Антология - Книга осенних голосов Страница 4

Лето – самое время начать летать

Солнце бьет через прорезь стальных решеток,Позументно теснится сквозь цепи дней.Если втемную выбрать из всех высоток,То одна непременно взойдет твоей:Облака, что плывут по стеклу отрядом,Отраженные звезды на глади шихтИ цветущие вечно японским садомНа чужом подоконнике лапы пихт.Наблюдать твою жизнь по сигналам света:Ты пришел, ты умер, расстроив мать,Ты опять закурил (не дождавшись лета;Лето – самое время начать летать).И когда надоест тебе чтить балконы,Мельтешить черной тенью за тем окном,Выбирай самый долгий, спокойный сон мой:Сон, в котором мы общий построим дом.

Двустоличное

В подлокотники кресла впаяны сны.Говорила не раз: «Друг, шагни в мою полночь!»У меня до сих пор с позапрошлой весныНе выходит из пазух московская щелочь.

Я БГ-шных элегий усвоила суть,В моих легких есть все: от Петра и до Блока,Девяносто седьмого осенняя нудьИ мурашки от «Брата» и русского рока.

Как там Рим номер три в кружевах, трюфелях?Ты совсем остоличился, пахнешь шанельно.А у нас тут декабрь случился на днях.

Ты давай приезжай,без тебя все жескверно.

Мне говорили

Мне говорили: «Вот то окно.И бледный свет из него неровен,Авангардистски по планкам кровельОн тянет щупальца: неземноИ пагубно для твоей души.Ты заболела. Вернись, послушай…»Мне объясняли, что свет не нужен,И осаждали смешным «дыши».И я дышала тогда веснойИ терпкой, хищной ее прохладой.Я для проформы шептала: «Надо!»(Над адом выстроить путь домой).Мне говорили: «А за окномМелькает тень твоего унынья.Ее хозяин был обескрыленЗа то, что вторгся кошмарным сномВ подкорку, череп разбив и сетьСплетая длинной паучьей лапой».Я вспоминала, как «демон» граппойМеня отпаивал час и четьИ укрывал с головой пальто,Им только пахнувшим, темным, синим.И целовал, и просил быть сильной…Мне говорили: «Вот то окно.Войдешь в чердачный свой минарет,Протрешь ладонью пустые полки,Вколотишь в зеркало прищур волка —И вдруг поймешь, чтотебяв немнет».

Бонни и Клайд

Я боюсь, это небо когда-нибудь все же уснет.Я боюсь, эти звуки умолкнут и руки твои не обнимут.И за тем поворотом, где дом мой, на кольцах гарротЗадохнутся столетья, мишенью избравшие спинуПерсонажа с условным рефлексом выискивать толкВ женском «буду любить». Пробираясь по крышам истерик,Я базируюсь снайпером и контролирую торгПалачей с адвокатами. Каждая тля, из статеекПонабравшись всей чуши о белом и черном, вполнеРассудить себе может, что мы с тобой пара злодеев.Пусть не киногерои, так лучше! И в этой войне,Если ты мне доверишься, мы отыграться сумеемНа техасских бастардах… Но май накормили свинцом,По обугленной коже кочует созвездие Гидры.Между жизнью в неволе и мертвым любимым лицомЧто б ты выбрал?

Я боюсь, это небо когда-нибудь все же уснет…

Я хочу видеть море

Если здешний песок не учел вероятность событийИ не балует небо депешами лондонский смог,Я хотела бы просто простить и проститься и выйтиЗа пределы начертанных тонким пунктиром дорог.

Я хотела бы снова поставить на карту везенье,Вечным дьяволом-штурманом грозно стоять у руля.Вместо рома до смерти глотать темно-синее зельеЯдом смазанных взглядов твоих, молодая земля.

Мне ни дни и ни ночи безжалостно грудь не расплавятНи тоской по твердыне, ни грузом притворных утех.Я хочу видеть море и запрограммировать памятьЗабывать тех, с кем было когда-то прекраснее всех.

Но не вылечить язву в душе поселившейся волейДо тех пор, пока пальцы щербатость хватают камней.Я хочу видеть море. Хочу видеть чертово мореС вереницею чаячьих белых больших кораблей…

Зачарованный странник Осень

– Ты смеешься?

Ни капли, милыйДруг мой, мне не до смеха вовсе.Я тебя больше всех любила,Зачарованный странник Осень.

Мне хотелось, чтоб ты, ревнуяК лютой Стуже, забросил краскиИ забрал бы меня, больную,Из нагой заповедной сказки.

Мне хотелось, чтоб ты, жалеяО снедающей нас разлуке,Желтым пламенем сжег аллеи,Где мне Лето голубил руки.

Мне хотелось, чтоб ты, скучаяПо моим одичалым взглядам,Вырвал сердцем из яблонь маяСтрасть Весны к дорогим нарядам.

Мне хотелось… и так до смерти:Мы вдвоем – только наша пьеса.Осень, что ты молчишь? Ответь мне!

– Я тебя не люблю, принцесса…

Под сурдинку

Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешьСреди лиц пассажиров прочих,что выходят – кто в ночь, кто – в дождь.В гуще сутолоки вокзальной я одна – продолженье стен.Под сурдинку срастаюсь с тайной городских эшафотов, сцен,Желтых окон (обойм каркасных). Все от крика саднит гортань.Нас тут много: усталых, грязных, одиноких, забытых АньВ общем теле. Влюбленность штаммыразрубает как скифский меч:Часть меня вырастает в шрамы обескрыленных голых плеч,Часть другая огня из камня ждет уже испокон веков(Не дождется). На этой псарне ты с другими свой делишь кров:Посучистей и позадорней, повизгливей и посмелей.А в моей ненормальной норме не хватает лишь двух нулейНа табло, будто вдруг нарочно стал весь мир на меня похож.Не здороваешься. Не хочешь. Или, может, не узнаешь…

Слуги кармы

И в каждом звуке, и в каждой строчке,и в абсолюте моей надеждыТебя раздаривать по кусочкам.И разделить, и рассеять междуСистем, галактик, планет, материйдорогой звездной, геномом ночиТебя… Сберечь в проводах артерийи в каждом звуке, и в каждой строчке.

Пусть все стенают, пусть хором льются,пусть жажда мучит при легком вздохе:Они не знают, над чем смеются,не понимают, что даже крохиТвоих улыбок, прикосновений,случайных взглядов – дороже жизни.В моем желудке – клубок снарядов,с восходом солнца все ненавистнейМне мир. Готова взорваться.Прахом по снам чужим разлететься.Веришь,Я управлять научилась страхом.Но одиночество не измеришь…Не отвинтишь, не поставишь в угол,не спрячешь в подпол. На самом делеМы лишь блуждаем в театре куколс тугой веревкой у самой шеи.

Мы – не скитальцы, мы – слуги кармы.Мы, видно, сделали нечто в прошломТакое, что не хотят экранысудьбы злосчастной неосторожноНам показать и вдвоем оставить(в любви, в покое или в забвенье).Разлюбишь только, как тут же памятьтобою выстрелит в подреберье.

Papillon

Завернуться в плед, словно в желтый кокон,И забыть, что в город пришла весна.Я сижу у Бога почти под боком.Только он никак не дарует сна.

Говорит, упряма была и ныла.Говорит, – прогонит меня взашей.И толпятся все, кем была любима,Пулеметной очередью в душе.

Что просить у небес?

Выдыхаешь и ждешь. Объявляют твой выход на сцену.Сотни вперили взгляд. Потолок ненароком упастьВсе грозится. И пыль, оседая, тебя под прицеломОставляет одну. Зал театра – раскрытая пасть.Волочится боа, как любовник, за темным подолом.В горле солнцем восходит болезненно давящий ком.Что просить у небес, если борется явь с валидолом,Если в первом ряду этот зритель до жути знаком?

Он намеренно здесь; ты же чувствуешь, в самом финале,На последнем аккорде к ногам полетят васильки.Что просить у небес, если в каждом незримом сигналеЕго полуулыбки – касание жаркой руки?

Ты стоишь для него. Вырываешь из полузабытойЖизни ночи безумные, острое это лицо.Столько лет утекло, только память стрелой ядовитойОбернула на пальце дрожащем витое кольцо…Ты закуришь в антракте и скажешь, что вдруг заболела.И заботливый некто заварит ромашковый чай.Что просить у небес, если им совершенно нет делаДо того, кто решил навсегда о любви замолчать?

Поезд двинется в путь. И отныне предательски брошенБудет северный город в объятия новой зимы.Что просить у небес, если делишь купе с тем, кто можетСократить целый мир до простого желанного «мы»?

Амок

Ты знаешь, доктор, все очень скверно.Я спасовала перед собой же.

Моя миграция длится дольше,Чем могут выдержать фибры, нервыИ руки, что килограмм по двадцатьВ былую пору еще носили.

Ты знаешь, доктор, мы долго пилиСвятую воду из вены адской(Я тут блудница и лютый бражник,Бычки кидаю в кресты прохожих).

А под ногтями нирванной сажейЗасело лето, остравских прожигМанулоглазыхАхои, пряные поцелуи.

Ты знаешь, доктор, меня вернули,Как возвращают пустую вазу.

Вот я пишу в своей темной клети,Что ты ссылаешься все на амок.

Но я смеюсь, как смеются дети,И покидаю песочный замок.

И везет меня поезд во мглу…