Леонид Иоффе - Четыре сборника Страница 5

1967

Мы – на перроне,где двери дачных поездоврезиною в полтраура обиты;ты – в золотых волос короне,но пусть другой тебя возводит на престол;прощай, моя славянка, будь забыта.

Живи не далеко себе, не близко,таким деньком-дымком;а мне твоя московская пропискабыла с круг неба штампиком.

Поедет поезд в Конаково,и ты махнешь мне из оконца.Но жаль-то как! Нельзя ли снованам повторить наше знакомство.

Я подводил ее к вагонуи расставался неумело,а из толпы людей вдогонкуей поклонение летело.

Ты – загляденье, ты – блистанье,ты – сероглазая лилея.Носильщик ахнет: золотая,и поторопит: веселее.

А золотая,облокотившись из окна,была как невидаль какаяокаймлена.

1966, 1994

Мольбой нарушена,к утру сулит покойночная тишь, как тушь —на парапетепод аркой рукбелел из темнотылик ялтинки,чьи веки нежил ветереле-дуновением с воды.Прихлынь теплынь —так зябок миг ее на свете.

1967

Приговор шариата объявлен.Огорчит узколицый семью.Шахский евнух… та самая капля.И коран осеняет резню.

А посол прозябает небраво,Туркменчайского мира творец:пара слов, пара шуток и – славакулуарной поимки сердец.

Фрак неистов. Очки на столетьеупредили ученый глазок.Корчил автора. Сох от комедий.И куруры выкачивать мог.

И служебный расшив на мундиреполномочно возвысит его.Но прожекты касаются в миремногих, кроме тебя одного.

Может, евнухов души дряхлее,может, русская крыша течет,—но шикарный министр шалеет,из предсмертия выжав полет.

И вазир завершает вояжи.Шевелит персиянка чадрой:на мешках подставною поклажей —Грибоед, награжденный арбой.

1968

Дипломаты,искусники жеста,кустари государственных склок!Интригановдворцовое детствопосолиднело в ранге послов.

Задний ум бескорыстно отточен.Профанация, торг, лабиринт.Чтобы вдруг договорную строчку,огорошив, пустить напрямик.

И расклеена суша по мере,и меняются пункты, скользя,и, клянусь этикетом, – пустяквсе усобицы всей нашей эры.

1968

Хранит Шотландия в летаходну губительную гонку,ведь королева амазонкойтам становилась иногда.

Так суженых пересекла,что бились ангелы о плечии зори пятились навстречуночам, обратно в черный зал…

Ах, почему удаленаот нас та чудная эпоха,где прямо с царственного мохавлетали жены в стремена.

А серенады забредалина королевские дворы,чтобы раскладывать кострыу даже высочайших спален.

1968

Узор как именно исход,где просветление – проблема.

Окольно принимает темадекоративный оборот.

Уверованно жду запястья.Какой отчетливой каймойминуют комнату,ниспосланы рукой,и космы холодаи облачные части.

Обособленно проплывут,колебля вертикальный полог,предметы, признаки минут,в них неминуемо потонут.

И сами комнатные длиныредеют до размеров губ…

Солдатики из пластилинамое запястье стерегут.

1966

Путь зари

Вместе и порознь

А, может, искони уж так заведено —тепло всеобщее возделывать раздельнои быть застрельщиком тех вековечных трелейпро всё, что есть вокруг и как всё быть должно.

Пусть род людской мне кров не предоставити милость женская прольется на других —горьки куски мои, давно уже горьки,ведь я – сиюминутный Каин,

а братья – окружение мое,а братья – те, в упор кого не вижу,как смею пред собой глядеть и вышевзор возводить на Богово жилье.

Не ведаю народа своегои не прошу включить меня в какой-нибудьнарод, скоро невстреченная Родинана грешного святой обрушит свод.

Но жалость переполнила суму,но спины кровяным исходят потомпо горестям, которые мы копим,по каждому, по всем и никому.

1968

Как содрогание дремотного дурманарос чисто внутренний, утробный чисто всхлип —спешите ваше милосердие излить —я перестану жить,я жить,я перестану —спешите милосердие излитьна каждого, кто этому подвержен.И жрец найдется среди нежных двух и жертванайдется, дайте только сроком их сличить.

Пускай назавтра поменяются местамипри сочетании случайностей ином,и значит, жертве быть жрецом,а жрец взойдет на страшный камень,сменив заклание на собственный свой стон,он воздаяние получит,ведь быть жрецом такая участь,что лучше к солнцу пасть лицом.

Но даже при последнем издыханииглаза по-прежнему ползут на остриё —о, неужели это – всё,чем сможем причаститься тайне —

перестает он жить, надрез, перестает.

1968

Я хочу спрятаться под самый прочный пласти сжаться до немыслимых размеров,чтоб незаметному на кручах этих серыхвлачить присутствие, чужих не зная глаз.

Потом свои зрачки расширить и напрячьи разобрать, как перепутаны поступки,как невозможно заржавели наши сутки,и жутким словом заряжается пугач.

А стоит выпалить – загублен чей-то взор,а стоит выпалить – ославлен чей-то жребий,и губы собраны в обидчивый узор,а зори лишними куражатся на небе.

Пусть кровной спелостью наш преисполнен стон,наследной спелостью, живет еще за нами —красив и грозен и безжалостен сей дом —наш дом земной, где вместе бьемся над азами,где воздух ловим, словно рыбы, ловим ртамивместе и порознь и снова бездны ждем.

1968

Заманчиво, но тяжко вас любить,под местными поющих небесами,ведь главный подвиг наш составлен из обид,превозмоганий их, чередованийих, нанесения последней раны злойсодружеству язычников и мумий —пятно родимое несем от всех безумийваших – избранничества пластырь голубой.

Пусть мириадами раздавлен буду звезд,кромсая высоту в три воя,уставлюсь на одну из них и строитьначну свой Вавилонский пост.

И каждый уложить плитузахочет в эту башню снова,единое воздвигнуть чтобы Словои, свод окончив, слушать красоту.

Народы кровь свою откажутся дарить.Зачахнет семя лицедеев.И завершится путь заринад вечной башней иудея.И смогут направлять свой часв расположение потокавсе шаткие – на высь, на Богана истинного положась.

1968

Озеро двоих

Я зависть пышную скопил

ко всем, кто телом чист и светел,

шутя, языческие дети

из вероломных тянут жил.

Над космосом лачужным возведуне соты, а гнездо на сваях света,над остовом дневного постаментанесомое в ночную высоту.

Но встречи, нечаянно затеянные, ипорывы кровные, родство и раны чьи-тона игрища ведут свои и скрытноподтачивают свет, как муравьи.

Телами друг от друга отстояна расстояние позора,пером распарываем прелести наяд,а губы рвем у взятой к зареву измором.

И факельной окраски лепесткина газовых соцветьях обрывая,засушиваем пламя для гербарияи холим полыханием виски.

1968

л. м.

На фольговом листе леглис нарядной вместе мы и ждалиотлива суточных печалейсо дна асфальтовых долин.

Парениенад стен неволей,над месивом весенних тинпарение,и – кланы кровель,и – ломка искорная льдин.

Но пальцами ее не пролюбитьнасквозь, это змеиная забава —гнуть гибкой тело, только травытак могут прорастать и жить.

Телу сквозь тело не пройти.Лишь кверху прорастает верескчерез живое тело, черезночные радуги шутих.

Обоих не вместить однойплоти, живьем не просочитьсяпод ворсы кожистой границы,пронизав теплокровный слой.

Гора гордыни и добрагора —на ложе в одночасьедва изголовия – стать властьюнад всякой всякому пора.

1968

Составлю праховую нитьиз прядей, виденных при жизни,—свободен прах от укоризны,а пепел можно обелить.

Но моментальным рвом удачипод глянцем лаковых половзияло капище батрачьейлюбови сельских рыгунов.

Без продолжения порывжил пылью над половиками.

Осталось тратить содроганьена дальних или на любых.

1968