Марк Тарловский - Молчаливый полет Страница 4

12 января 1927

Колизей[21]

Хотя я в Риме не бывал,Но, верный школьным разговорам,Кой-что запомнил про овалКолосса, громкого, как Форум:

Открытый, как дуплистый зуб,Как бездна кратера, глазея,Бежит с уступа на уступКогтистый остов Колизея —

Гигант, подгнивший на корнюИ едким тленьем низведенныйВ опустошенную броню,В дубовый пень и в зуб сластены!

Где волчий блеск твоих клыков,О, гордый Рим? Взгляни спросонок:Ты тридцать коренных вековПроел, как лакомка-ребенок;

В пыли побед, прошли гуртомИ молодость твоя, и ярость, —И шамкает беззубым ртом«Демократическая» старость;

И бредит Колизей во сне(Дантистом… Дантом…ядом ада…) —Последний зуб в твоей десне,Зуб мудрости и знак распада.

Но вспрянь! Но тучи бунта взбейНад холодеющим колоссом!Пусть эту пустоту плебейЗальет свинцом многоголосым!

Пусть в этом кратере немомСпартаковская взбухнет лава!Мы примем весть, и мы поймем,Что славу порождает слава…

12 марта 1928

В Коломягах. (Место дуэли Пушкина)[22]

Для чего ты дрался, барин?Для чего стрелял, курчавый?Посмотри, как снег распаренПод твоею кровью ржавой…

Он томится белой пробкойВ жаркой дырке пистолетаИ дымится талой тропкойИз-под черного жилета.

И скользят мои полозья,И, серьезный и тверёзый,Барин ждет, склонясь к березе,Санок ждет под той березой…

Барин, ляг на мех соболий —Даром врут, что африкан ты, —В русском поле, в русской болиРусские же секунданты…

Господи, да что же это!Нешто, раненому в пузо,Уходить тебе со светаЧерез подлого француза?..

Мы возьмем тебя под мышки,Мы уложим, мы покроем,Мы споем, как пел ты в книжке:«Мчатся бесы рой за роем…»

Бей, копыта, по настилу,Мчись, обида, через Мойку —И накидывайся с тылуНа беспомощную тройку!

А пока — за чаркой бойкой,Подперев дворец хрустальный,В тесной будке с судомойкойЗабавляется квартальный,

И не чуют — эх, мещане! —Что драчун на КоломягеПишет кровью завещаньеПо сугробистой бумаге!

1927

Огонь[23]

Мы честно не веруем в бога —Откуда берется тревога?Друзья, почему вы скорбитеНа звонкой планете своей?..Мы плавно летим по орбите,Одни мы над миром владыки, —Нам зверь подчиняется дикийИ травы зеленых полей.

Верблюды танцуют под нами,Погонщики правят слонами,И тигров сечет укротитель,И змей усыпляет колдун.Весь мир — поглядеть не хотите ль? —Весь мир заключился в зверинцы,А вы — недовольные принцы,И я — ваш придворный болтун…

Но ближе, товарищи, к делу,К тому голубому пробелуВ истории малой вселенной,Где боги рассеяли тьмуИ плетью, доныне нетленной,Одетые в шкуры оленьи,Поставили мир на колениИ властно сказали ему:

«Носи господину поклажу,Расти ему волос на пряжу,Предсказывай криком погодуИ брызгай в него молоком,И бегай за ним на охоту,Хвостом дружелюбно виляя,И, хрипло и радостно лая,В добычу вонзая клыком».

_______________________________Под череп, отлогий и плоский,Уже проползли отголоскиЗмеиных и жадных суждений,Скупых и пророческих снов.От долгих пещерных раденийДрожала растущая челюсть,И слышался почковый шелестГотовых к открытию слов.

И твари еще не хотелиВ косматом и бронзовом телеПризнать своего господина,Склониться пред ним головой;Но бьющая камнем скотинаЗажгла прошлогоднюю хвою,И огненно‑скорбному воюПобедный ответствовал вой!

В наполненной дымом пещере,Чихая и зубы ощеря,Хозяин пылающих палокСидел перед кругом гостей.И круг был беспомощно‑жалок,Он ляскал зубами в испуге,А тот прижимался к подругеИ гладил шершавых детей.

В ту ночь под шипенье поленьевВластительнейшее из звеньевУшло из цепи мирозданьяЗа грань родового костра.В ту ночь под глухие рыданья,Как младший из братьев над старшим,Природа напутственным маршемТомилась над ним до утра…__________________________

Ясна и поныне дорога —Откуда же наша тревога?Друзья, почему вы скорбите,О чем сожалеете вы?…Ах, понял: о тягостном быте,Где люди — рабы иль торговцы,Где мелкие особи — овцы,А крупные хищники — львы!..

Рыкающий вызов пустыниДрожит на таблицах латыни,В презрительном посвисте янки,В мелодии галльских речей.На козлах махновской тачанкиВойна, триумфатор усталый,Вошла в городские кварталыПод варварский рев трубачей, —

И ходит, хватая за ляжки,Наглея от каждой поблажки,И рвет благородные шкуры,Слепой тупоножий мясник.Но в диких пустынях культуры,Я вижу, собрат обезьяныДуховные лижет изъяныНад грудой спасительных книг…

Я знаю — наступит минута,Когда остановится смута,Когда, как покорные звери,Мы сядем у дома того,Кто в новой поднимется вере,Кто, в знак небывалой затеи,Пылающий факел идеиНад голой взовьет мостовой.

Еще не означенный точноВ своей колыбели восточной,Но жаркий, глухой и победный,Не он ли в Кремле воспален, —И ночью к пещере заветнойНе крадутся ль дикие звериОтвесить у яростной двериГлубокий и мрачный поклон?

19 мая 1927

ПОЭМЫ

Пушка[24]

Ошибочно думать, что пушка нема,Что пушка не может ответить сама.Лафет титулован, и медь полновесна,Но велеречива, но не бессловесна.Попробуйте — камнем — заставьте греметь,Заставьте дрожать беззащитную медь —

И пушка ответит с кремлевской твердыниНа чисто французском, с оттенком латыни;И пушка расскажет о многом таком,Чего не поведать иным языком,Чего не напишет напыщенный титулНа камне, где давний покоится идол.

Попробуйте — ломом — заставьте греметь,Заставьте дрожать беззащитную медь —Вы сразу поймете, что в каменной грудеВы будите душу живого орудья,Что вспугнута дрожь барабанных дробей,Что старая пушка — военный трофей.

Ударим же бедное медное тело,Чтоб долго дрожало, чтоб долго гудело:Нет пороха в недрах, нет в дуле ядра,Но стонет прохлада слепого нутра, —И звуки, что раньше в боях перемерли,Клокочут в остуженном пушечном горле.

Но к призракам звуков греховных громовПримешаны тени церковных псалмов,И вторит задумчиво звон колокольныйЦентральному уханью гаммой окольной,А в общую гамму, как стук кастаньет,Врывается цоканье медных монет:

«Не всюду, не вечно была я мортирой,Прожженной, увечной, коварной задирой,Но разные виды обиды и злаПо-разному всюду я люду несла, —Мой каждый по-новому вылитый обликРождался и жил в человеческих воплях…

Я помню — отныне за много вековБыла я разбита на сотни кусков;Была я монетами черной чеканкиС портретами мужа придворной осанки,Под рубищем древним сама НищетаПо темным харчевням была мне чета.

Путями насилий, путями обмановМеня уносили из тощих карманов,И с жалобным звоном, судьбе покорясь,На торге зловонном я шлепалась в грязь,И ясным покойникам мертвые векиСвоими грошами я крыла навеки…

Как сладко хотелось, тогда и потом,Сгореть без остатка в огне золото!Леса выгорали, народы редели,И камни крошились, и воды скудели,Но вечно должна была гулкая медьЗвенеть от ударов, не смея неметь…

Был некогда храм, а на паперти храмаКакие-то люди молились упрямо.Они приходили, клюкой семеня,И в жертвенный ларь опускали меня.Но ларь переполненный взяли из церквиИ лепту в горнило плавильное ввергли…

Литейщик веселый гроши обкалилИ в колокол голый меня перелил.И вот я надолго под небом повисла —Я зеленью тонкой, состарясь, окисла,Я семь поколений своих звонарейОплакала гулом глухих тропарей;

Крещенью, и смерти, и розам венчальнымСлужила я телом своим беспечальным;В уборе обильном пустая ТщетаПод куполом пыльным была мне чета.Но вот из-под неба зовет меня сноваКровавая треба обличья иного:

Я снова в плавильне, я снова горю —И новую в мире встречаю зарю.Я слышу с Монмартра, как требует ядр,Как требует пушек орел-император…В мортирном обличьи на скифский Восток,Стократ возвеличив, нас гонит поток.

Катилась я, грозно и зло громыхая,Туда, где Московия стыла глухая,И хрупкая Смерть за овалом щитаВ пути моем шалом была мне чета.…Покойна я ныне, свой путь вспоминая —О, gloria mundi! О, слава земная!

Зачем разбудил меня этот удар!..Ваш мир уже молод, хотя еще стар,Он скоро забудет в бескровных делахО пушках, о деньгах, о колоколах…Но сон возвращается — здравствуй, покой,Смущенный свободной от рабства рукой…»

1926