Александр Величанский - Под музыку Вивальди Страница 5

Говорящий скворец

Окурки. Книги. Водкиостатки, наконец.А у разбитой фортки —в дворце своем скворец

висит себе – незрячим,нечистым языкомбормочет что-то зря. Чемболтать – поклюй молчком.

…Насыпать крошек в ящик,воды в лоток налить —но с птицей говорящейо чем же говорить?

Скворец говорливыйпод вечер умолк,и стало тоскливо,и в горле комок.И клетки болталсяв углу теремок.Никто не пытался —никто не помог.

«Что за странный предвечерний…»

«What inn is this?»

Что за странный предвечернийпостоялый двор? —у крыльца бродяга черныйда глухой забор.Где хозяин? – только эхо —нету до сих пор.Не дозваться человека,девку – экий вздор!Что за комната-прореха!не трещит очаг,лишь сумерничают тихотени при свечах.

Щас бы пива для почину…Эй, хозяин – ты? —что еще за чертовщина,Господи прости?

«Люблю их всех – красивых и дурных…»

Люблю их всех – красивых и дурных,ученых книжниц и пьянчужек плотоядных.Настанет осень. Будет много яблоки на коленях нераскрытых книг.Мне нравится смотреть на них,когда они забудутся на миг(им память вообще дается туго):они всегда бесстыдны, как в раю,и за надменность гордую своювсё ненавидят загодя друг друга.

Ноктюрн

Оттого что сильный дождь,мокнет конь и мокнет вождь,композитор и поэт,генерал без эполет.

И до нитки, и до ниткимой сюртук промок гранитный,оттого что до зарилопаются пузыри.

3. ПЫЛАЮЩЕЕ ОЧЕРТАНЬЕ

Арлекин, Пьеро и Коломбина

Ах, Пьеро – такой простак!А Арлекин любить мастаки вот эдак и вот таки вот эдак!Коломбину за плечоон хватает горячо,и поцеловав ещев губки напоследок,говорит: чего коснеть,Коломбина!Бузина пошла краснетьи рябина!Лик мой ясен,бел мой торси волос красивый ворстак прекрасен.

А Коломбина думает: Пьеро,вы так играли на губной гармонике!Зачем же вы не доблестный герой,а только умоляете и молите?У вас к тому же – серые глаза,и над глазами – серые ресницы…Но Арлекин ее хватает за —за, мягко говоря, за поясницу:

и пойдут они в трактир —как не пить вермутс Арлекином такимнеобыкновенным!

(Ах, безрадостный Пьеро,бери бумагу и перо,чернила фиолетовые,промокашку розовую:улетело лето,наступила прозав этом самом лучшем из миров:Арлекин Коломбинууволок за куртину,или прям, на перину,ах, Пьеро, Пьеро…)

Арлекин, в графине пусто.Киснет кислая капуста.И давно доел пирогэтот выродок Пьеро.В кружках сохнет пепел, пена.И с похмелья Коломбинапосле давешней возниистерична, черт возьми.

Коломбина спит босая(к ней пристроился поэт).Снится ей сажень косаяи какой-нибудь обед.Снятся руки, снятся ноги,заключения врача.И лежит Пьеро убогийу роскошного плеча.

Коломбина, видишь сон? —двух обличий унисон:горечь глаз, горячка руки стыда порочный круг.

«Ты прекрасна, Коломбина:хризантема, георгинаили лучше – василек…»

Руки вздев и выгнув спину,гаснет свечки фитилек —остается злобный стон.Коломбина, видишь сон? —

вот по грудь ты входишь в речку,вот вода покрыла плечи,кто-то машет рукавом,и внезапно – никого:

не приемлет больше винпотускневший Арлекин,не толкается в нутронеродившийся Пьеро.

Возле берега запискапроплывает близко-близко.По песку бегут следы:Коломбина, это – ты.

Выходцы

Перебив зеркала,в том священнейшем осатаненьи,когда сажа бела,начинают они свое жадное пенье,и всплывают из каверзных вод их слепые тела.

И звучит: «Приходина условленный угол с витриной!Ревновать прекрати —порываю я с той паутиной!..»

И, ослепнув, прудыпокрываются жадною тиной,и звучит голосоксквозь бесценных мгновений песок:

«Из бездонных зеркалмы не зря, мы не зря ускользнулив этот летний провал,где лиловые тени в июле.Позабудем себя —что отрадней такого забвенья…»

Но осколки слепят,вновь слепят их до дна на мгновенье.

«Безумен утверждавший…»

«He is stark mad who ewer saith

That he been in love an hour».

Безумен утверждавший,что он хоть миг любил.Таким безумцем ставши,он лишь любимым был:твоей любовью жил он,владел твоей тоской…А ты – ты не твердилабессмыслицы такой.

«Безоглядна мысли гладь…»

Безоглядна мысли гладь(только боль владеет далью).Вера это – ожиданье:что ж без веры ожидать?Покидая свой подвал(сумрак, запах керосина),слепо погляди на синийнеба летнего провал.

ВО СПАСЕНИЕ

1971–1972

1. ВО СПАСЕНИЕ

«Пусть останутся в минувшем…»

Пусть останутся в минувшем,когда дни покинут нас,те слова, что наши душипрошептали в первый раз.Если всё на свете – тайна,всё чудовищно случайно —пусть вовеки не подслушатьнашей тайны никому.

«А ты, мой ангел во плоти…»

А ты, мой ангел во плоти,еще за то меня прости,что я тебя – земную —небесной именую.

Нельзя ж пред женщиною ведьбезжалостно благоговеть,а ангелов тревожныхжалеть никак не можно.

Я не приду к тебе домой —душа твоя и так со мной:таит проникновеньетакое отдаленье.

А если не простишь, пойму,что ты осталась в том домуу окружной дороги,где зимы-недотроги.

«Вдали от милых дней…»

Вдали от милых днейпечаль всего родней,раз лжет уже воспоминанье,и сердце ошибается в биеньи —вдали от милых днейлишь счастие видней,и, может быть, печаль о нем случайноявляется забытою печалью.

«Уже давно я продал эту книгу…»

Уже давно я продал эту книгу,где говорилось о любви прекрасной,что равносильна вечности и мигу,и счастью чистому, и лжи, и муке крестной.

Теперь продать мне нечего, а надо б.И вспомнил я старинного поэта,и все, что им таинственно воспетослепой любви в укор или в награду.

«Я женщину эту люблю, как всегда…»

Я женщину эту люблю, как всегда.Она же, как прежде, как встарь, молода,хоть смотрит больнее, хоть помнит о том,что я ей шептал зацелованным ртом.Я женщину эту люблю, как всегда,хоть вторник сегодня, а завтра – среда,хоть спали до света – да снова темно,хоть, может быть, нет нас на свете давно.

«Совесть моя тесная…»

Совесть моя тесная,вовсе на краювот какую песенкуя тебе спою:

«Ходики да печка.Чайника шумок.Вот бы где навечноя остаться смог.

Хороши сторожка,бестолковый пес,и забор заброшенныйбузиной зарос.

Даже святотатцув глубине стыдахочется остатьсягде-то навсегда —

кем угодно – сбокуот больших дорог —сторожем, собакой,колыханьем дров.

«Ну как тебя благодарить мне…»

Ну как тебя благодарить мнев каком борении и ритме,ну как тебя благодарить мнеи как любить еще больней?Среди бессонницы, рыданьяне мне нашла ты оправданье,лишь счастья нашего наитьеоправдано душой твоей.

2. ПРИ ДАЛЕКОМ КОЛОКОЛЬНОМ ЗВОНЕ

«Тоньше, тоньше жизнь с годами…»

Тоньше, тоньше жизнь с годами,тоньше посвиста птенца.Что не ждали, не гадали —все свершилось до конца.

И когда необходимостану я пред грозный суд,все посмотрят сквозь и мимо —не осудят, не спасут.

«В чернозем смертей посеяно…»

В чернозем смертей посеянои грехом воспалено —не искусство, а спасение,нет – виновности вино.

Что ж мы ждем от вопля, лепета,наши души разгласив:красота сама бестрепетна,трепет груб и некрасив.

«Потаенную жестокость…»

Потаенную жестокостьв сердце женском не жалей.Потаенно и жестокопреклоняйся перед ней.Ты не знал ее до срокаили знал едва-едва —безвозвратно, одинокосохрани ее слова.

«Кромешной тьмы глаза…»