Алексей Годин - Адаптированный Гораций Страница 4

VII

Закоротило от адаптации,По ходу жизни тугой, Горация,И околели, увы, грации,Не в силах спеть о нашей мутации.

Не дли обиду — занятье глупое,Ведь жизнь одна и уходит с трупами,Чтоб жил отменно, далек от гадости,От любви немея и радости.

Достигнув счастья, жизнь алкоголикаУже не хочет другой, да и не надо мне, —Найду еще бутылку под столиком,Допью с тобою, любовь моя…

Блестя на ветвях орешника, шелеститМагнитная лента. Люблю природу.Как птица, что в летнем саду тихо кричит,Пою я песни моего народа.

VIII

Из бурятской поэзии

Дон Ц «Последние Мысли»

Дорогая Монголия, думаю о тебе,Слезы из глаз катятся, неостановимы,Душа рыдает, крыльями машет,Я страдаю.

Зачем ты лежишь во прахе, зачем ты упала,Когда бараном ты побежишь, вырвавшись, пыльПодняв, к небу — из руин былогоМогущества?

Бурятская девушка, одинокая, как сердце,Поет: «Веретено мотает, лошадь скачет,Ветер свищет, жених лежит в поле,Давно мертвый».

Так же Родина моя, ожидала давно счастья,Но устала, скорбит о гибельности надежд.

IX

Псалом 2

Мне голос был: «Абрам, возьми бутыль,Иди на остров, залезь на крышу,Бутылку выпей». Звучал глухоПрекрасный голос божественный.

Не оскорбляю волю божества,Но слушаюсь, ибо нечестивоИ глупо волю забыть Бога.Винище дую торжественно.

Вино в устах пророка хитрогоИмеет сладкий и пряный запах.Я рад, что, место найдя в жизни,Исполнил Твое желание.

Заметно промысла прибавилось,Стада баранов на небе, дети.Соленый ветер власы тронул.Я слышу Твое молчание.

1998

Новые дурацкие песенки

I

Я теперь уже все понимаю,У меня ничего не болит.Отчего же, скажи, так страдаю,Сей похабный мотивчик свистя?..

Не найти золотого орешка,Я уже ничего не хочу.Посиди со мной, крошка, немножко,А не то будет плохо врачу.

Человек очень трезвый, несчастный,Почитая немую печальЯ слежу за всем безучастно.Сверху падают чайки, крича.

II

Приношение

Могучий бог садов…

Ничто, помимо тусклой мглы и горяКаналов узких, не напоминаетЧто мы в аду, что вышли на просторыБолот стигийских, тихо умирая.

Я жизнь веду на берегу Коцита,Она горька и коченеют жилы,Но в небесах сиянье антрацитаМое лицо лазурью осветило.

Я больше это видеть не могу,Пусть спит одна огромная Нева,Пускай шуршит прожилками угу,Шепча холодной кровью нет и да;

Вот отчего рука твоя легка,Сама вода, горька и холоднаГубами рыбы говоришь пока,Сердечко замерзает и хана;

Мой голос тонет, говорит хочу,Я тоже рыба, клацаю губой,Трусь плавником и жабрами шепчуЧто очень зябко в черноте немой;

Мой голос тонет в шелесте воды,Я тоже рыба, к сети не успеть,Вдыхает влага шепчущие рты,Разорванные губы кличут смерть.

Не только, знаешь ли, для моциона,Но потому что я к тебе питаюВозвышенное чувство, предлагаюПройтись куда, пока мы молодые.

Они умрут, веселые забавы…

Снег выпал, не пора ли мне забытьКак я с тобой по улицам стремился,Забив тоску души своей избытьЗа неженкой устало волочился?

Соплив твой нос, дружок, пойдем домой,Я не забуду, ибо он растаял,Покуда чую, что бреду, бухой,И неженку преследую устало.

На каждом углу по мужчинеИ женщина в каждом дворе.И чтоб не увязнуть в пучинеЯ тоже стремлюсь к детворе.

У девочки косы тугиеИ скоро пора ей домой.Сейчас она нас и покинет,Вот чмокнула, машет рукой…

Но мы не умрем от досадыИ вроде уже все равноКогда молодая наядаСкрывается в красном манто.

Летит менада, мне не видно дали,И чая много новых впечатленийОна забыла, что мы ей сказалиИ энергично ищет наслажденья.

Вакханки-сестры шепчутся углами,Мужчины смотрят из-за подворотни,Но у нее сегодня два свиданьяИ сложно думать, что она захочет.

Люблю менаду я, по осени и раньше,Когда мосты еще торчат, качаясь,Душа вздыхая и чего-то клянчаСпешит за нею, тень свою шатая.

Как будто я хвостатый инородецС прекрасными зелеными зубамиИ чудную лазурную улыбкуЗапрятал в нависающих бровях.

Я сплю и вижу: ничего не вижу,Глаза закрыла ночь, и холодокТревожит слух. Из перепонок соткан,Из тонких, ледянея, ледяных.

Боюсь я холода. Он мне ужасен.Вся движимость сковалась, не вздохнуть,Веселье шаловливое и жалостьНемея, замирают, это смерть.

А в небе звезды, кровь играет брагой,Девица ходит, кутаясь платком.Да это ж Лесба, старая подруга,Наяда резвая и нежная притом.

Куда как холодно, менада,И скоро мы уже умрем, затоС тобой попляшем нынче до упадаОгнем породы озарясь пустой.

Не кровь, но в жилах липовая слякоть,На небо налипает тягучая грязюка,Грязюка родная, я счастлив.Что делать, когда такое большое сердцеПритягивает, отталкивая, пылинку?А она молчанием черным зашита,Она сказала: «Мне больше не надо жить».

Большое сердце, Исаакий,Неву толкает — капуцинки-душиКак по артериям струятся по проспектамИ возвращаются к стареющему сердцу;Нам надо камнем стать, нас тянет к камнюКак лейкоциты тянет к антрацитуСейчас, когда на улице чумаИ ледяную кровь с асфальта соскребают,И чайки улетают, улетают…

Какую роль возьмешь в прекрасной жизни?Что от небес услышишь, что прикажешь сердцу?Упрямка славная была твоя судьбинкаКогда пространств чумных цвела заразаИ ночи хором славили приапа.

III

Соленый мед с асфальта соскребаяНемая муза ветру подвывает.Фальшива ты, зеленая, звучаГлухим лученьем темного луча.Поминка той снежинки, что растает,Желает полой быть, как ночь густая.

Кузнец, паяц, слепая поводырка,У них веселье, тесная пробирка.Какой раствор! Есть город и зима,Мороз вчерашний, теплая чума.Вранье течет: огромные каналы,Мосты мерцают, хлюпают пеналы,

Соборы врут, треща колоколами,Водичка, лгунья, льдышку оправдала.Один скрипит, всех более наглец,Второй страдает, падает венец.Но лишь вода сама того хотелаКогдамест льдина вычернила тело.

IV

Из Горация

Порезвившись, прощалась славянка,Мы же встретили тотчас СемитаВ узких улочках за чертоюЧто уходят, как жизнь, под воду.

Я дышу углеродом кислым,Чешуя моя серебрится,Кожу лопая, тянутся перья.Поздно мнить себя человеком.

Ибо рыбы кричат впустую,Ничего в полуметре не слышно.Видно, правда, как лязгают жабры,Но бессмысленно это удушье.

Подождем покамест потопа,Нам утопшие будут друзьямиИ святая дрожащая музаЩелкнет клювом прощай де, родимый.

Я глаза закрываю и вижуКак кричит немая славянка,Потихоньку струится зеленкаИ никто ее, вроде, не слышит.

Черным телом боясь изумрудаЧто по улице тихо струится, снедая свидетелей,Льет в глаза свои, и оттудаУсмехается тем, что остались, де зря вы заметили;

В черном небе, в соседнем проулкеЯ кого-то молю об умершем тепле, но соленаяЯдовито мерцая и гулкоПретворяет молитву в похлебку с червями зеленую;

В светлой теми, где боль умираетВ зеленце сладковатой и кислой, в глухом безразличии,Тем, кто в этой ночи замерзает,Кровь мерцает моя то ясней, то тусклей, без различия.

Где крыланки, крича, уже не летаютЛьдом холодным дыша, где совсем хорошо,Где оттаялась вся водичка мерцая,Набежав солонцой на ребристый пятак,

Носом зелень глотнув, ладья травянаяУ которой стучит за ребром молоток,Корабельщик утоп, одним из сердечекПьет волну, находя то уток, то поток;

Захлебнулась вода, и глубже, чем в твердиОблак, легкий вечор, синий снег разбросав,Тормозя по низам, забывшися вчерне,Льдом холодным дыша, закрепил паруса.

V