Агата София - Серый морок дневного неба. Ad libitum, или От фонаря на коду. Маноромижор (сборник) Страница 4

Проходят дни, и все происшедшее с тобой уже более походит на временное помрачение рассудка и наваждение, поэтому когда почти через неделю Ирка, совершенно расстроенная, приглашает тебя очередной раз, и предупреждая твою попытку отказа, говорит о том, что все – завтра он уезжает и это прощальный ужин, ты … соглашаешься.

Делание любви

Ты не умеешь принимать решения. Теперь ты затаилась.

Ты слушаешь мир, который звучит у тебя внутри. Осторожничаешь: боишься расплескать это состояние и позволяешь себе только короткое дыхание, чтобы не заглушить его звуки и ничего не пропустить.

Мечтаешь наивно, что бы и он услышал твой мир – тот, который у тебя внутри.

Улыбаешься иногда, представляя как он реагирует на посылаемые тобой неясные еще ему пока образы, будоражащие его воображение в ту минуту, когда он попадает в твою волну. А он попадает. Это бывает нечасто, но ты тотчас получаешь «отчет о доставке» – слабый импульс, который заставляет сжиматься в комок твои внутренности. Это смахивает на легкое сумасшедствие, но ты-то знаешь что это…

И тогда ты пропадаешь. И падаешь. Падаешь выше облаков, вновь и вновь ощущая неодолимую силу предопределенности.

Она ведет тебя за собой не диктуя, но маня тебя, подобно песням сирен, от прекрасного голоса которых теряли разум закаленные бурями моряки.

Звук его голоса… Это как раз то, что ты так легкомысленно не приняла в расчет, так беспечно согласившись на «прощальный» ужин у Ирки.

Все было то же, как и в первый раз: «диван» с подушечками, ужин на столе в кухне, и вы, трое за этим столом.

Ты не рассчитала свои силы и моментально это осознала, как только оказалась опять здесь. Все твои благородные порывы спрятаться от действительности за святость вашей с Иркой дружбы улетучились в тот же момент, как ты увидела его снова и поняла, что вся эта томительная неделя – неделя без него, была совершенно ненужной жертвой, принесенной на ложный алтарь.

Все как тогда, как и в первый раз. Вы двое говорите, Ирка молчит. В одинаковой манере, почти отстраненно, вы продолжаете диалог, начатый еще неделю назад, вращая его вокруг тем, совершенно не касающихся происходящего на этой кухне.

Слова, паузы, слова, паузы, слова. Вы прячете за ними то, что не произносите вслух. Вы оба прячете это. Ты не обманываешься в том, что видишь и чувствуешь.

Только… что же с этим делать на этой кухне, где в воздухе разлито Иркино неподдельное горе от расставания с ним: оно в ее тихом голосе, в уголках глаз, которые она торопится опустить, словно не желая, что бы он там прочел ее отчаянную мольбу: «Останься!»

Сколько раз ты уже пожалела, что притащилась на это похоронное мероприятие. И столько раз ты возблагодарила судьбу за то, что ты здесь! Истина заключалась в том, что ты вытерпела бы и большее, только бы находится рядом с ним, и неважно, насколько двусмысленной была ситуация.

Всего минутка

…Сейчас вы расстанетесь, и скорее всего – это все, конец. Пытаешься усмехнуться… Где в твоей дрожащей и трепещущей душе возьмутся силы на усмешку? Она тает, не успевая добраться до лица. Вот сейчас. Надо встряхнуть волосами, привычным движением откидывая их массу на спину, потом сказать что-нибудь банально ободряющее, что обычно говорят в таких случаях.

Вот сейчас. Прямо сейчас, только… Пусть время продлится, ну хотя бы на немножко! Ты сама не уверена, зачем ты это просишь, но просишь кого-то там, наверху, того, который все видит в твоем сердце. Просишь робко, понимая, что и права-то просить не имеешь. И куда делась твоя гордость от победы над собой, твоя сила, которая, как ты думала, поборола искушение, куда это все делось?

Вы втроем стоите в Иркиной темноватой прихожей. Сейчас она и он попрощаются с тобой. Ирка, чтобы прийти завтра в институт с грустным лицом и требовать от тебя дружеского понимания и следующего за этим утешения. Он – для того, чтобы исчезнуть из твоей жизни навсегда. Прими это и не медли.

Но ты медлишь. И что-то там происходит, наверху, там, где кто-то видит в твоем сердце, потому что случается невероятное – стучат в дверь. Ирку вызывают и это очень срочно. Она выходит, извинившись, и бросив вам: «На минутку».

Всего минутка. Но она сейчас как глоток воздуха, как спасение. Смотришь на него. Тебе нечего спросить, кроме самого главного: «Значит, все-таки уезжаешь?»

Он молчит и снова, как он делает это обыкновенно, словно что-то высматривает в тебе. Тебе неуютно. Ты нервничаешь. Ведь всего минутка, он же слышал или нет?

А, собственно, чего ты ожидаешь? Тут же приходит в голову, что ты все придумала, и «нечто» недоговоренное, невысказанное, то, что между вами – плод твоей фантазии и только. Становится горько, пусто, а потом жарко, потому что ты слышишь:

– Мы думаем об одном и том же, я ведь не ошибаюсь?

Как он это говорит! Не насмешливо, но ничуть не изменяя своей особой манере подавать свой голос с его вальяжной плавностью и чудным наполненным тембром – как подарок…

Этим своим голосом он просит, нет, боже мой, конечно не просит, повелевает! Неважно, что его повеление касается организации вашего жизненного пространства.

Он спрашивает, можешь ли ты найти квартиру, где вы могли бы быть вместе, потому что он хочет уехать от Ирки, а не от тебя.

Ты слышишь его и запрещаешь себе думать, рассуждать, мучиться угрызениями совести.

Спускаешься на лифте на первый этаж общаги, подходишь к телефону-автомату и набираешь номер за номером из своей телефонной книжки. Нереально найти квартиру за несколько минут, имея небогатый запас «двушек» в кармане. Ты находишь.

Удивляешься этому обстоятельству потом, ну то есть «совсем потом», и приписываешь случайную удачу воле судьбы.

Возвращаешься с адресом и телефоном, нацарапанным на клочке бумаги. Совершенно не думаешь о том, что откроет дверь Ирка, и что ты скажешь в свое оправдание. Дверь открывает он… берет этот клочок, не выказывая ни удивления, ни восторга.

Он просто смотрит на тебя долгим взглядом, в котором ты видишь все, что как предполагается должна была бы увидеть. Затем спрашивает: «Во сколько приедешь ты». Ты машинально отвечаешь: «После лекций», – будто то, что свершается сейчас, имеет ординарное место в твоем завтрашнем графике.

Ирка так и не появилась. А ты не стала ее ждать. Слов больше не было, ни договоренностей, ни обещаний, не было даже движения рук, только глаза в глаза – и этого довольно…

…Разве облака бывают так близко?

В твоей безотчетной радости поселяется мучительно очевидное раскаяние от совершенной подлости. Ты не заблуждаешься насчет этого. Понимаешь, «что» ты совершила, и понимаешь, что сделала единственно возможный для тебя шаг – шаг в облака.

Шаг в облака

…Тебе странно видеть его в новой обстановке.

Кажется, он – другой.

Нет, он тот же.

Это просто нервы…

На этот раз диван настоящий. На нем покрывало, зеленое в серую клеточку. (Почему запоминаешь именно это? Возможно потому, что твои пальцы берутся обрисовывать контуры этих серых квадратиков, чтобы не выдать твоего истинного состояния – беспричинного невроза, близкого к обмороку?)

Ты садишься на диван, не рядом с ним. Между вами относительно маленькое расстояние, примерно в пол-метра, но между вами – большое расстояние: Ирка, вся его жизнь, все, что ты слышала о нем от нее, все, что он оставил в другом, незнакомом тебе городе.

Странно, но и здесь вы говорите о том же, что и у Ирки на кухне. Обо всем, только не о том, что происходит сейчас. Тема бесконечна.

Время течет, а вы все говорите, увлеченно, даже не меняя позы. Потом вдруг одновременно замолкаете.

Он улыбается. Тебе кажется, или ты действительно впервые видишь его улыбку? Он берет тебя за руку, все еще находясь на расстоянии от тебя. Он просто держит твою руку в своей руке.

Затем протягивает другую руку к твоему лицу и чуть дотрагивается до подбородка тыльной стороной ладони. Ты закрываешь глаза, потому что реальность ощущения от его прикосновения превосходит все возможные фантазии, которые до сих пор робко просачивались в твое воображение. Ты растворяешься в нем без остатка…

Ты отчетливо слышишь звук расстегивающейся молнии на его джинсах и… зажмуриваешься еще сильнее. Нет!

… – Ты не знаешь, куда он переехал? – Ирка спрашивает тебя в перерыве лекций. Смотреть на нее больно – на ее лице застывшая белая маска отчаяния.

– Нет!

– Он тебе не звонил? – не оставляет она попыток, будто ты могла бы такое случайно позабыть. Надежда, звучащая в ее голосе, истребляет в тебе остатки самоуважения.

– Нет!

– Может, зайдешь ко мне после лекций?

– Нет!!!..

Он замер. Он в недоумении. Ты не видишь этого, но ты чувствуешь это.

– Пожалуйста, открой глаза…

– Нет!

– Пожалуйста…

– …

Он придвигается к тебе и берет твое лицо в свои ладони. Ты открываешь глаза. Он улыбается одними губами. Взгляд его напряжен.