Леонид Иоффе - Четыре сборника Страница 4

1965

Не делать ничего.Ни даже не пытаться.Избегнуть и остатьсябез дома и чинов.

К троллейбусным рогам —московские кварталы,маршрутным ритуаломкраплёные дома.

К очкам и очагамот вынужденных улиц,где слякотью надулисьмашины по бокам.

В столовых и в ДК —наряженная хвоя.Обычай новогоднийрождественских декад.

1965

Гашение остатковнацеженной кровии…По отёкшему по скатувсе оставшиеся дни.

На ремесленные утраколб и вил —проницательные путыголовы.

Привораживает вечностьпомни миг.Днями бы отречьсяпутными.

Но на многие на лета,и спустя,взвился, может быть нелепой,жизни стяг.

1965

Мне не долго, не долго:если долго, то как?Предпоследние толкипод табачный «Дукат».

Снегом сыплется ширма.Схоронюсь я за нейот хозяев сих мира,от резонных людей.

1965, 1992

Сегодня – вечеринка.И гарь, и благодать.Губам, как от черники,от пепла пропадать.

За водкой, как за чаем.С ногами за ногой.Я их не различаю —какая за какой.

А утром – в пальцах плесень.И трезвые правы.И лента крутит песнипропащей головы.

1965

Будоражить интересом.Греть активный интеллект.А куранты – благовестомпо старинке деревень.

Не раскусишь это время —плод теорий и обойм;их лоскутное поверьенад растерянным тобой.

Зимней ряженкой на лицахотрешенности налёт.

Над застуженной столицейснег. У стен – лёд.

1965, 1982

Игольчатое ситоразгоряченных век.

Нисходит на Россиюпримерным цветом снег.

То метелит разором,то хлопьями идетпо зимним наговорамзаоблачных высот.

Чуть выдохнешь поблеклостьумаявшихся лиц,чуть нажитую бледностьморозом соскоблишь,охватит холод стойкий.В снегу не западать…На комнатных устояхпристойные года.

1966

Московское,лоскутное до смуты —столь пагубно улавливает взгляд,как городу присущие причудыпо сумеречным улицам ветвят.

Метет бетонная метла,сметая домики-соринки,в них мебель с выгнутыми спинкамина ножках кукольных жила.

И чудятся мне формы окон,отторгнутые от стекла,их сводчатость укромная,и – комната,ее четыре прежние угла.

Как уместить наследные закаты,их письмена – надежду и исход,в надкаменный и наддощатыйустой высот.

А горе-дворики богатыботвой невзгод.

1966

Воспаленных не в лад с укладомвместо пороха метит прах.Их на плаху сведет расплатаво взаправдашних топорах.

Право-лево коси Косаяизуверчиком по резьбе!

Сокрушают себя и самисокрушаются по себе.

Во бреду, во стыду до болив чисто поле пластаясь лбом,убивают сей час, а болеубиваются по потом.

Медлят зубчики вышней силы.Кабы вилы поддели жизнь.

Истязают себя и милых,вместе с милыми запершись.

И-их, наследнички, дух укромный —ухо, эхо да ох – ухаб.Развороченные хоромы,притороченные к стихам.

1966

Рассветы – именно помехик приобретению ответов.Грызи орехи или вехи.Не сетуй, сетуй.

Цвета небесного наплываот облака – в окно, и – мельком:благоволение заливовпомимо смены понедельников.

Лес осени роняет крохи,но – тьму тепла.И женские переполохи:любовь ушла.

Уметь бы чахнуть-зеленетьи даже,на случай, можно не уметь,ведь кто докажет.

Была бы оловом, что кровом,мне, вкопанному, высота,минута без вины и словомокованная немота.

1966

Претензия немого слога…

Но тема нищая легка.И грудь надорвана тревогой,как дутым когтем пустяка.

И нервы, белые кусты,топорщат колкие побеги,украсив ими рока реку,но мертво держат взор на Вегупоэта певчие посты.

Мой час негадан, и покамой пот не превратится в иней,я все прощаю вам, родныеи милые, издалека.

1967

На далекие приветы —взмахом солнечной руки.

Сколько песен недопетых,недожатых, как курки.

Не заметанных на словев добрый вязаный стежок,отпустивших на изломечеловечий посошок.

Из огня, да не в полымя.Притушили на пути.А дорога всё калымит —из последнего плати.

1965

Декоративный оборот

Рассеивались клейким шелестомна трепетные покровадекоративные аллеи,их дерева.

На лица наплывало веянье,витали дни,как самокатики весенние,детей вельветками.

Усыпан сумеречный перстень —овал, исход —усыпан верностью вечерней,увит листвой.

Опахивали клейким веером —едва наклон —декоративными аллеямии теплом.

1966

Что пыльца – моя жизнь полетеламимо мяты и маяты.И по маю без цели и дела,пёх по маю: шалты-болты.

Нагазировано сияние.Под глазурь отрешенно галдетьто ли парочкам, то ли ваяниямразомлевших от мая людей.

1966

Слыть соломинке былинкой,—пела высь.Пробудись, моя могилка,пробудись.

Полнолуние вспомяну.Память – взгляд.Палевы поля, поляны,палева земля.

Под луною – оскуденье.Мертвый фон.Полутоны, полутенитонут в нем.

Слыть соломинкой былинкевелено.Зацвети, моя могилка,зелено.

Дённая или дневная —день, как дзинь.И святых ее святаясонь ее, как синь.

Эх, на донышках стечений —прочерки.Нет от вещих воплощениймоченьки.

Слыть соломинкой былинкевелено.Запылись, моя могилка,пепельно.

1966

Памяти Леночки Васильевой

Негадана и тонконадумана и в тон —тисненая котомкана житии святом,

и, Боже, – косы, косы —и босо, тоже в тон,умахивает посохпо верстыньке пешком:

от мрамора как праха —к блаженным сторонам!Последняя рубаха —последнюю отдам.

И небо – тихо, тихо —ну, синевы затон,и детские мотивынад дедовским прудом.

И ты к земле припавшии небо возлюбя,замаливай уставших,замалчивай себя

молитвы благолепнойутешным голоском.

Да будет лето, летои в сердце, и кругом.

1966, 1999

Холм украсив —изваяньем —сумеречно слыть.Воспаряя,над полямипалевыми плыть.

Вкопанно,лелея трепетелей и аллей:ветреные повторенья —ветви вне ветвей.

Сгорбившимся у прибоя,внемля, будто нем:удаление морское —утолением.

1966

О, Пярну…Летки-енкикурортных берегов.Мне снятся уроженкинерусских городков.

Нордическим налётомготическая бровь.Спортивные народы,спортивная любовь.

К сосновому покою!Где европейский лес —над оловом прибоя,под оловом небес —

я, как сегодня, вижуполоску той землии девушку из книжекк трем сосенкам вдали,

наклеенным картиннона черно-белый фоннад линией заливаворотцами на нем.

1966, 1977

Валун-филон,убогий горбик даты —ветшалот яда паузы, покамоя душаосвобождала залудля длительности белой ледника.Редел,в окне возникнув, миги снегом тихо падал.

1967

Тускнеет глянец на гирляндах разумений,когдас поклоном дому Вашему и днюкаллиграфически готовлю изумлениена опереточную тему: не виню.

По еле-снегу, поукрашенному зеленью,железный шлейф узкоколейки пролегал —вдоль ярких заморозков, хрупких и осенних,шел поезд пригородный к той, что далека.

Мои,за ярусами дачного макета,надежды плакали, покуда у себяВы жили, девушка, нисколько не задеты,а значит, милая, ни капли не любя.

Как распадаются дымы узкоколейки.Мороз клубящийся ничутьне оседает на вагонные скамейки,в угоду горечи оттаивая в грудь.

Но шпагой солнечной, а выпад – луч и лето,колол из тамбура, дрожа наискосокв пылинках памяти, по звуку и по цвету —иллюзионного пошиба голосок.

1967