Константин Бальмонт - Будем как солнце! (сборник) Страница 5

Сфинкс

Среди песков пустыни вековойБезмолвный Сфинкс царит на фоне ночи.В лучах луны гигантской головойВстает, растет, – глядят, не видя, очи.

С отчаяньем живого мертвеца,Воскресшего в безвременной могиле,Здесь бился раб, томился без конца, –Рабы кошмар в граните воплотили.

И замысел чудовищной мечтыСредь вечности, всегда однообразной,Восстал – как враг обычной красоты,Как сон, слепой, немой и безобразный.

Равнина

Как угрюмый кошмар исполина,Поглотивши луга и леса,Без конца протянулась равнинаИ краями ушла в небеса.

И краями пронзила пространство,И до звезд прикоснулась вдали,Затенив мировое убранствоМонотонной печалью земли.

И далекие звезды застылиВ беспредельности мертвых небес,Как огни бриллиантовой пылиНа лазури предвечных завес.

И в просторе пустыни бесплодной,Где недвижен кошмар мировой,Только носится ветер холодный,Шевеля пожелтевшей травой.

Дон-Жуан

(Отрывки из ненаписанной поэмы)

But now I am an emperor of a world, this little world of man. My passions are my subjects.

Но теперь я властитель над целым миром, над этим малым миром человека. Мои страсти – мои подданные.

La luna llena … Полная луна…Иньес, бледна, целует, как гитана[2].Te amo… amo …[3] Снова тишина…Но мрачен взор упорный Дон-Жуана.

Слова солгут – для мысли нет обмана, –Любовь детей – она ему смешна.Он видел всё, он понял слишком раноЗначение мечтательного сна.

Переходя от женщины продажнойК монахине, безгрешной, как мечта,Стремясь к тому, в чем дышит красота,

Ища улыбки глаз бездонно-влажной,Он видел сон земли – не сон небес,И жар души испытанной исчез.

Он будет мстить. С бесстрашием пиратаОн будет плыть среди бесплодных вод.Ни родины, ни матери, ни брата.Над ним навис враждебный небосвод.

Земная жизнь – постылый ряд забот,Любовь – цветок, лишенный аромата.О, лишь бы плыть – куда-нибудь – вперед, –К развенчанным святыням нет возврата.

Он будет мстить. И тысячи сердецПоработит дыханием отравы.Взамен мечты он хочет мрачной славы.

И женщины сплетут ему венец,Теряя всё за сладкий миг обмана,В проклятьях восхваляя Дон-Жуана.

Что ж, Дон-Люис? Вопрос – совсем нетрудный.Один удар его навек решит.Мы связаны враждою обоюдной.Ты честный муж, – не так ли? Я бандит?

Где блещет шпага – там язык молчит.Вперед! Вот так! Прекрасно! Выпад чудный!А, Дон-Люис! Ты падаешь? Убит.In pace requiescat[4]. Безрассудный!

Забыл, что Дон-Жуан неуязвим!Быть может, самым адом я храним,Чтоб стать для всех примером лютой казни?

Готов служить. Не этим, так другим.И мне ли быть доступным для боязни,Когда я жаждой мести одержим!

Сгущался вечер. Запад угасал.Взошла луна за темным океаном.Опять кругом гремел стозвучный вал,Как шум грозы, летящей по курганам.

Я вспомнил степь. Я вижу за туманомУсадьбу, сад, нарядный бальный зал,Где тем же сладко-чувственным обманомЯ взоры русских женщин зажигал.

На зов любви к красавице-княгинеВошел я тихо-тихо, точно вор.Она ждала. И ждет меня доныне.

Но ночь еще хранила свой убор,А я летел, как мчится смерч в пустыне,Сквозь степь я гнал коня во весь опор.

Промчались дни желанья светлой славы,Желанья быть среди полубогов.Я полюбил жестокие забавы,Полеты акробатов, бой быков,Зверинцы, где свиваются удавы,И девственность, вводимую в альков –На путь неописуемых видений,Блаженно-извращенных наслаждений.

Я полюбил пленяющий развратС его неутоляющей усладой,С его пренебреженьем всех преград,С его – ему лишь свойственной – отрадой.Со всех цветов сбирая аромат,Люблю я жгучий зной сменить прохладойИ, взяв свое в любви с чужой женой,Встречать ее улыбкой ледяной.

И вдруг опять в душе моей проглянетКакой-то сон, какой-то свет иной,И образ мой пред женщиной предстанетОкутанным печалью неземной.И вновь ее он как-то сладко ранит,И вновь – раба, она пойдет за мнойИ поспешит отдаться наслажденьюВосторженной и гаснущею тенью.

Любовь и смерть, блаженство и печальВо мне живут красивым сочетаньем,Я всех маню, как тонущая даль –Уклончивым и тонким очертаньем,Блистательно-убийственным, как стальС ее немым змеиным трепетаньем.Я весь – огонь, и холод, и обман,Я – радугой пронизанный туман.

Из книги «Горящие здания»

Лирика современной души

1900

Мир должен быть оправдан весь, чтоб можно было жить.

Кинжальные слова

I will speak daggers.

Я устал от нежных снов,От восторгов этих цельныхГармонических пировИ напевов колыбельных.Я хочу порвать лазурьУспокоенных мечтаний.Я хочу горящих зданий,Я хочу кричащих бурь!

Упоение покоя –Усыпление ума.Пусть же вспыхнет море зноя,Пусть же в сердце дрогнет тьма.

Я хочу иных бряцанийДля моих иных пиров.Я хочу кинжальных словИ предсмертных восклицаний!

Морской разбойник

Есть серая птица морская с позорным названьем: глупыш.Летит она вяло и низко, как будто бы спит, но – глядишь,Нависши уродливым телом над быстро сверкнувшей волной,Она увлекает добычу с блестящей ее чешуей.Она увлекает добычу, но, дерзок, красив и могуч,Над ней альбатрос длиннокрылый, покинув возвышенность туч,Как камень, низринутый с неба, стремительно падает ницПри громких встревоженных криках окрест пролетающих птиц.Ударом свирепого клюва он рыбу швырнет в пустотуИ, быстрым комком промелькнувши, изловит ее на лету,И, глупую птицу ограбив, он крылья расправит свои –И виден в его уже клюве блестящий отлив чешуи.Морской и воздушный разбойник, тебе я слагаю свой стих,Тебя я люблю за бесстыдство пиратских порывов твоих.Вы, глупые птицы, спешите, ловите сверкающих рыб,Чтоб метким захватистым клювом он в воздухе их перешиб!

Красный цвет

Быть может, предок мой был честным палачом:Мне маки грезятся, согретые лучом,Гвоздики алые и, полные угрозы,Махрово-алчные, раскрывшиеся розы.Я вижу лилии над зыбкою волной:Окровавленные багряною Луной,Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый,Мерцают сказочно окраской ярко-алой,И с сладким ужасом, в застывшей тишине,Как губы тянутся и тянутся ко мне.

И кровь поет во мне… И в таинстве заклятьяМне шепчут призраки: «Скорее! К нам в объятья!Целуй меня… Меня!.. Скорей… Меня… Меня!..»И губы жадные, на шабаш свой маня,Лепечут страшные призывные признанья:

«Нам все позволено… Нам в мире нет изгнанья…Мы всюду встретимся… Мы нужны для тебя…Под красным Месяцем, огни лучей дробя,Мы объясним тебе все бездны наслажденья,Все тайны вечности и смерти и рожденья».

И кровь поет во мне. И в зыбком полуснеТе звуки с красками сливаются во мне.И близость нового, и тайного чего-то,Как пропасть горная, на склоне поворота,Меня баюкает, и вкрадчиво зовет,Туманом огненным окутан небосвод,Мой разум чувствует, что мне, при виде кровиВесь мир откроется, и все в нем будет внове.Смеются маки мне, пронзенные лучом…Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!

Скифы

Мы блаженные сонмы свободно кочующих скифов,Только воля одна нам превыше всего дорога.Бросив замок Ольвийский с его изваяньями грифов,От врага укрываясь, мы всюду настигнем врага.

Нет ни капищ у нас, ни богов, только зыбкие тучиОт востока на запад молитвенным светят лучом.Только богу войны темный хворост слагаем мы в кучиИ вершину тех куч украшаем железным мечом.

Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем,И бесстрашно насытим мы алчные души свои.И всегда на врага тетиву без ошибки натянем,Напитавши стрелу смертоносною жёлчью змеи.

Налетим, прошумим – и врага повлечем на аркане,Без оглядки стремимся к другой непочатой стране.Наше счастье – война, наша верная сила – в колчане,Наша гордость – в незнающем отдыха быстром коне.

В глухие дни