Марк Тарловский - Молчаливый полет Страница 5

1926

Пифагорова теорема[25]

Я, правда, не был большевиком,Но в детстве мглистом —Я был отличным ученикомИ медалистом.

От парты к парте, из класса в класс,Как санки с горки,Моя дорога текла, секласьВитьем пятерки.

И эта цифра, как завиток,Меня объехав,Сопровождала сплошной потокМоих успехов, —

Она мне пела, когда я шелК доске и мелу,Когда про Феба беседу велИ Филомелу;

Когда о Ниле повествовалИ об Элладе,Понтийской карты стенной овалУказкой гладя;

Когда я чуял святую дрожь(Рука — в петлицу),Когда я путал и явь, и ложь,И небылицу,

Когда, в былые входя миры(Рука — за бляху),С Луи Капетом свои вихрыЯ клал на плаху…

Упорно на «пять» мой труд деляВ своем журнале,Меня хвалили учителяИ в гору гнали.

И этот стройный и пряный рядКрутых пятерок,В моем сознаньи бродил, как яд,И был мне дорог…

Но вот однажды, разинув рот,Мы услыхали,Что в Петербурге переворот,Что «цепи пали»…

И мы, подростки и детвора,Решили дружно,Что завтра нужно кричать «ура»,А книг не нужно;

Что мы поддержим свободу массСвоим сословьемИ что уроков хотя бы разНе приготовим…

Но наш директор, стуча перстом,Кричал, неистов:«Их завтра сплавят в арестный дом,Со-ци-алистов!

И если пенка от молокаСо рта не смыта,То берегитесь не кулака,Так “кондуита”!»

И математик (хотя он слылЗа либерала)Прибавил тоже: «ну, что за пыл?Чего вам мало?

В народном бунте — исчадье зла,Бунт стынет скоро……Вот теорема, что к нам дошлаОт Пифагора;

Треугольник…CDEI…И три квадрата…Чтоб завтра помнить слова мои!Adieu, ребята!»

О да, мы помним, но, как мужи,Тверды и немы,Мы забываем и чертежи,И теоремы.

Молчат упорно бунтовщикиИ вереницейПодходят молча к столбам доскиЗа единицей.

Белее мела, синее дня,Ища опоры,Учитель медлит — и на меняВозводит взоры:

И я приемлю святой позор,Хотя в тетрадке,В моей тетрадке — о, Пифагор! —Урок в порядке…

Какая мука! Какой укол!Рукой дрожащейЛюбимцу школы выводят кол,Кол! Настоящий!..

…С тех пор немало прошло годин.Забудь же, школьник,Про три квадрата и про одинТроеугольник!

Но как забуду о мятежеНеизгладимом!..Вот боль обиды на чертежеПроходит дымом.

Проходит первый десяток лет,И кол, наглея,Нулем украшен, мне шлет приветВ день юбилея.

Вот математик сыпучий мелСует мне в руку —О, как мне горько, что я посмелЗабыть науку!

Но я пытаюсь восстановитьЧерту пробела, —Троеугольник, за нитью нить,Растет из мела.

Село и город прямым угломСмыкают узы, —И оба класса идут на сломГипотенузы;

И два квадрата, судьбе в укор,С квадратом главнымРавновелики — о, Пифагор! —И равноправны!

Я умираю — земля, прощай!Прощай, отчизна! —Вот я у двери в заветный райСоциализма…

Но не апостол-идеалист,В ключи одетый, —Мне Фридрих Энгельс выносит листПростой анкеты:

Я ставлю знаки моей руки,И сердце тает, —И старый Карл, надев очки,Его читает.

Но, гневно хмурясь над цветникомСвоих вопросов, —«Он даже не был большевиком! —Гремит философ. —

Он не сражался за нашу властьПод Перекопом;Он был поэтом и только всластьПисал сиропом…

Тебя не помнит ни наш Париж,Ни баррикада,Ты нам не нужен — перегори жВ подвале ада!»

Но вот, сощурясь, на Марксов гласВыходит Ленин —И молвит: «Карл, ведь он для насБлагословенен!

Он тот, кто — помнишь? — почтил народСвоим позором,Чью единицу мы каждый годВозносим хором…

Нас трое, Карл, и наш союзПрямоугольныйТремя боками выносит грузЗемли бездольной…

Единоборство квадратных сил,Где третья — время,Нам этот мальчик изобразилНа теореме…

Ему доступен ярчайший светЗемной орбиты,Genosse[26] Фридрих, на мой ответ,Впустите…Bitte[27]»…

28–29 ноября 1927

ЖЕМЧУГ. Венок сонетов[28]

I. «Двустворчатый моллюск на дне морском…»

Двустворчатый моллюск на дне морском,Упрятавшись в надежную пещеру,Ресничками нащупывает сферу,Взмутненную акульим плавником.

Всем, кто знаком с научным языком,Всем, кто блюдет учительскую веру,Conchifer’a и Margaritifer’yЛегко признать в создании таком.

Оно лежит с отметиной латыниВ сообществе кораллов и актиний,Как черепок, что выбросил школяр…

Но бьется кровь под панцирем сонливым,И наглухо захлопнутый футлярЖемчужиной болеет, как нарывом…

II. «Жемчужиной болеет, как нарывом…»

Жемчужиной болеет, как нарывом,Животное, здоровое на вид.Микроб труда, как плод любви, привитПод мантией над радужным отливом.

Он копит гной в молчаньи горделивом,Он строит свод, как скинию левит,И опухоль, что землю удивит,Становится от извести массивом.

Как прорастет созревшее зерно,Среди пучин, где пусто и черно?Кому владеть неоценимым дивом?

Надежды царств в зерне погребены,Но выловит его из глубиныПловец-индус рывком нетерпеливым.

III. «Пловец-индус рывком нетерпеливым…»

Пловец-индус рывком нетерпеливымСвергается с мачтовой вершины.Вода кипит, в воде оглушеныСтада медуз волненьем белогривым;

Проносится серебряным извивомСтеклянный всплеск разбитой тишины,Где стройные суда отраженыЧернеющим, как золото, заливом —

И снова тишь…Промышленник, сагиб!Твой раб на дне! Он, может быть, погиб,И труп его неуловим для глаза!..

Но прыгают мальчишки босикомПо палубе, и руки водолазаИз глубины выносит скользкий ком.

IV. «Из глубины выносит скользкий ком…»

Из глубины выносит скользкий комСчастливая рука жемчуголова.Пусть пленница мягка и безголова,Но что за дань в ней выросла тайком!

Сгустившейся болезненным комком,Нет равной ей в преданиях былого, —И в книга нет еще такого слова,Чтоб ей служить достойным ярлыком.

Недужный плод и роковое семя,Укореняясь, она взойдет над всемиНеслыханно-губительным ростком.

Судьба не ждет, и на плечах у славы,Калеча мир и развращая нравы,Роскошный перл из края в край влеком.

V. «Роскошный перл из края в край влеком…»

Роскошный перл из края в край влеком,Чудовищной слезой окаменелый.Им тешится купец остервенелыйНад выжженным слезами сундуком.

Он — как яйцо, снесенное Грехом,Со скорлупой, от злости посинелой,Где Вельзевул смешал рукой умелойКрутой белок с неистовым желтком.

Он яблоком, он персиком раздораВедет на кровь купца и командора,Но ангельской невинности печать

На нем лежит прощеньем молчаливым, —И много зорь дано ему встречать,Прелестницам сопутствуя игривым.

VI. «Прелестницам сопутствуя игривым…»

Прелестницам сопутствуя игривым,От госпожи до новой госпожи, —Он женственен, как юные пажи,Как перси жен с родильным молозивом;

Желанный сем — гречанкам прихотливымИ варваркам, шершавых как ежи, —Он скифские тревожит рубежи,Украинкам он снится чернобривым.

В руках мужчин лихой прелюбодей,Он только ключ от губ и от грудей,Он только мзда наперсницам ревнивым,

В гербе Марго он именем горит,Но, окрестив мильоны Маргарит,Тускнеет он под матовым наплывом…

VII. «Тускнеет он под матовым наплывом…»

Тускнеет он под матовым наплывом.Ни колдовством, ни чисткой не помочь.Восточную зарю сменила ночь,Подобная не персикам, а сливам…

Какой-то шут в порыве шаловливомСоветует больного растолочь,Смешать с водой, и будто бы точь-в-точьТакой же перл остынет под месивом…

Но не навек он все-таки померк —Чтоб воскресить нежнейший фейерверк,Его томят на самой пряной коже;

Он с лучшими гетерами знаком,И, на себя по-прежнему похожий,Он блещет вновь над царственным венком!

VIII. «Он блещет вновь над царственным венком…»

Он блещет вновь над царственным венком,Он правит вновь покорствующим миром, —И тьмы стихов достойным сувениромЕму вослед слагаются кругом;

Текут бойцы, верхами и пешком,Земля нудит немолкнущим турниром,А он лежит изысканным кумиром,Тоскующим неведомо по ком…

Он самая болезненная ранаВ спокойствии хозяина-тирана,Его хранят, за тысячью замков,

За ста дверьми от хищников упрятав.Но щелкают клыки ростовщиков,Алчба горит огнем его каратов!

IX. «Алчба горит огнем его каратов…»

Алчба горит огнем его каратов…За боем — бой, за стоном — новый стон.Католики не чтут своих Мадонн,Язычники не слушают пенатов…

А он молчит, невозмутимо-матов,Тенетами коварства оплетен —Тюльпан тщеты, ничтожества бутон,Мечта блудниц, злодеев и прелатов.

Но, как струна, смолкает гул войны,И армии стоят, потрясены:Виновник мук и пушечных раскатов,

Он унесен из верных кладовыхГероями сказаний бредовых,И ловит смерч захватчиков-пиратов…

X. «Всех ловит смерч: захватчиков-пиратов…»

Всех ловит смерч: захватчиков-пиратовИ флагманов карательных армад.Напрасными призывами гремятОрудия слабеющих фрегатов…

Перемешав разбойников-мулатовИ преданных отечеству солдат,К ним сходит смерть из пенистых громад,Сердца врагов между собой сосватав.

Тогда кричит грабитель-капитан,Что следует задобрить океанИ возвратить жемчужину пучине —

Но серный смрад в украденной сумеГрозит судом смелейшему мужчине, —И тонет бриг с футляром на корме.

XI. «Ах, тонет бриг с футляром на корме…»

Ах, тонет бриг с футляром на корме,Под звон цепей, под выкрики молений,Влача людей, упавших на колениС тоской в груди и с дьяволом в уме!..

А вместе с ним скрывается во тьмеПредмет страстей, тревог и вожделений,Жестокий бог несметных поколений,Погонщик душ, томящихся в ярме!

Пройдут века, — быть может, инженерыПроизведут подсчеты и промеры —И выловят утраченный трофей…

Но как и где?.. — Десятки миль — в округе,Десяток — вглубь, и в лоне кораблейПокровы вод нерасторжимо-туги…

XII. «Покровы вод нерасторжимо-туги…»

Покровы вод нерасторжимо-туги.Корма гниет. Сума гниет вослед.А рядом с ней залег на сотни летСафьянный шар в серебряной кольчуге.

Он разомкнул сферические дугиИ показал, сквозь золотой браслет,Врага земли, зловещий амулет,Ненужный дар перенесенной вьюги.

Футлярный шелк от сырости размяк,Как тот родной и жертвенный слизняк,Что выкормил мучительное чудо…

С ресничками на бархатной кайме,Оно сошло, неведомо откуда,И предано двустворчатой тюрьме.

XIII. «Пусть предана двустворчатой тюрьме…»

Пусть предана двустворчатой тюрьмеНадежда царств и гибель их слепая,Но, в памяти земной не погибая,Она жива, как буквы на клейме.

Сибиряка, привычного к зиме,И смуглого индусского сипая —Одна петля, одна корысть тупая,Один позор сдавил в своей тесьме.

Где идол рас? Где лучезарный светоч?Он подарил заплатанную ветошьОбманутым рабам своих лучей!

Но восстают покинутые слугиИ говорят: «не стоит двух свечейСокровище, зачатое в недуге…»

XIV. «Сокровище, зачатое в недуге…»

Сокровище, зачатое в недуге,В бесплодии своем не сотворитНи колоса, ни меда, ни акрид,Ни кирпича, ни кожи, ни дерюги.

Но, как нарыв, болящий и упругий,Оно сосет, беспечный сибарит,Работника, который им покрытИ связан им в мистическом испуге.

О, труженик, зарывшийся в песок!Ты робок, мал, но жребий твой высок…Не погибай от собственной болезни!

Дави ее киркою и штыкомИ не сгнивай, как сгнил в соленой безднеДвустворчатый моллюск на дне морском!

XV. «Двустворчатый моллюск на дне морском…»

Двустворчатый моллюск на дне морскомЖемчужиной болеет, как нарывом.Пловец-индус рывком нетерпеливымИз глубины выносит скользкий ком.

Роскошный перл из края в край влеком,Прелестницам сопутствуя игривым;Тускнеет он под матовым наплывомИ блещет вновь под царственным венком.

Алчба горит огнем его каратов,Но ловит смерч захватчиков-пиратов,И тонет бриг с футляром на корме…

Покровы вод нерасторжимо-туги,И предано двустворчатой тюрьмеСокровище, зачатое в недуге.

19–22 сентября 1927