаю за взлётно-нездешней чертой —выше неба, но, всё же… у ног.Мне зима – не зима,мне луна – не луна.Поминальные вьюги метут.Ждать – единственный жребий на все времена —неизбывно, отчаянно жду.Что по холке потреплешь, что пнёшь – всё равно.Звездных косточек мне не хватать.А собачья любовь, как немое кино,где нелепо о боли кричать.

Анна

Завывает волком неотложка.Пахнет хлоркой, ложью и картошкой.Постоянство здесь непостоянно.У меня одна молитва – "Анна".

Для тебя пойду на что угодно.Коридор больничный-змей холодный.Пелена наркоза… лица, тени,череда расплавленных ступеней.

Знаешь, кроха, твой братишка-ангелверит в нас. Мы непременно, Анна,выстоим пять месяцев до встречи.Ужас повторения – не вечен.

Только бы тебе внутри хватилосвета, соков, материнской силы.Мартовский старик, вздохнув туманно,в книгу жизни впишет имя – Анна.

Клавдия Смирягина. Из приснившегося

Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе

Перевал

Попавшее в оконный переплёт,сырое небо бьётся грудью в стенугостиной, где безмолвно и степенносто лет столетник бабушкин растёт,где ходики воркуют в тишине,где вазочки на вязаных салфетках,где кенар спит в накрытой пледом клетке,присвистывая тоненько во сне.И бабушка, вздыхая, прилеглана круглый валик старого дивана.В студёном ноябре темнеет рано,и сделаны домашние дела.И снится нашей бабушке вокзал,прощанье на заснеженном перроне,а после – степь, дорога, сани, кони,и ночь, и узкий горный перевал…………………………………………………………Её нашёл наутро старший внук,когда принёс продукты, как обычно.(Она с годами стала склеротична —обычный в этом возрасте недуг).Что дальше было, что там за дела,не помню… помню только снег и дали,и тёплый свет на синем перевале,который я когда-то перешла.

Про деда

Подумаешь, каких-то двести лет —три жизни… ну, не три, пускай четыре —прошло с тех пор, как мой безвестный дедлюбил жену, сидел хмельной в трактире,пахал. Да-да, конечно же, пахал!Не зря меня весной на грядки тянет.Встав затемно под пенье петуха,шёл к озеру с рыбацкими сетями….Всё было так. Дрожит тугая нитьдлиной в четыре выгоревших следа.И мне сегодня шага не ступить,не отозвавшись эхом песне деда..Вон он – сидит у Бога на виду,устало свесив жилистые ноги,на облаке, как сиживал в страдуна смётанном любовно пышном стоге.У нас одна небесная стреха,и шар земли, катящийся по блюдцу.А двести лет – такая чепуха,пройдут – и не успеешь оглянуться…

Про кота

Детей у них не было, видимо, Бог не дал,а может, не больно хотели, хотя сначалаона колыбельку частенько во сне качала.Потом перестала. Устала. Прошли года..Он стал ей и мужем, и сыном, но вышел срок,и он не проснулся обычным осенним утром.Она на поминках не плакала почему-то.Друзей проводила, защёлкнув дверной замок..Отчётливо зная, что утром к нему уйдёт,легла на кровать, примостившись привычно с края.И вспомнила вдруг, окончательно засыпая,что завтра голодным останется рыжий кот..С тех пор миновало двенадцать протяжных лет.И кот вечерами на кухне мурлыкал звонко.Когда схоронила кота, принесла котёнка.Зовёт его мальчиком. Гладит.И в сердце – свет.

Саша Резина. Там высоко

Финалист второго Открытого второго чемпионата России по литературе

«Опять, разбужена стихом, встаю…»

опять, разбужена стихом, встаю: ноль шесть– ноль три…с печалью (первым петухом), сигналящей внутри…а дальше кофе с коньяком, с туманом горький лес…опять разбужена стихом! и запахом чудес…и скажет стих: "полёт мой пей, и будешь ты не эльф, не мошка и не воробей, а многокрылый лев". и горький лес мне подсластит не солнечный коньяк, а рифма «кит» и «полетит», «рассвет-дурак» и «мрак». кровь-с молоком и смерть-с водой из долгой подземли. о ком мой стих, о ком мой злой? позли еще, позли! ведь злость как кофе в коньяке не даст мне опьянеть. и ложки кость в моей руке обглодана до «нет» – до «нет» обглодан ранний стих… я сплю почти опять, душа так-так, часы тик-тик: любовь, ноль семь-ноль пять.

«Это такое глупое ноу-хау»

это такое глупое ноу-хау:окна сдвигают брови, а я – застыла.в мыслях моих копается доктор хаос,ветром стальным рассверливая затылок.в парк прилетит, заблокирует мой «аккаунт»между двумя березами в мокрой гуще…культи дубов лечит лето то мхом то градом.зИмы во льду хоронят живых лягушек.

глупое ноу-хау: грущу, не каюсь,звезды роняю в воду промерзшим уткам.космос – моя больница. мой доктор – хаос.

ночь прислоняется к нам своим лунным ухом:бьется ли птица в березовом подреберье?…тьма-ингалятор – от проблесков задыхаюсь…

я обещаю поправиться и не бредитьверой в рассвет и в себя.

только в хаос…

Там высоко

так неужели расставшись, мы канем?…дождь и в москве и в аду —время стучит каблуками о камни,напоминая: иду.так неужели сей фатум лелеять? —свет во дворе и в раю,как в домино, наши лавочки склеилтам, высоко, на краю…Улица Горя, Потери Аллея,смерть на земле и под ней,время за смертью бежит, что-то блеяпро «не гоните коней».так неужели еще надо четчеволку сказать «отступись»?красные: шапка, кровь, небо и щечки…рано тебе, отвернись…так неужели опять когти в клавишах:марш похоронный в раю —осень, пустые и мокрые лавочкитам, высоко, на краю…

Инна Олейник. А пока

Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе

А пока

Утро с прищуром целует в веснушки. Лето.Мама в косички вплетает тепло и ленты.Завтрак – омлет, галеты. И сандалетаГде-то запряталась. Выбежишь босиком.Лето не пахнет, лето благоухаетСпелой малиной, мамиными духами.Мчишься по улице, лето в себя вдыхая.Смотришь сквозь челку бесхитростно и легко.

Небо за крыши цепляется облаками.Лето порывистым ветром тебя арканит.Август кладет тебя в пасть свою пеликанью.Скоро рябина доспеет до сочных бус.Ну, а пока ты срываешь с соседской грушиСладость свободы, испачкав лицо и рюши.И, отдаваясь природе своей зверушьей,Делаешь все по желанию – наобум.

Завтра ты станешь взрослой. За школьной партойТетя расскажет, что мир разделяет карта.Что чудеса – это просто модель стандартаТочных, доказанных опытами наук.Ну, а пока небом дышится васильково.Мир не разбросан, не сломлен, не забракованТетей с указкой и дядей в большом толковом.Зелен, песочен, светел и большерук.

Ну, а пока ты уверена: люди – боги.Ты еще знаешь счастливых, неодиноких.Пыль, поднимаясь, целует босые ноги.С каждым мгновением в жизнь открываешь дверь.Скоро ты вырастешь, станешь чуть-чуть взрослее.Мир тебе выставят лгущим и злым. Теплея,Вечер весенний прошепчет, как здесь тебе я:''Только не верь им, пожалуйста! Им не верь!''

Джеку-обожателю жизни

В полночь, Джек, небо синее, как наливной инжир,И густое,Густющее, словно вишневый джем.Ночь, по полочкам звездочки разложив,Наливается теплым джином в пустой фужер.

После двух, Джек, мне нравится слушать джаз,Разбирать мир от башен до самых гнилых пружин.Люди дремлют в объятиях старых цветных пижам.Я шепчу: ''Расскажите, что снится вам, расскажи…''

Сквозь оконную раму дым вьется седым ужом.Раскрывая окно, разрушаю его ажур.Воздух свеж, аж колюч, впрочем, даже почти ежов.Звезды выглядят снизу, как сладкий в горсти кунжут.

Под окном у меня, Джек, щетинится старый Джим.Он оранжевый весь. Он, как солнце. Еще рыжей.Он сидит до рассвета и пристально сторожитНаши вещие сны, наши выдохи. Он блажен.

Под прицелом луны мысли движутся, словно жук,Совершая полет и такой баджи-джамп/прыжок,Что я вряд ли когда-нибудь это изображу,Разве только тогда, когда перерожусь стрижом.

Ты есть ты. Я есть я. И нам незачем подражать.Мир устал и уснул. Он широк и непостижим.Ты сопишь, Джек, легонько подушку рукой прижав.И мне хочется…Хочется просто жить!

Джимми