Александр Введенский - Том 1. Произведения 1926-1937 Страница 48

Наконец, человек из человека — мир и антимир — на одном и том же месте, если возможно вообще говорить о месте в применении к миру: все места, т. е. пространство, как и время, в мире, во сам мир, т. е. Вселенная, не имеет места. По теории относительности (и по бл. Августину, как об этом писали и физики) не мир во времени и пространстве, но время и пространство в мире.

Этот отрывок из Гостя на коне — поэтическое интуитивное предчувствие физической теории антимира.

Семантическая инверсия в Госте на коне (антимир) может быть названа реальной инверсной. У Введенского есть не только пространственная реальная инверсия, но и временная: чтобы было все понятно / надо жить начать обратно (Значенье моря). Здесь сказано не „с начала“, а именно обратно. …я вижу ночь идет обратно сказано в стихотворении Факт, Теория и Бог, и здесь, далее: Ко мне вернулся день вчерашний. Наконец, в Приглашении меня подумать (№ 25): Мы видим лес шагающий обратно / стоит вчера сегодняшнего дня вокруг.

В последнем примере — лес шагающий обратно — одновременно и пространственная и временная реальная инверсия, т. е. в четырехмерном пространстве-времени.

В 1939 году Введенский рассказал Т. Липавской о теме предполагаемой повести или романа, в котором время шло бы в обратном направлении: после сегодняшнего дня шел вчерашний, потом позавчерашний и т. д. Причем это должно было быть не воспоминанием, а реальным обратным ходом времени: причина следовала после следствия…» (см. Приложение III, № 113. — М. М.) (Я. С. Друскин).

— Гость на коне; …конский потоп…; …опыт / превращения предмета… — Ключевые для поэзии Введенского образы коня и всадника (см. прим. к № 5, а также заключительный стих Элегии, — № 31), осмысляемые здесь в связи с таинственным превращением предметов, окрашенным в эсхатологические тона, согласуются с функцией этих образов в мировой мифологии как связанных с переходом между двумя мирами, однако обширнейшая символика того и другого образа (ср. хотя бы амбивалентность коня — животного и хтонического, и солярного, его связь, имеющую возможные рефлексы в ст-нии, со стихиями огня и воды (моря), а через последнюю — со временем, его интимную связь с человеком и его функцию как носящего на себе богов; подобным образом, полярными значениями может наделяться и мотив всадника — от победы, триумфаторства и т. д. до связанных с мучительным страхом перед неконтролируемыми областями природы и психики) — оставляет возможности для многообразных интерпретаций. В связи с эсхатологической окрашенностью образа ср. также мотивы апокалиптических всадников.

— …пена каплет с конских губ, — Ср. близкие образы в № 19, с. 147 и № 24. Ключ к истолкованию этого образа может быть обнаружен из аналогии с подобным мотивом на с. 149 (…на перемену, / на смерть изображающую пену, — № 19).

— Вечер был на расстояньи / от меня на много вёрст. — Отметим характерное для поэтического универсума Введенского соединение пространственной и временной категории: последняя, между тем, в скрытом виде присутствует ужо в предыдущем стихе, в сочетании …зверей, воды… (см. примеч. к № 19, с. 139). Интересно, что необычный опыт героя стихотворения совершается вне этих категорий, — время (Ко мне вернулся день вчерашний) и пространство (я созерцал / вновь / расстоянье) возвращаются к нему только но завершении опыта, осмысляемого как «забытое существованье».

— …опыт / превращения предмета / …в слово… — Ср. категорию «превращения слова в предмет» у Введенского (№ 9. 26 и примеч.). В данном, однако, тексте, строящемся на поэтической реализации принципа обратности (см. выше), мы соответственно встречаемся с инвертированной категорией превращения предмета в слово. Любопытно, что здесь мы находим немного далее «превращенный предмет» — обэриутский шкап, который претерпевает обратную трансформацию в № 26.

— Боль мою пронзила / кость, — Тема перехода в «обратный мир» тонко выражена Введенским и на уровне «грамматики поэзии»: подлежащее и дополнение различимы здесь только интонационно и исходя из порядка слов. Магическое значение кости (наряду с ее значениями здесь как сути, основы) встречается у Введенского в № 25 (см. примеч.).

— …как пушинка / или жук… / …насекомых и наук… — Интересно соположение противостоящих друг другу не только у Введенского, но и у других поэтов его круга, особенно у Олейникова, мотивов насекомых (мира природы) и мира науки. Ср. примеч. к №№ 7 и 23.

— …я сказал смешную фразу / чудо любит пятки греть. — Отметим метапоэтическое и философское значение этого отрывка, в котором бессмысленная фраза, произнесенная героем в экстремальных условиях светопреставления и имеющая креационный эффект (ср. след. стих: Свет возник… и т. д.), характеризуется как «смешная».

— …через час исчез. — В связи с мотивом исчезновения см. примеч. к № 20.

23. Четыре описания*

Впервые опубликовано В. Казаком [71] (неточный текст). Сохраняем авторское написание слова деньшик. Возможно, об этом сочинении Введенский писал Хармсу из Борисоглебска. 6 декабря 1932 г.: «Третий день подряд пищу некоторую вещь. Написал уже страниц 8–9, а конца еще нет».

— Отметим связь произведения с рассказом «Три смерти» Л. Н. Толстого, упоминаемого, кстати, в тексте.

— «…В этой вещи восемь действующих лиц, авторских ремарок нет. Четверо — покойники, рассказывающие о своей смерти — когда, при каких обстоятельствах и как они умерли. Четверо других действующих лиц — Зумир, Кумир, Чумир и Тумир. Кто они — трудно сказать, может быть, это ангелы-хранители четырех покойников, лучше назовем их вестниками — буквальный перевод слова αγγελοι. Термин „вестники“ введен Л. Липавским. Введенский только в одном месте называет умерших, рассказывающих о своей смерти, покойниками: Да, покойники, мы пьем из невеселой чаши… В остальных случаях он пишет: 1-й, 2-ой, 3-ий и 4-ый умир.(ающий). Почему такая странная запись — точка после умир., окончание слова — в скобках? Т. Липавская дала интересное и, по-видимому, правильное объяснение. Ведь они уже умерли, они уже на том свете, там же, где Зумир, Кумир, Чумир и Тумир. Поэтому Введенский ставит точку после „умир“; одинаковые окончания двусложных имен вестников с того света и части слова „умирающий“ связывают вестников с покойниками, рассказывающими о своей смерти. При этом они уже умерли и одновременно они умир.(ающие) и рассказывают о своей смерти.

…Каждое из четырех описаний заканчивается актом смерти и указанием года. Это не случайно: Чудо возможно в момент смерти. Оно возможно потому что смерть есть остановка времени. („Серая тетрадь“, 1, Время и смерть. 1932). Для каждого из умир.(ающих) время, то есть год смерти, различно, но когда они умерли, это уже не важно: Теперь для нашего сознанья / нет больше разницы годов… Они уже умерли и они же — умир.(ающие) — рассказывают о своей смерти: они живые в акте смерти, когда время останавливается» (Я. С. Друскин).

— Зумир… Тумир… — В добавление к сказанному выше Я. С. Друскиным заметим, что эти имена представляются нам связанными анаграмматически и иконически с обозначением 3-го (или Третьего) умир.(ающего), а Чумир — с обозначением 4-го (или Четвертого). Кроме того, сопоставление с рифмой мир: кумир (№ 5, см. примеч.) позволяет предположить зашифрованность в этой серии имен значимого для Введенского слова мир (ср. одноименное произведение, № 21). Таинственные кумиры появляются, кроме того, в № 14 (см. примеч.).

— Существовал ли кто? — Ср. радикальное сомнение в существовании своего собеседника, выражаемое ВТОРЫМ и третьем Разговоре (№ 29.3), — см. примеч., а также отрицание Фоминым присутствия Носова (№ 19, с. 146).

— …кем их секунды смерены. — См. примеч. к № 3.

— Прерву тебя… и т. д. — Ср. аналогичную формулу в № 20.9.

— Луна с лупой… / …Мы спим, мы спим. — Ср. сходное соположение на с. 147 (№ 19, см. примеч.).

…ни пауков и ни ворон… / …лежат как мухи на спине. / …Не разглядеть нам мир подробно… — По поводу «бестелесности» насекомых, см. примеч. к № 7 и особенно к № 19 (с. 138); ср. последнее примеч. к данному произведению.