Сборник - Персидские лирики X–XV вв. Страница 5

Газели

Друг – тот, кого не тяготит суровый нрав подруги,Кто жить готов не для себя, а для забав подруги.

Любовник верный под мечом не выскажет признанья,Себе на шею без вины вину приняв подруги:

В стремленьи к пользе лишь своей подругу брать нечестно;Пусть я умру, сгубив себя, но не предав подруги!

Слыхал я прежде, что иных любовников в пустынюЗагнали толки злых людей и тяжкий нрав подруги;

А мне знаком один лишь путь: – в тот край, где домлюбезной;Один покой – когда лежу, к ногам припав подруги.

Любовь к подруге, говорят, во время роз приятна;А я ни мига не живу, в душе не звав подруги.

Бездушный сад не веселит, и в нем тоскует зритель,Меж сотней розовых кустов не отыскав подруги.

О, ветер, если полетишь ты вертоградом духов,Напомни ей, что старый друг блюдет устав подруги.

Я тайны мук своей любви ни с кем не разделяю —Она – твоя; я нарушать не буду прав подруги.

Все любят общество людей, а Саади – свой угол:Людей бросает человек, слугою став подруги.

Арабско-персидская „пестрая касыда”

О жажде спроси у скитальца в пустыне, иссохшей от зноя:Как цену вод ты узнаешь, у тока Ефратского стоя?

С тобою мне вечер – что утро: ты свет проливаешь мнев очи;Когда же меня ты покинешь, мне дни безразличны иночи.

Хоть был от тебя я далеко, надежд не бросал я нимало:Года уходили, а сердце твой близкий возврат обещало.

Не видно меж нас и не слышно, кто мог бы равняться стобою,И если ты – точно из праха, – живой замешен онводою.

Я в темные ночи разлуки надеюсь на утро свиданья:Кто жаждет источника жизни, во мрак да направитисканья.

Ты горечью жизнь отравляла, – подносишь и сладкиймне кубок:Суровый ответ не естествен из алых пленительныхгубок.

Не в этот лишь век мой короткий к себе мое сердцевлекла ты:Плоды созерцая, постигнул обеих я роз ароматы.

Воспел бы я так, как ты хочешь, достоинство всякихсозданий,Но как же тебя восхвалю я? превыше ты всех описаний.

Боюсь я тебя, но с надеждой к тебе воссылаю моленьяЗатем, что ты петля печали, но вместе и ключ избавленья.

Лишился я взора подруги, и рады мои лиходеи;Друзья от меня отказались: врагам удались их затеи.

Стихи Саади о разлуке ужель тебя вовсе не тронут?А если скажу я их птицам, все гнезда от песен застонут!

Джеляледдин Руми (1207–1273)

Из „Месневи”

Был некогда купец; держал он попугая.Тот не на воле жил, а в клетке изнывая.

Когда сбираться в путь пора купцу пришла(Имел он с Индией торговые дела),

Им не был обойден никто из челядинцев,Чтобы узнать, кому каких везти гостинцев.

И каждому из них, кто дар свой назначал,Исполнить просьбу он охотно обещал.

И птицу он спросил: „Нужда твоя какая?Что из индийского добыть ты хочешь края?”

Ответил попугай: „Коль встретишь по путиТы попугаев там, о том их извести,

Что есть-де попугай, свою клянущий долю:Судьба его ко мне закинула в неволю.

Он просит вас о том, со мной послав поклон,Чтоб вы наставили, что делать должен он;

Он говорит: „Ужель назначено мне в мукеЗаглохнуть здесь, живя с собратьями в разлуке?

И справедливо ль то, чтоб я хирел один,Когда ваш век течет средь рощ и луговин?

Таков ли долг друзей и к другу сердоболье,Чтоб мне была житьем тюрьма, а вам – раздолье?

Счастливцы, вспомните об участи моейНа утренней заре, под сению ветвей!”

Купец почтенный дал согласье попугаюПоклон его и речь снести в родную стаю.

И вот, когда достиг индийских он границ,В пустыне несколько таких же встретил птиц;

Коня остановив и крикнув в виде зова,Их брата просьбы все им передал до слова.

Какой-то попугай всем телом задрожал,Свалился и дышать мгновенно перестал.

Купец тут осудил свое с ним обращенье:„Живую тварь мое сгубило посещенье!

Быть может, родственник он птички был моей?Иль был то дух один в телах двоих друзей?

К чему мне было брать такое порученье?Бедняге причинил я словом лишь мученье!

Язык наш есть кремень, железо суть уста;Их слово жжет огнем окрестные места.

Железо о кремень не бей без нужды явной,Хоть будь то с целью разумной, хоть забавной.

От слова целый мир пустыней может стать,И мертвая лиса, как лев, пойдет на рать… ”

Купец, окончив торг и путь свершив тяжелый,Вернулся вспять домой довольный и веселый.

Гостинец каждому слуге привез добряк,Служанке каждой дал вниманья лестный знак.

Промолвил попугай: „А я – без награжденья?Открой же мне свои слова и наблюденья!”

Купец ему в ответ: „Раскаиваюсь я,Жалею и скорблю, потоки слез лия.

Зачем известие отнес я роковое,Не зная, что в нем зло сокрыто, и какое!..”

А попугай ему: „В чем каяться тебе?К чему тут гнев и скорбь? угодно так судьбе”.

Купец сказал: „Твои стенанья о свободеЯ передал твоим собратьям по породе.

Один из них, тебя жалея, вдруг без силУпал, затрясся весь и дух свой испустил.

Я каялся в словах, мной сказанных напрасно,Но в том, что сказано, раскаянье не властно”.

Услышал попугай, как брат его упал,И, так же задрожав, остыл и не дышал.

Увидя, что, упав, ни членом он не двинул,Хозяин вмиг вскочил и шапку оземь кинул:

„Мой милый попугай, знаток приятных слов,Что сделал я с тобой? зачем ты стал таков?

О ты, чьи песни так пленительно звучали,Наперсник мой и друг в веселье и печали!

О сладкогласный мой любимец попугай!О ты, моей души бальзам и светлый рай!”

В конце же птичий труп он выбросил из клетки,А попугай – воскрес, и порх до ближней ветки!

Хозяин поражен поступком был его,И в том, что видел сам, не понял ничего.

Он, взор подняв, сказал: „О ты, певец мой сладкий!Со мною поделись чудной своей загадкой”.

– „Мне делом тот сказал”, – ответил попугай:„Ни шуток, ни бесед, ни песен впредь не знай:

Твой голос ведь твоей неволи есть причина.Вот мне какой совет дала его кончина!”

Тут попугай купца наставил кое в чемИ кончил: „Будь здоров! не свидимся потом.

Прощай, хозяин мой! ты добр и благороден:По милости твоей я вновь теперь свободен.

Прощай! лечу туда, где родина моя.Свободен некогда ты станешь так, как я!”

Хозяин отвечал: „Лети под Божьим кровом!Сегодня о пути поведал ты мне новом”.

Стучался некто в дверь того, кого любил.„Ты кто, смельчак? скажи! ”– любимец тот спросил.

Ответ был: „Это я”. – „Ступай! мне нет досуга.Мой стол – для одного, готового лишь друга.

Незрелому созреть разлука даст одна;Иначе лесть и ложь в любви его видна”.

Пошел бедняга прочь и целый год в разлуке,Скитаясь, предавал себя несносной муке.

Созрел, сгорев душой, пока настал возврат,И вновь бродил он там, где жил его собрат.

Он стукнул в дверь кольцом, готовя речь тревожно,Чтоб грубость уловить уж не было в ней можно.

Любимец крикнул: „Эй, кто там?” И вот в тишиЗвучит: „Здесь также ты, о царь моей души!”

Ответил друг: „Когда ты – я, о я, пожалуй!Двоих же я вместить не может домик малый.

Двойную нить в иглу напрасно не вводи.Теперь ты стал один – в иглу мою пройди!”

ЛУЧШИЙ ИЗ ГОРОДОВ

„О друг!” – так милая влюбленному сказала:„Не мало обозрел чужих ты городов.К которому из них душа твоя лежала?”„К тому”,– ответил он, „моей где милой кров.

Везде, где б ни свила гнездо моя царица,Игольное ушко обширно для меня;Везде, где б ни зажглась красы ее зарница,Мне рай – в колодезе, лишенном света дня.

С тобой, красавица, мне милы муки ада,С тобой тюрьма – цветник, прелестница моя,Пустыня дикая с тобой отрадней сада,А без тебя средь роз несчастен был бы я.

С тобой везде своим доволен я уделом,Хотя бы мне жильем могилы было дно;То место выше всех ценю я в свете целом,Где в мире и любви с тобой мне жить дано”.

Четверостишия

Не видя вас нигде, глаза полны слезами,Воспоминая вас, душа полна тоской.Вернется ль что-нибудь из прожитого нами?Увы! прошедшее придет ли в раз другой?

Признай высокое любви на нас влиянье.Что есть плохого в ней, природы в том вина.Ты похоти своей даешь любви названье…От похоти к любви дорога то длинна.

Что это, от чего приятно нам явленье?Что это, без чего явленья смысл сокрыт?Что средь явленья вдруг проглянет на мгновеньеИль ярко мир иной в явленье отразит?

О друг, меж нашими сердцами есть дорога,И сердцу моему всегда она ясна:Она – что водный ток без мути, без порога,А в глади чистых вод виднеется луна.

Затем мы дню враги, что, только лишь он сбудет,Как паводок в русле, как ветр в дали степей,Садимся мы, когда тот месяц нас пробудит,И кубками звеним до солнечных лучей.

Храни в себе любовь, свой лучший клад и славу!Умей найти того, кто б вечно был твоим!Душою не зови души своей отраву!Беги ее, хотя б разрыв был нестерпим!

Сказать без языка хочу тебе я слово,Не подлежащее суду ничьих ушей.Оно – для твоего лишь слуха, не чужого,Хоть будет сказано при множестве людей.

Прекраснейшего нет, чем Ты, на свете друга,Нет дела лучшего, чем лик Твой созерцать.В обоих мне мирах и друг Ты и подруга:На всем, что мило нам, Твоя лежит печать.

Я песнь о ней сложил, но вознегодовалаОна на то, что ей пределом служит стих.„Как мне тебя воспеть? ” Она мне отвечала:„Стиху ли быть красот вместилищем моих?”

Цвети и веселись души весною вечной,Чтоб радовал твоих поклонников твой вид!Кто взглянет на тебя без радости сердечной,Да будет обречен на мрак, печаль и стыд!

Как солнце твоего коснуться смело лика,Иль ветер – до твоих дотронуться волос?Ум, гордых тайн земных и тварей всех владыка,Мутится, о Тебе поставив лишь вопрос.

Из сфер вокруг тебя я был бы рад хоть пылиВ надежде, что она твоих касалась ног,Обиды от тебя меня бы веселили:Вниманья знак ко мне в них видеть я бы мог.

Тому, в ком сердца есть хоть доля небольшая,Несносно без любви к тебе прожить свой век,Но, цепь твоих кудрей сплетенных разбирая,Окажется глупцом и умный человек.

Дервиш, который речь ведет о тайнах неба,Дарит нам в каждый миг блаженство без конца.Тот не дервиш, кому просить нестыдно хлеба;Дервиш есть тот, кто жизнь влагает нам в сердца.

В любви я верностью хочу быть обеспечен;Надежда призрачна; уверенность нужна.Хотя за преданность тобою я отмечен,Награда высшая достаться мне должна.

Зашей себе глаза: пусть сердце будет глазом,И этим глазом мир увидишь ты иной.От самомнения решительным отказомТы мненью своему укажешь путь прямой.

Сначала как меня красавица пленила,Соседям спать мешал стенаньем я своим.Теперь стенанья нет; любви видна в том сила:Из ярко-вздутого огня – нейдет и дым.

Заря – и вспыхнул свет на всем земном просторе.Расходятся ночных любовников четы.Закрыты сном глаза, уставшие в дозоре.Вот время тайные срывать любви цветы!

Свежеет. Ветерок повеял благовонный.Из чьей обители исходит он, сознай.Проснись! взгляни, как мир бежит неугомонный.Пойми, что караван идет. Не отставай.

Любовь от вечности была и вечно будет;Искателей любви утратится и счет.Узрим ли завтра мы Того, Кто мертвых судит,Презрение к любви без кары не уйдет.

Любовь приятнее, когда несет нам муки.Не любит, кто в любви от мук бежит назад.Муж – тот, кто, все забыв, когда наложит рукиЛюбовь на жизнь его, всю жизнь отдать ей рад.

Любовь должна быть тем, что нас бы услаждало.Любовь нам радости без счета может дать.Я в матери-любви обрел свое начало.Благословенна будь на веки эта мать!

Когда судьба к тебе прислуживаться станет,Не верь: она в конец пошутит над тобой.Неведомым тебя напитком одурманит,И милую твою обнимет уж другой.

По смерти нам сулят награду вечным раем,Там чистое вино и гурий нежный взгляд.Мы здесь уже к вину и милой прибегаем:Добьемся и в конце ведь тех же мы наград.

Она – живой рубин, в котором все прелестно.И блещут радости неведомых миров.Сказать ли, кто она? Но имя неуместно:Поклонник я того, кто враг излишних слов.

Возлюбленная есть лик солнца необъятный,Влюбленный есть в лучах кружащийся атом.Когда зефир любви повеет благодатный,В ветвях еще живых восторг забьет ключом.

И сам я не пойму… Лишь Бог один то знает;Но что-то душу мне так странно веселит,Что розу иногда она напоминает,Которую зефир любовно шевелит.

О сердце! ободрись! приходит исцеленье.Вздохни свободнее: настал желанный час.Тот друг, своих друзей забота и мученье,Во образе людском явился между нас.

Вид неба радостен от звездного сиянья.Объемлет землю мир и душу с ней мою.На зеркало души ложатся воздыханья,И ими чудный блеск я зеркалу даю.

Лишь вспомню о тебе – и сердце затрепещет,Потоки горьких слез польются из очей.Отвсюду образ твой пред мыслию заблещет.О сердце! улетишь из груди ты моей.

Когда твоя душа прозрит хоть на мгновенье,Весь этот мир вещей вдруг станет ей знаком.И всем желанное нездешнее виденьеВ зерцале мышленья появится твоем.

Весеннею порой в разлуке я с любезной.Что праздник мне, когда нет радости ни в чем?Да порастут сады колючкой бесполезной!Да прыщут облака лишь каменным дождем!

Известно не одно у нас повествованьеО жертвах мук любви и силе красоты.Любовь к Тебе любви есть каждой основанье,Но должно понимать, что отблеск Твой – не Ты.

Передо мной моей возлюбленной могила.Покойной красота здесь в розах расцвела.И я сказал земле, где милая почила:„О, дай ей отдохнуть, не зная мук и зла!”

О, я еще не сыт тобою, друг мой милый,И много ты еще мне сладости должна.Былинка над моей возросшая могилой, —И та еще любви останется верна.

Ты, сна не знающий от века и не знавший!О, если б хоть людей во сне ты посещал!Сказать ли?.. но блажен, где нужно, промолчавший!Ты также ведь молчишь и вечно лишь молчал.

Явись, красавица, превыше слов и меры!Молитвы и тоски рассей бесследно мрак!С тобой молитва – все, что служит знаком веры,А без тебя сама молитва – только знак.

Мне часто друг твердил: „Бежать ты должен с толком:Затеял ли побег, под мой лишь кров иди.Когда ты одержим боязнью встречи с волком,Спасайся в городе, а в степь и не гляди”.

Вечор ко мне пришла та милая подруга.Я плакал и молил, она была строга.Ночь скрылась, не продлив для речи нам досуга.Не ночь была кратка, а наша речь долга.

О ветер утренний, лети к той деве милойИ, если ей досуг, скажи, как я страдал;Застанешь ли ее сердитой и унылой,Молчи! скажи, что ты меня и не видал.

41.