Евгений Витковский - Век перевода (2006) Страница 43

АНТОН ВИЛЬДГАНС{149} (1881–1932)

Казанова

Увы, сударыня, прошло то время,когда любовь была наградой закураж, и я, забот оставив бремя,со шпагой шел куда глядят глаза,и если мне встречалось вдруг созданье,похожее на Вас, но кавалербыл между нами, к черту ожиданье —я ставил жизнь свою, pardon, ma chere,на кончик острия:он или я!

Нас гондола ждала в укромном месте,я понадежней полог опускал;развеять страхи дамы дело чести —мой нежный взгляд мне в этом помогал;сходились руки, шутки и догадки —извечный путь наш опыт совершал,талант мой остальное предрешал —от поцелуя до последней схватки,где, дополняя скрипки обертоны,лились из лодки сладостные стоны.

Давно прошли те времена, мадам!Теперь честь защищают по судам;не так сладка судебная любовь.Нет шпаг, а если тростью ранишь в кровь —полиция примчится по следам.И Ваш отважный кавалер. Увы!Простите, если я скажу не то, —вчера в кафе вдвоем сидели вы:средина лета, ночь и «он» — в пальто…Представив всё: как этот тусклый взглядскользит неспешно по твоим плечам,как этот старый «гребень» по ночамсвершает немудреный свой обряд,и ты пред ним лежишь едва одетой,а к телу льнет прозрачный легкий шелк,как будто лист осенний, взявший в толк,что он не надышался жизнью этой;представив всё, что ты должна снести,в молчаньи потакая старикану,без шанса в страстном крике изойти:«Сейчас умру иль матерью я стану!» —я ставлю всё — пусть будет Бог судья —на кончик острия:он или я!

Смешно, мадам? Я фантазер, не скрою.Но если только здраво рассуждать,то станет наша жизнь сплошной хандрою!Люблю в мечтах в том времени блуждать,где смелость не слыла за эпатаж.Зла не хочу я Вашему супругу,мой арапчонок обежит округуи адрес Ваш найдет, а дальше пажпакет доставит тайно в Ваш покой.Я выберу момент — на службе в храме,а может, в карнавальном тарараме —и прикоснусь украдкой к Вам рукой.И вот свершится: ночь, Вы на балконе,вся в серебре луна на звездном фонеиграет в кудрях матовым лучом,а я в саду с гитарой и с мечом,готовый петь иль драться — что на коне!А после шепот, «да» и «нет», «как можно» —о стыд, ты в тогу сводника одет!Вы лестницу спустили осторожнои… я забыл себя и белый свет!..Жизнь движется неумолимым кругом,ушел мой паж и арапчонка нет,остался лишь почтамт к моим услугам.Так что, мадам, коль захотите сноваВы встретить незнакомца из кафе,ему ответ Ваш будет le parfait,вот адрес: poste restante pour Casanova.

КУРТ ШВИТТЕРС{150} (1887–1948)

Кончина сигареты

Растоптанной в сырой траве,Она ждала судьбы исходВ последней дымной синеве,И тлел еще пурпурный рот.

Жук-светлячок ее приметил,От чувств он стал пресветло-светел,Подумав: чудная звездаСошла на землю вдруг с небес,

Неся хвалу Творцу сюда,В тот мир, где правят грех и бес,И, встретив здесь сопротивленье,Сожгла себя в смертельном треньи.

Сказал он: «Ах, так рисковать!За Ваши добрые делаПозвольте Вас поцеловать».Она спасалась, как могла.

А он сгорел весь, без изъятья,В ее пылающих объятьях.

ГЕРМАН ГЕССЕ{151} (1877–1962)

Одиночество

Далек мой путь, мой путь тяжел,И нет пути назад;Кто одиночество обрел,Тому в нем рай и ад.

Тяжел соблазн; к себе зоветОбыденность на дно,Как зов ее любовью жжет,Как страстью пышет, но

Кто одиночество испил,Шагнув за окоем,Тому и щебет птиц не мил,Тот не пойдет вдвоем.

Мы в мире мишуры…

Мы в мире мишуры живемИ лишь в минуты испытанийСуть бытия мы познаем,Смысл сновидений и мечтаний.

Мы верим лжи и чтим ничто,Мы, как слепцы, одни в темнице,Мы в бренных стенах ищем то,Что только в вечности хранится.

В скупых обрывках сонных фразХотим нащупать путь спасенья,Ведь всё же Боги мы, и в насНе стерта память сотворенья.

АНТОН НЕСТЕРОВ{152}

УОЛТЕР РЭЛИ{153} (1554–1618)

«Что наша жизнь? — Комедия о страсти…»

Что наша жизнь? — Комедия о страсти.Бравурна увертюра в первой части.Утроба материнская — гримеркаКомедиантов слишком расторопных.Подмостки — мир, и зритель в сей юдоли —Господь, — шельмует за незнанье роли.Как занавес после спектакля — тьмаМогилы ждет, бесстрастно-холодна.И вот, фиглярствуя, идем мы до конца.Но в миг последний — маску прочь с лица.

Прощание с двором

Так наважденья сна сереют утром: радостьПовыдохлась. Фавора дни прошли.Забавы утомили. ОказаласьЗлым мороком любовь. И мне теперь брести

Долиной скорби. Разум, как свеча,Еще чадит. Игралище судьбы,Гляжу я вслед волне, что унеслаВсё, кроме горечи. И все мои мольбы

Теперь — о смерти. Путь утратив правый,Бреду, оставив за спиной весну.Мне лета не обресть. Подлунной славойНе дорожу давно. И все-таки прошу:

Пусть будет скорбь вожатым и оградой,Сквозь холод старости ведя к иным отрадам.

«Время, расчетливый ростовщик…»

Время, расчетливый ростовщик,Юность нашу берет в оборот,Нашу радость, наш восторг и порыв,Зная заранее, что вернетПрахом и тьмою могилы долг,Смертной чертой подведя итог.Но покуда Ты — мой Доверитель, Господь,Знаю: встретятся вновь дух и плоть.

АЛАН ДАГЕН{154} (1923–2003)

О летней богине, чье имя хранимо в тайне[16]

Тебе остается — всего-то не забывать,коли связался с нею, о паре вещей:она открывает пути,она поджидает в конце всех путей.Но об этом не стоитзадумываться, не стоит, ибоона — таковаи таков — ты.Просто не надо упоминать ее имя.Она любит тебя, по-своему: любит.И ты ее любишь, по-своему.Что до имен… Назови свою бабу коровой — и всё,твоя песенка спета, так что говорить о богине?Покуда ты жив (ты ведь хочешь пожить?),будь почтителен, называй еетысячей прозвищ: незабудкой волоокой,маргариткой собачьего взгляда,цветком золотым, белой лилией, лилией благоуханной,хризантемой цветущей,чем угодно, но главное — не произноси ее имя,имя волоокой богини,что начинается с Г,а потом идут Е, Р и в конце — А,— понятно, о ком я?О той, что снисходит под покровомНочи Солнцестоянья, в сопровождении Звездного Пса(его кличут Сириус), пса — охранника и убийцы,о той, в чьей власти время начала и время конца:снисходит — и расцветают цветыи цветут, умирая, чтобы семенемстать, бросить плод свой на ветер, и снова взойти, —так примни же ковер маргариток. Но помни о псине;его зовут Черным Псом:если глянет он на тебяжелтым косящим глазом,глянет, поверх плеча твоего— жизнь твоя и всё вокруграссыплется черной горячей золою.

РОБЕРТ КРИЛИ{155} (1926–2005)

На прощание